Колонка В.Познера

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город». Ты просто сразу видишь, как эта тьма движется. Невероятно сильная часть, связанная с Римом и с Иешуа, — и вдруг из этого вырастает фантасмагория на Патриарших. Я обожаю всю эту компанию, а больше всего Коровьева: «Подумаешь, бином Ньютона!». Что ни реплика — чистый восторг. Если Анна Каренина про жизнь и она …

Не знаю никого — кроме, может быть, Флобера, — кто бы понял женщину так, как Толстой. Мужчины ведь женщин не понимают, и обратное тоже справедливо. Я считаю, что женщины тоньше и интуиция у них гораздо богаче, но все-таки мы разные, и разные очень основательно. Перелезть в другую шкуру невозможно. А Толстой сумел — каким-то образом ему удалось стать женщиной, и …

Я перечитывал их, думаю, раз сто и каждый раз поражался, как же это написано, какой Гоголь рассказчик — для меня нет второго такого в русской литературе. Знаете, есть картина, написанная крупными мазками, а есть работа тоненькой кисточкой, филигранная, когда выписан каждый штрих, прорисован каждый завиток. Я просто не понимаю, как можно так писать. Вопрос даже не «О чем?», хотя там …

Почему из всего Пушкина — именно они? Конечно, я обожаю «Евгения Онегина», «Медного всадника», в меньшей степени «Годунова», хотя и восхищаюсь им. Но я не стал выбирать стихи. Хочу сказать одну вещь, понимая, что наверняка не всем она понравится. Я считаю, что Пушкин — не русский писатель, хотя он-то сам считал себя русским. Знаете, в каком смысле? Он светлый, он …

Это, в сущности, одна книга, хотя по факту — трилогия. Если кто-нибудь хочет понять, что такое американский Юг, вот оно, больше никто никогда даже приблизительно не смог о нем так написать. Эти характеры, эта жестокость, это упорство, это непрощение, это молчаливое совершение каких-то невероятных вещей — ну просто бог знает, как это написано. Не говоря об умении Фолкнера рассказать историю, …

«Call me Ishmael» («Зовите меня Измаил») — так начинается эта книга. Даже не знаю, с чего начать ею восхищаться. В ней есть вещи совершенно очевидные. К примеру, ты многое узнаешь о китах, о ловле китов, о том, как
их разделывают, — очень-очень подробно. Чрезвычайно детально описаны корабельные снасти. Казалось бы, скучно. Но вот появляются два образа, Белый кит и капитан Ахав, …

Это и история взросления, и одновременно панорама американской жизни. Понимаю, что прозвучит странно, но для меня это такая «Война и мир» об Америке и о человеке, который в ней растет. Гигантский совершенно роман Сола Беллоу, который в какой-то степени подводит черту под попытками рассказать, что такое Америка. Ее дух, ее язык, то, что этим языком написано и как это написано, …

Это просто про меня, это моя жизнь в 14–15 лет. Невероятная нежность, тонкость, ранимость подростка в мире, в котором нет нежности, нет тонкости, нет ранимости, но в нем надо существовать. Исключительно точна каждая реакция героя, и я его дико поддерживаю, сочувствую ему, сострадаю, смеюсь
с ним и даже сейчас улыбаюсь, вспоминая это. А Нью-Йорк! Это же мой Нью-Йорк, и музей мой, …

Есть только два человека в литературе, которые по-настоящему глубоко сумели в нас влезть, — Шекспир и Достоевский. Поэтому я выбрал «Братьев Карамазовых». Меня в свое время абсолютно поразило, как же Достоевский нас понимает. Он, наверное, был плохим человеком, потому что так понять, сколь​ко в нас плохого, может мало кто. Не знаю, насколько Достоевский был религиозен, но вспомните, как он описывает …

Ну что тут скажешь? Буря, буря. Страшная расплата за самомнение, за непонимание самых основных вещей, а в конце — прозрение. Лир для меня фигура в некотором смысле абсолютная: есть в литературе несколько образов, которые являются сгустком того, что представляет собой человек, и Лир — один из них. То, что есть в нем, сидит в каждом из нас. Одна дочь говорит …