В.Познер: Гость программы – Юрий Башмет. Добрый вечер.
Ю.Башмет: Добрый.
В.Познер: Хочу сразу объяснить нашим зрителям, что мы на «ты». Что к большинству гостей, которые приходят ко мне, конечно, я на «вы». Но в данном случае мы так давно знаем друг друга, что на «ты». Как-то ты сказал сравнил жанр интервью с посиделками за бутылочкой водки, когда возникает некий полет двух фантазий и рождается что-то третье. У нас, правда, бутылки нет, но я надеюсь, что…
Ю.Башмет: Представим себе.
В.Познер: Да. Получится, может быть. Я начну с вопросов, которые я называю «несистемными», три вопроса. Три дня тому назад тебе исполнилось 60 лет. Поздравляю тебя с этим.
Ю.Башмет: Спасибо.
В.Познер: Что такое для тебя 60? Как ты себя ощущаешь в 60 лет?
Ю.Башмет: Так же, как и в 50, и в 40. Конечно, я отгоняю от себя мысли, что уже 60. Все равно эта мысль посещает меня. Помогает работа.
В.Познер: Еще вопрос. Ты, конечно, видел фильм «Люди в черном».
Ю.Башмет: Да.
В.Познер: Скажи, пожалуйста, ты из-за них всегда ходишь в черном? Почему ты всегда в черном?
Ю.Башмет: У меня есть, конечно, и цветная одежда какая-то…
В.Познер: Никогда не видел тебя в цветном.
Ю.Башмет: Нет? Надо было предупредить, я бы сейчас пришел в цветной. Я просто очень люблю этот цвет – он для меня самый таинственный и возбуждает фантазию. То есть мне кажется, что черный, как квадрат, да? В каком-то смысле он глубокий.
В.Познер: Малевич?
Ю.Башмет: Да. Этот цвет, мне кажется… Я еще люблю темно-темно синий, белый люблю.
В.Познер: Рассказывая о своем детстве, ты сказал: «Наши характеры вытачивались с детства и мощно, особенно если у тебя отчество Абрамович. Во Львове в первую очередь не любили русских, считали их оккупантами. Во вторую — восточных украинцев – их считали предателями. А на третьем месте был вечный еврей». Так вот, в развитие сюжета. Во Львове по-прежнему русских не любят, насколько я понимаю. Восточных украинцев все равно продолжают считать предателями. И не очень жалуют евреев. Вообще то, что у тебя отчество Абрамович, как-то продолжает на тебя каким-то образом действовать? Тебе напоминают какие-то люди это?
Ю.Башмет: Одна журналистка в нашем каком-то городе, на Урале, по-моему, она сначала говорила «Борис Абрамович», потом она… Меня совершенно привела в восторг одна такая, комсомольского типа, симпатичная девчушка, которая вдруг сказала «Юрий АбрамОвич». Здесь я пришел в восторг. На самом деле, понятно… Нет, сегодня меня этот вопрос мало тревожит, вообще не волнует. А что касается Львова, я там недавно был. Это изумительно красивый, нетронутый город, восстановленный, кстати, отреставрированный. И там скорее есть противоречия большие между западными и восточными украинцами, то есть Львов и Киев – это все равно есть. Но гораздо меньше чувствуется какая-то нелюбовь к русским и нелюбовь к евреям. Это стопроцентно сейчас так. Они ценят сейчас очень важные вещи. Они занимаются творчеством, все горожане. Там никто не бросает окурки на дорогах, на улице. Там есть какие-то запрещения по алкоголю в позднее время (давно уже действуют). Все организовано. Но примерно к 12 часам ночи город вымирает, все спят. Потому что в течение дня это сплошной праздник и невероятно красиво все. Я туда переместил академию из Минска, и теперь буду ежегодно приезжать во Львов с большой радостью.
В.Познер: А когда ты был совсем маленьким, ребенком, потом юношей, все-таки, этот пятый пункт тебе мешал реально?
