Как, наверное, вы знаете, сейчас в Государственной думе рассматривается законопроект, который был предложен Рамзаном Кадыровым, смысл которого запрещать журналистам упоминать национальность преступника. Что если преступник – не надо упоминать его национальность.
Я когда впервые об этом узнал, я был возмущен, поскольку я подумал, что, в общем-то, а зачем упоминать национальность преступника, что это дает? То есть то, что преступник узбек, – важно? Или то, что он русский, или что он татарин? Имеет национальность значение? Официально имеет значение тот, кто преступник.
И я высказался в пользу этого законопроекта. Потом подумал и стал сомневаться в своих высказываниях. Я подумал о том, что вообще говоря запрещать журналисту писать о чем-либо, кроме государственной тайны, не следует, потому что это плохой пример. Плохой пример для власти, которая всегда стремится так или иначе ограничить журналистов.
Давайте вспомним, что журналистика – это такое явление, которое родилось не так давно. Но так, всерьез, вместе с французской революцией 1789 года. Вообще слово французское. Корень слова jour – значит день. И журнал – по сути, это новости каждый день. Ну а журналист – это тот, который этим занимается. И тогда во Франции это новое явление получило название «четвертая власть». Как вы знаете, три власти традиционно существует: законодательная, исполнительная, судебная. Тут возникла четвертая.
В чем ее сила? В том, что она информирует общество, информирует власть о тех или иных проблемах или о тех или иных явлениях, которые журналист отмечает. Причем как правило об отрицательных. В этом главная функция журналистики. Журналист – это своего рода цепной пес, который лает, потому что он не может ничего решить. В его власти нет ничего, чтобы решить проблему. Его власть заключается только в том, чтобы обращать внимание всех на эту проблему.
И поэтому в самый момент своего возникновения журналистика стала в противовес власти. Поскольку у власти нет никакого желания информировать население. Вернее, лучше так сказать, что у власти есть желание информировать население так, как она хочет.
Ну, примеров очень много. Может быть, один из самых ярких, который еще на памяти: вы помните, когда была авария на Чернобыле, об этом довольно долго не сообщали. И в частности, это привело к тому, что во время первомайского парада (сама авария была 26 апреля), в Киеве, в частности, люди ходили под радиоактивным дождем.
Власть по-разному аргументирует свои желания не информировать, мол, будет паника и так далее. Но с точки зрения журналистики, это не оправдано и это даже преступно. Поэтому чем больше я об этом думал, тем больше я стал сомневаться, что я что-то поспешил со своим этим высказыванием. То есть я против того, чтобы вообще говорили о национальности преступника, но запрещать… Тут возникает тот самый вопрос, и кроме того у меня возникло такое, знаете, ощущение, что вообще аппетит приходит во время еды. И оказалось, я как в воду глядел.
Возникло еще два предложения. Не только не сообщать о том, какая национальность, но и пол не сообщать. И не только не сообщать пол, но и не сообщать место работы и должность. Тут уже возникает масса вопросов.
Если, например, этот преступник, условно говоря, работает в МВД, то вообще я хотел бы об этом знать. Или если он школьный учитель, я бы тоже хотел об этом знать. Я вообще считаю, что я имею право знать об этом. Ну, я и высказался об этом в своей программе «Познер» на Первом канале. Конечно, это не понравилось в Государственной думе, но она меня вообще не любит. Так что тут ничего нового нет, но посмотрим, что будет. Но вообще эта тенденция очень опасная.
Вообще и так очень много разных подзаконных актов, которые так или иначе ограничивают возможность журналиста быть журналистом. Мы это уже проходили в советское время, когда по сути дела журналистики не было, а была задача… Она была откровенно поставлена, что журналист – это боец идеологического фронта, и задача этого бойца – продвигать и объяснять политику партии и правительства. По сути дела была только та информация, которая разрешалась властью. Кстати говоря, именно по этой причине такой популярностью пользовались так называемые враждебные голоса. То есть «Голос Америки» на русском языке, ВВС на русском языке, Deutsche Welle на русском языке.
Если вы помните это время, многие из вас еще не родились тогда. Но тем не менее те из вас, которые помнят, что глушили. Были специальные глушилки, они стоили очень-очень много денег. То есть все делали, чтобы люди эту информацию не получали. Эта информация была не об Америке, не о Германии и не о Великобритании, эта информация была о Советском Союзе. Это была та самая информация, о которой люди не должны были знать.
По данным, которые я имею, эти радиостанции слушало порядка 40 млн человек, несмотря на глушилки. И как только все это закончилось, как только возникла новая ситуация, когда была объявлена гласность, то вообще-то говоря, по сути дела перестали слушать эти «голоса». Потому что все было доступно у себя дома. Люди всегда, если нормально все, то больше доверяют своим источникам информации, чем чужим.
Я лично опасаюсь, что вот это стремление ограничить информацию за счет запретов может привести к обратному результату. То есть к потери доверия к своим источникам информации и поиску информации чужой.
Кстати говоря, одна из причин, почему сегодня особенно молодежь мало смотрит телевизор или почти не смотрит – в том, что не доверяют тому, что слышат по телевизору, и ищут в соцсетях ответы на те вопросы, которые они ставят.
То есть принятие такого закона просто абсолютно контрпродуктивно. И странно, что, по крайней мере, часть Государственной думы, я не очень оптимистично настроен, не понимают этого и идут по этому пути.
Вот это меня лично тревожит, тем более что это моя профессия. И я не хочу, чтобы приняли подобный закон.