– Владимир Владимирович, а в какой момент вы поняли, что не хотите быть переводчиком?
– Где-то года через два после того, как начал этим заниматься. Но мне очень нравилось, я получал от этого удовольствие. И сейчас балуюсь иногда, но я просто понял, что нет, всю жизнь этим заниматься – нет, что-то другое хочется.
– Литературный перевод, мне кажется, это было такое место, куда очень многие люди сбегали от идеологического диктата. То есть это было довольно комфортное место.
– Там же все равно был идеологический диктат: это нельзя перевести, это не разрешается, это не годится. Значит, надо переводить что-то вроде, я не знаю, «Брат мой – враг мой» или что-то вот такое. Понимаете? Но, все-таки переводили прекрасную литературу. Я очень горжусь тем, что «Над пропастью во ржи» перевели из-за меня.
Она была написана Сэлинджером довольно рано, но вышла в начале 50-х и я получил экземпляр, мне тетя прислала. И эта книга была просто про меня. Ему 16, мне примерно столько же тогда было. И я подумал, уже через много лет, вот что надо перевести.
– А почему же вы не взялись?
– Надо было найти кого-то. Я пришел в журнал «Иностранная литература», где ответственным секретарем был такой Борис Исаакович Розенцейг, как сейчас помню. Я говорю, вот такая книжка, я хочу ее перевести, я вам предлагаю. – Дайте почитать. Я дал почитать. Ну, и он мне позвонил, говорит, приходите. Говорит: Владимир Владимирович, вы принесли замечательную книгу, но ведь должен быть и замечательный перевод. Вы согласны с этим? Я говорю: конечно. – Как вы относитесь к Рите Райт? И я понял, что…
– А как вы относитесь к Рите Райт?
– Очень хорошо.
– А вам перевод нравится? Мне кажется, вам он как раз не может нравиться.
– Ну, естественно, никакой перевод мне не нравится. Но она, мне кажется, потрясающе это все сделала. Фолкнера она изумительно переводила совершенно, хотя его нельзя перевести. Но я все равно считаю, перевод дело бессмысленное, потому что все равно вы не передадите сути и вы не можете игру слов, это все перевести. Фолкнер с южным говорком. Это нереально, невозможно.
– А вам обидно было? Мне было бы ужасно обидно.
– Да, мне было обидно.
– Тут, в этой точке, я понимаю, почему вы бросили перевод. Я бы сказала: все, спасибо, выхожу. Ну, это же правда, ужасно оскорбительная история.
– Да, но что делать? Но я точно не знал, чем я хочу заниматься. Абсолютно у меня не было никаких мыслей. Я совершенно случайно попал в «Агентство печати новости», где искали людей со знанием языков, кроме того Маршак мне платил 70 рублей в месяц, это было очень мало, я уже был женат, у меня была дочка. А тут мне предложили 190. И я понял, что хотя, конечно, журналистики в Советском Союзе не было, но все-таки можно было ездить по стране, знакомиться с людьми, разговаривать и так далее, это я понял, вот что я люблю.
Знаете, как у Милна в «Винни-Пухе» Тигра, который случайно совершенно узнает, что любят тигры. Он сперва не любил мед, потом желуди, потом чертополох, а уж потом наконец… Это вот из этой области.