Ю.Башмет: Да. Мой дедушка тайно ходил в синагогу, засекреченную какую-то. Он был верующим. Когда он умер, попросил положить в гроб 2 копейки, чтобы он смог оттуда позвонить, если понадобится, Тору и, главное, завещание. Это было совершенно гениально. Он просил всех веселиться на поминках и не мешать тем, кто начнет петь и веселиться. А P.S. – «На третьем этаже подъезда, с правой стороны на третьем этаже живет девушка по имени Галя. Так вот я ей забыл сказать, она не должна выходить за него замуж». Там молодая девчонка жила, которая… Одинокий старик, она решила с ним поделиться своей судьбой, проблемой, и он не успел ей сказать. Вот такой у меня красавец был дедушка.
В.Познер: Сам ты верующий, нет?
Ю.Башмет: Конечно. Я – верующий, но я не воспринимаю… У меня это никак не может сложиться с понятием церкви. То есть, здесь сложно. Я, конечно, бываю иногда в церкви, но я не тот верующий, который фанатично церковный верующий. А Бог — в душе.
В.Познер: За тобой слава самого выдающегося альтиста мира. И мы все знаем, что, все-таки, среди классических музыкальных струнных инструментов (скрипка, виолончель, не будем говорить о контрабасе), все-таки, твой инструмент, альт, не особенно выделяется. И ты сам не раз говорил, что никто из великих композиторов особенно не писал для альта отдельных произведений. Есть, но очень мало. Почему у альта такая печальная участь вообще? Не почему ты стал играть (об этом мы еще поговорим), но вообще почему этот инструмент оказался как-то на задворках?
Ю.Башмет: Дело в том, что это, во-первых, зависит, мне кажется, от яркости личности исполнителя. То есть до Ростроповича и виолончель-то не была уж слишком сольным инструментом во всем мире.
В.Познер: Я, все-таки, помню: когда я еще жил в Америке и мне было лет 12, говорили о таком, Кнушевицком. Значит, был, все-таки, виолончелист. Казальс.
Ю.Башмет: Конечно, конечно.
В.Познер: Да. А альтистов таких не было.
Ю.Башмет: Но были выдающиеся. Тертис в Англии, Примроуз в Нью-Йорке. Есть прекрасные их записи. Но их судьба была не таковой, как у меня, потому что они не ставили перед собой задачу на равных выходить со скрипкой и виолончелью. То есть не посвящали себя чисто сольной карьере.
В.Познер: Скажи, когда появились симфонические оркестры, как мы более-менее это понимаем, в каком веке?
Ю.Башмет: У Бетховена Девятая симфония – там было 36 человек на сцене и это казалось, уж очень много, слишком большой оркестр. А сегодня…
В.Познер: Альт уже был в этом симфоническом оркестре?
Ю.Башмет: Нет, альт вообще раньше скрипки появился и виолончели. По-итальянски альт – это виола. А скрипка – это виолино, а виолончель – это виолончелло. То есть виола – это даже в языке корень.
В.Познер: Это основа, как бы, да?
Ю.Башмет: Основа. Бах говорил, например, «играя на альте, я чувствую, ощущаю себя в сердце полифонии». То есть говорят, альт где-то между скрипкой и виолончелью. Но я как альтист могу сказать, что альт – это центр, а вокруг есть скрипочка и виолончель.
В.Познер: То есть если бы я тебя попросил завершить следующее предложение «Для меня альт – это»?..
