– Владимир Владимирович, а на ваш взгляд, когда у нас в стране возможны будут перемены как раз в рамках образовательной программы. Хотя социум меняется, но, на мой взгляд довольно медленно, а когда у нас начнутся какие-то перемены в отношении толерантности, понимания и уважения ко всем?
Владимир Познер: Вы знаете, я не умею… просто не то что не умею, но пытаюсь не прогнозировать. Потому что даже прогноз погоды и то не очень точный бывает. А уж прогноз того, что будет в стране через «…дцать» лет – это…
Но у меня такое есть ощущение – все-таки люди, которым, скажем, 22–23 и меньше в нашей стране, при том что они очень разные, – они отличаются от тех, кому 45–50 и больше, одной принципиальной вещью, принципиальнейшей – они не советские.
Они выросли в совершенно других условиях, у них другие обстоятельства. У них интернет, у них возможности переговариваться, с кем хотят, они могут ездить. Ну, хорошо, пандемия мешает, но она пройдет – это временное явление. А так это вопрос денег. Есть деньги, ну хоть какие-нибудь – можно и с рюкзаком туристом…
То есть я считаю, когда люди этого возраста придут к власти, а они несомненно придут. Если конечно не будете ядерной войны – тогда никто не придет. То только тогда всерьез начнутся изменения.
Я все время говорю – по-моему, наша главная проблема, если говорить о главной-главной, – это то, что нашей страной управляют советские люди. Они не плохие и они не хорошие. Они просто вот такие. Они родились в Советском Союзе, они ходили в советскую школу, в советский детский сад. Они были октябрятами, они были пионерами, они были комсомольцами, очень многие были членами партии. Они продукт другой системы, которой нет. Попали в новую систему и пытаются ею управлять своими представлениями советскими – и у них не очень получается.
Но все-таки определенные сдвиги есть. Я могу сказать то, что я говорю, и меня завтра не заберут. А это было, это было именно так. Не дай тебе бог сказать что-то.
Я всегда говорю, что держало Советский Союз? Какой клей держал Советский Союз? Это был эпоксидный клей, который состоял из веры и из страха. Вот и все. Когда вера стала проходить, а это при мне происходило… Где-то во второй половине 70-х. И когда страха больше не было, потому что террор все-таки отменили. Вот тогда здание, собственно говоря, и распалось.
Но возвращаясь к вашему вопросу, это вопрос времени. Я очень большой оптимист в этом смысле, хотя я-то понимаю, что я не доживу. Но я абсолютно уверен, что люди помоложе доживут.