Ю.Башмет: Сердце. Это центр в семействе скрипичных струнных инструментов, смычковых. Как сказать? Вокруг истории альта, в общем, очень много мистики. Если это интересно, я могу перечислить. Например, заказанное Паганини Берлиозу произведение. Берлиоз начал сочинять, показал первую часть. Паганини отказался исполнять. Деньги заплатил. Хотя, говорят, что он был довольно скупым человеком, и даже есть письмо его врача, он его называл «Паганенте» вместо Паганини. Пага – платить, Ненте – ничего. Ничего не платит. Но это не об этом речь. Он не стал играть это произведение, поскольку оно недостаточно виртуозное и концертное. А мистика-то в чем? Берлиоз продолжал сочинять это произведение потрясающее, и все меньше и меньше задействовал альт как сольный инструмент. А в результате это совпадает с самой историей паломничества Чайльд-Гарольда по Байрону. Потому что, в конце концов, там нет прямой смерти, ухода из жизни в конце произведения, а есть такое — растворяется в горах, в обществе, там бандиты какие-то… В общем, он так и растворяется. Нет там окончания. Может быть, Паганини когда сказал «не буду играть», он перестал думать об альте. А, может быть…
В.Познер: Хорошо, тогда объясни мне, почему так случилось, что, скажем, о пианистах, о скрипачах, о виолончелистах, об ударниках, я не знаю, особых анекдотов нет, зато про альтистов их пруд пруди? Мне в голову приходит, там я не знаю, в семье было 3 сына, двое умных, а третий – альтист. Извини, конечно. И на международном конкурсе альтистов первый тур – настрой инструментов, второй тур – вождение по открытым струнам смычком, а третьего тура нет, потому что никто до него не доходит.
Ю.Башмет: Это я не слышал.
В.Познер: В чем дело? Почему?
Ю.Башмет: Тогда я встречный вопрос задам. А почему французы, в основном, рассказывают анекдоты про бельгийцев? А почему у нас часто чукчи? Почему в Америке часто про Канаду?
В.Познер: Все-таки, это не правомочно, это не так.
Ю.Башмет: Хорошо, тогда я по-другому. Когда мой дорогой старик, наш гений Ростропович после того, как…
В.Познер: Ты с ним был хорошо знаком?
Ю.Башмет: Да. Мы много играли и общались. Он после нашего концерта в Чикаго, я помню, очень меня хвалил. Это приятно, конечно. И он говорит: «Старик, ты так замечательно играешь, что я на полгода запрещаю рассказывать альтовые анекдоты». Это лучший комплимент в моей жизни. Говорит: «Пока мы опять не сыграем». Почему анекдоты про альтистов? Может быть… Ведь, в партиях классической музыки, я имею в виду академичной, еще венской классики, партия альта всегда менее технически насыщена, чем первой, второй скрипки. В этом же: первая, вторая скрипка, альт, виолончель. Но виолончель, поскольку это бас и основа гармонии, особняком стоит – все равно очень важный инструмент. А альт – частенько можно было бы эту партию сыграть и третьей скрипкой, грубо говоря.
В.Познер: Но звучание-то другое совсем.
Ю.Башмет: Конечно. Но это не касается квартетов Шостаковича, где альт абсолютно на равных выступает в квартетах. У Бетховена тоже. То есть у меня нет ответа, почему.
В.Познер: Хорошо. Значит, в какой-то степени ты стал альтистом случайно, ты сам рассказываешь, что это было связано с тем, что какой-то твой приятель тебе сказал, что на альте можно заниматься гораздо меньше, чем на скрипке. И ты говоришь, что ты был страстным битломаном, играл в собственной группе: «Альт меня тогда интересовал гораздо меньше. Когда мне было 15, рок-музыка оказалась на перепутье. Хендрикса я поначалу не оценил, Битлз уходили из моды. Пришлось делать окончательный выбор в пользу классической музыки. К счастью, я тогда понял, что в классической музыке тоже можно импровизировать не меньше и даже больше, несмотря на то, что все ноты выписаны». Тут у меня возникает вопрос. Я – большой любитель джаза среди прочих вещей. Но разве так? Ведь джаз весь строится на импровизации. Как можно импровизировать в классике? Объясни мне.
Ю.Башмет: Сейчас. Но если можно, я сначала отвечу. Тогда были Битлз. Подростки, как раз не объясняя даже, в чем дело, вдруг чувствуют друг друга и это время, и Битлз просто перестали быть модными в этот момент. Они не стали хуже для нас. Но они вдруг… Уже это не модно было. Это как-то без слов. Джаз… Я просто совершенно не был готов просто к джазу. Я помню, мне Брубек очень понравился, одна его запись.
В.Познер: Недавно ушедший из жизни Дэйв Брубек. Король.
Ю.Башмет: Это еще Пол Дезмонд, это еще «Take Five». Это мне понравилось, я даже по слуху подобрал импровизацию Брубека, помню, просто с пленки. Но я очень увлекся тогда джаз-роком американским, это «Кровь, пот и слезы», «Чикаго», группы вот эти. И попробовал это воспроизвести каким-то образом. То есть пригласил духовиков, там трое должны были, и у нас получилась жалкая копия. Потому что нет инструментов, нет традиций, вообще это не джазовые музыканты. А там-то как раз участвуют такие монстры. Это не получилось. И спас меня Владимир Ильич Ленин. Он меня спас, потому что когда я оказался на перепутье, правда, это очень серьезный был вопрос, я засыпал с тем, а что делать. Потому что по сердцу была гитара, для мамы была скрипка и альт потом. А у меня были амбиции всегда, мне снились сны, что я какой-то известный, знаменитый, почему-то приезжаю на черной Волге 24-й и опущено стекло, и я в белой рубашке почему-то держу вот так локоть, и я въезжаю откуда-то после того, что я весь прославленный какой-то, возвращаюсь во Львов и вот в таком виде. Такой сон у меня был. Я знал, что что-то будет. И вот я оказался на перепутье. И вдруг объявили всеукраинский конкурс молодых исполнителей. А это и Харьков, и Донецк, и Одесса, и Киев, и Львов. В Киеве, посвященный столетию Ленина. Вот как он мне помог. Я начал готовиться к конкурсу и очень быстро выучил несложную программу. А часы занятий нужно было только увеличивать, нельзя было сокращать, надо было прийти в форму. И повторяя уже очень хорошо известный текст, я начал менять агогику. Агогикой у нас называется соотношение во времени звуков. И в первую очередь импровизация – это и есть интерпретация классического музыканта, если не говорить о каденции, где он, правда, может сымпровизировать чуть-чуть, украшением. А если говорить по сути о том, о чем я сказал, можно взять темп медленнее, и тогда вся музыкальная материя, весь мир, который сейчас тут выстраивается, совершенно по-другому высвечивается, и все получается по-другому. Один из примеров – это большая соната Шуберта, которую не очень любят играть пианисты, она бесконечная, очень длинная и, в общем, трудно удержать внимание, что ли. Так вот что делал наш великий Рихтер? Он ее играл в полтора раза медленнее. А эффект был феноменальный просто, потому что по-другому все происходит. Так вот можно сыграть как телефон Нокиа, можно сыграть (поет). Я имею в виду эту импровизацию. А это от первой до последней ноты, а, может быть, даже с момента выхода на сцену и даже когда уже уходишь после того, как сыграл. То есть это такой продукт, что ли.
В.Познер: Я лично этого не знал. Я всегда думал, что это всегда тарарам, тарарам, тарарарам. А оказывается нет. Ты говоришь так: «Классическая музыка апеллирует к душе и духу. Джаз апеллирует к душе и животу. А поп-музыка уже от живота и ниже». Твоя формулировка. Вместе с тем ты говоришь так: «Я считаю, что шедевры, созданные в стиле джаза или поп-музыки, не менее ценны, чем вершины классической музыки». Противоречие, нет?
Ю.Башмет: Нет. У Страдивари, например… Все знают: Страдивари – лучшая скрипка, да? Но у Страдивари существует золотой период, существует менее удачный. А, например, у меня не Страдивари, я его ни на какой Страдивари не поменяю, потому что мой мастер Тесторе, Паоло Антонио Тесторе. У него пик его творчества – это мой инструмент, я так думаю. И он, конечно, дотягивает вполне до лучшего Страдивари. То есть «Yesterday» Битлз – пожалуйста, это можно… История не проглотила «Yesterday» так же, как «Мишель». Это уже классика. Это уже классическая музыка. Есть в джазе много таких тоже примеров. Или, например, Равель «Павана». Там такие гармонии, что если чуть-чуть придать ритм, это будет потрясающий богатейший блюз. Поэтому эти мостики, точки соприкосновения жанров – это как раз очень интересно. И на этом пересечении возникают шедевры как раз. Простота кажущаяся в музыке Моцарта – именно она умиляет. И Шуберта, и Бетховена. Именно приближение к такой ясности, которая возможно только… Да тот же, которого мы сейчас напевали, Моцарт приближает к всечеловеческому пониманию.
В.Познер: Это как Пушкин. Простота эта. Которая абсолютно гениальна.
Ю.Башмет: Конечно. Потому что песня – это разговорный язык, а, допустим, литература – это классическая музыка.
В.Познер: Понимаю. Как-то ты рассказывал о том, что для тебя очень трудным испытанием было выступление с бардом Сергеем Никитиным на вечере памяти Окуджавы. Я хочу привести цитату. Она длинная, но она того стоит: «Штука в том, что если ты играешь классически (имея в виду такую музыку барда), то ты не в материале. А если немножко расслабишься, сразу в ресторане окажешься. Эта грань очень тонкая, малозаметная, потому что бард, он душевный, но он не должен быть ресторанным. С попсой легче – там можно с шумом, грохотом, скоростью. А успех Ванессы Мэй – это, конечно, ура менеджерам и бизнесменам: она-то здесь ни при чем, бедная. Облитое водой короткое платье на смазливой девочке производит впечатление на какую-то часть публики. А если она при этом играет на скрипке, это удваивает эффект. Играет она достаточно профессионально. Но если вы меня спросите про ножки с короткой юбкой, то я, конечно, видал лучше. И если вы меня спросите про то, как она играет на электроскрипке, конечно, я слышал лучше. А вот совместить все это, облить водой и так раскрутить – это ура менеджерам». Ладно. Вопрос: что для тебя Окуджава?
Ю.Башмет: Сложный вопрос, поскольку я в это время… Я вообще считаю, что для того, чтобы понимать друг друга, надо представлять себе возраст, в котором этот человек сейчас проживает, находится. Поэтому что для меня Окуджава? Это то время, когда я был в другом возрасте.
В.Познер: Он не существует больше для тебя?
Ю.Башмет: Нет, он бесконечно возрастает в моем представлении. А в тот момент мне… Я тогда даже и Высоцкого не сумел оценить, поскольку он для нас, тех, кто играли Битлз и «Procol Harum», даже «Rolling Stones», только одна вещь мне нравилась, знаменитая «Satisfaction»… В это время даже Высоцкий для нас был просто блатным певцом под гитару. То есть мы же текст-то не слушали.
В.Познер: Хотя, неплохой поэт был, прямо скажем.
Ю.Башмет: Так потом уже мы выстраивались в очередь на балконе, здесь на Малой Грузинской, когда жил в общежитии консерватории. Мы знали, каким-то образом кто-то знал, примерно во сколько он со своей красавицей Мариной Влади, они выйдут, сядут в машину, потому что дом, где они жили, примыкает к общежитию консерватории. И мы с восторгом просто увидеть, как наш-то какой главный и какую красавицу оторвал. И они шикарно отъезжали и мы там аплодировали, стоя на балконе.
В.Познер: То есть Окуджава, если вернуться к нему, он с тобой остался?
Ю.Башмет: Да, конечно. Я тогда… Как бы, затмила все эта полупрофессиональная моя деятельность, связанная с совершенно другим жанром. Она была больше музыкальной и меньше смысловой. Я даже слова, когда мы пели, не всегда знал, о чем эта песня. Даже Битлз. То есть нас интересовал сам дух, мелодика и гармония.
В.Познер: У меня есть книжка моего приятеля, англичанина, она только что вышла (мог принести, показать тебе, но она на английском). Она в переводе называется так: «Как Битлз разнесли Кремль». Идея такая, что музыка битлов способствовала распаду той системы, которая их отвергала, запрещала, не пускала. Довольно большая книжка. У тебя есть ощущение, что их творчество каким-то образом настраивало вас против этой системы, и система недаром их не принимала, чутьем чувствовала, что что-то в них есть такое, что для них опасно?
Ю.Башмет: Это копнул так, глубоко, конечно. Во-первых, мне кажется, что Кремль не распался совсем, и тут Битлз не слишком помогали этому распаду. Наверное, эта книжка очень серьезная… Но… Значит, мы ходили с длинными волосами, длиннее, чем сейчас, за что нас ругали, заставляли постригаться.
В.Познер: Но ты понимаешь, что власть не любила их?
Ю.Башмет: Понимаю. Но эта же власть мне, например, директор школы говорил: «Слушай, спасай. У нас завтра школьный вечер. Быстро давай своих этих бандитов волосатых, быстро сюда, завтра выручай». Мы играли на вечере в моей школе, это как дискотека. Играли, все это происходило. Назавтра меня вызывал учитель по физике и ставил мне двойку.
В.Познер: За это?
Ю.Башмет: Да, за это же. Но он же, когда я неверно решил государственный экзамен, задачу по физике, он же меня вызвал и сказал: «Ну, я знаю, что тут, в общем…» И поставил мне четверку с минусом. Он же как-то компенсировал. Я думаю, что, наверное, это искусство, которое… Битлз – это самый яркий вообще пример, самый яркий. Я думаю, что это искусство, конечно, призывало к свободе, и в этом смысле это можно сказать и о Кремле, и о любом другом режиме. Потому что, в принципе, да, все восхищались, но, все-таки, это слишком большая слава. И еще, кроме всего прочего, слава-то у них была неимоверная. А в политическом смысле не знаю. Как это было? «Back in the U.S.S.R.».
В.Познер: Ты знаешь, когда приезжал Маккартни сюда, на Красной площади были всякие люди из руководства. Они знали все слова наизусть. Они пели все, как будто бы… И это было поразительно. А что ты так, чуть ли не презрительно высказался по поводу Ванессы Мэй? Я ее терпеть не могу, прямо тебе хочу сказать. Но что это за явление такое?
Ю.Башмет: Это очень хороший синтез. Именно я похвалил продюсера, менеджера. Но я просто знаю скрипача лично очень хорошо, даже играли вместе, Найджел Кеннеди такой есть. Который совершенно на другом уровне играет на электроскрипке и на обычной. То есть он – импровизатор, он – практически Джимми Хендрикс, но на скрипке. А тут, конечно, попса. Но я очень благодарен ей… Да, я на нее немножко обижен, потому что она презрительно однажды как-то себя повела по отношению к Максику Венгерову. И мне это не понравилось. Она, типа, великая, а он там… А он представился, что он – Максим Венгеров…
В.Познер: Не могу не спросить тебя, а ты скрипача Стефана Граппелли знаешь, нет? Который играл с Джанго Рейнхардт.
Ю.Башмет: Да, конечно.
В.Познер: Это я говорю сейчас… Не все наши зрители знают, но…
Ю.Башмет: Ты знаешь, сейчас приедет ко мне на юбилей Жан-Люк Понти, джазовый скрипач. Не знаешь? Французский.
В.Познер: Я его не знаю, нет.
Ю.Башмет: Потрясающий.
В.Познер: Хорошо. Скажи, пожалуйста, с музыкальным вкусом, я подчеркиваю, вкусом, рождаются? Это гены? Или это что-то еще?
Ю.Башмет: Я думаю, это, во-первых, родители. Их образованность и их желание воспитывать детей. И желание самого субъекта, то есть этого ребенка, желание и дальше, когда он уже молодой человек, постарше, желание ежедневно находиться в творческом оттачивании вкуса. Ежедневно. Потому что вкус можно засорить.
В.Познер: Его можно развить.
Ю.Башмет: Засорить можно.
В.Познер: А скажи, он потенциально есть у всякого?
Ю.Башмет: Да, потому что человек с детства слышит, так примитивно… Потянул ручку ребенок, а там что-то горячее, да? Мама или папа быстро отдергивают руку или бьют по руке и говорят «это плохо», когда еще не понимают, что плохо, а что хорошо. Я вообще считаю, что многие беды происходят от того, что человек в течение жизни начинает забывать, что плохо, что хорошо. По примитиву.
В.Познер: Скажи, пожалуйста… На твой взгляд, вот родился ребенок, вот он дома, и с самых первых дней дома звучит классическая музыка в лучшем виде. Самая разная – и оперная, и не оперная, и так далее. Это способствует его развитию?
В.Познер: Да, я думаю, да. Хотя у меня этого не было. У меня были «Голубые огоньки», папа мой обладал очень хорошим голосом, а мама при этом вкусом. И папа пел всегда на праздниках, и он же заставил меня впервые подобрать ему аккомпанемент. А что он пел? Он пел романсы, все практически, что пел Муслим Магомаев. Решили меня учить музыке, студентка ночью позвонила в дверь и попросила предоставить ей кроватку переночевать.
В.Познер: Это во Львове?
Ю.Башмет: Во Львове. Потому что она ищет, где можно снять угол. Впоследствии оказалось, что она – родная сестра… Если ты помнишь, Александра Стрельченко, певица такая. А это Валя Стрельченко была. Но она потом в связи с известностью фамилии своей сестры поменяла на фамилию Ковалева и много лет работала в жанре эстрады. Не стала такой звездой. А она просто чисто так, по-украински, она моей маме… А она училась в консерватории во Львовской. И она сказала (говорит на украинском языке). То есть, чтобы чем-то занимался. А мама все волновалась, хотела, либо чтобы я рисовал, либо в какие-то секции ходил.
В.Познер: Чтобы не болтался на улице, короче говоря.
Ю.Башмет: Да, чтобы не становиться бандитом. Я слышал эстраду как раз дома. А потом, а в школу уже ходил и играл классическую музыку. Так себе, по моему отношению, ощущению. Хотя числился в самых лучших скрипачах еще до альта (в школе). Но в это время у меня все было в гитаре, и это была для мамы школа и классика, пока я не услышал Шестую симфонию Чайковского в школе и Второй Рахманинова. Помню, там дирижер Мравинский, а пианистом был Рудольф Керер. Второй концерт Рахманинова. Всё. Я пришел как-то ночью. Потом мой друг, с которым мы впоследствии сделали фестиваль на Эльбе (он – мой однопартник был, одноклассник, однопартник). Он был сыном профессора, у них была фонотека прекрасная и рояль, и аппаратура. Увидев, как я увлекся Чайковским и Рахманиновым, он мне подарил пластинки виниловые. И я поздно вечером пришел, папа и мама уже спали. Я помню этот случай. А я бежал домой и спешил, потому что я мечтал опять поставить и послушать Шестую. И я их разбудил, они просто обалдели (и папа, и мама). И они сидят… Я представляю теперь их состояние, когда они увидели вдруг сына, который увлечен классической музыкой. А папа-то знал и до сих пор, если бы он был жив, он знал лучше меня «Евгения Онегина» (оперу), потому что, находясь в Ленинграде тогда, где они с мамой познакомились, они вечера проводили в оперном театре и ходили много-много раз на «Евгения Онегина». Он знал со словами все партии.
В.Познер: Я не могу не спросить тебя, раз ты вспомнил Чайковского. Ты где-то сказал, что только русскому человеку дано понять по-настоящему, по-настоящему почувствовать Чайковского, что это особая какая-то вещь. И как-то меня это удивило, потому что тогда можно сказать, что только немец может понять Баха или Бетховена, или только австриец может понять Моцарта. Ты, действительно, считаешь, что есть такой момент?
Ю.Башмет: Я считаю, что у немца и у австрийца есть такое же право, как и у меня, говорить о том, что русские не знают, как исполнять музыку Моцарта, Бетховена. Они могут это говорить. Но мне так кажется, что на круг глубина и какая-то свобода дается российскому человеку в связи с тем, что сама нация с точки зрения цивилизации моложе, чем те нации. Еще многое не пройдено у этой нации. То есть такими шагами, значит, прыгаем, но, в принципе, нация моложе… Как щенок очень породистый, который, не зная опасности, может прыгнуть на огромную какую-нибудь собаку, которая может его раздавить. Но в этом смысле зато есть свежесть, искренность и желание, что самое главное.
В.Познер: И более острое восприятие, что ли?
Ю.Башмет: Да, да. И потом, зная, что это Чайковский (например, я), я беру на себя право, может быть, не всегда оправданное, но это уже не мне судить, но какое-то право ревизию какую-то наводить. Я снимаю практически все традиционные вещи, которые уже наиграны. Я беру чистый текст, а потом делаю свои акценты в других местах, где мне это хочется сделать. И у немца самого хорошего нет этого права внутренне. Конечно, у него есть, но он его не чувствует. А я это чувствую. А когда я играю немецкую музыку, я, конечно… Один случай могу рассказать очень забавный. После конкурса в Мюнхене я был в гостях, очень высокосветское общество было. И там находился, дай бог памяти его фамилию, очень важный и строгий критик. Мюнхенский. Но дело в том, что я его зауважал и сейчас продолжаю уважать (я уже давно его не видел)… Все музыканты дрожали перед ним, потому что там так было: если он написал, что это плохо, то ты потом не играешь концерт, дальше тебя менеджер…
В.Познер: Он настолько влиятельный?
Ю.Башмет: Да, он был очень влиятельным. Как когда-то у нас такие тоже бывали критики. И мы оказались в доме и попросили сыграть Шуберта меня. Я был с Мишей Мунтяном, другом, пианистом. И мы сыграли Шуберта одну часть, по-моему, сонаты арпеджионе. Мне было 23 года, я был победителем, чемпионом этого конкурса мюнхенского. Я к нему подошел, а он какие-то речи говорил… Я немецкий совсем не понимал. Его заслушивались просто, он такой, поэт. И сам играл на рояле, и давал концерты. Поэтому я его уважал, потому что когда критик не играет, то критикует… Надо быть хотя бы образованным, профессионалом. Я сказал: «Я молод и я играю музыку Шуберта, и для меня было бы очень важно услышать ваше мнение. Пожалуйста». А сам… У меня тут сердце забилось в горле, я слышал. Он сказал: «Мне очень понравилось. Я вообще на альте такого не слышал. Но мне кажется, что кульминация слишком драматична для Шуберта». Это по поводу русскости, российскости и других. И я вернулся. Я ему сразу поверил и думаю: «Да, действительно, а я тут выдаю по полной, рубашку рву на себе». И через 10 дней у меня был концерт в Москве. Тогда Малый зал был на ремонте, я играл в Гнесинском зале. Вышла очень хвалебная, хорошая статья и автором был Женя Баранкин. И он написал, что все замечательно, но в Шуберте не хватило кульминации. И тогда я себе сказал: «Пошли они оба к чертям собачьим, а я буду так, как я чувствую, так и буду играть».
В.Познер: Как ты относишься к критикам? К музыкальным критикам. Только честно, пожалуйста, если можно.
Ю.Башмет: Честно, разные были примеры. Был скандальный знаменитый случай у меня.
В.Познер: А вообще как? Это нужная вещь, на твой взгляд?
Ю.Башмет: Нужная. Я считаю, что книгу тоже не обязательно читать только гениальную или кино смотреть только шедевр. А во всем можно найти пользу для себя. Внимательно следить за жизнью, каждой минутой. И если критик более-менее профессионален, то тогда я его уважаю. А если кто-то пишет, что водили в разные стороны смычками, то есть не подготовились, а не знает, что такое дивизия… Это у Чайковского за одним пультом люди играют разную музыку.
В.Познер: Может, он думает, дивизия – это что-то армейское?
Ю.Башмет: Может быть.
В.Познер: Скажи, пожалуйста, ты в первую очередь кто? Альтист или дирижер?
Ю.Башмет: Это одна специальность, я считаю. С точки зрения трактовки отличий нет. Трактовка музыки. То есть когда ты играешь на альте или когда ты дирижируешь. Тут есть профессия. Например, не напрасно же существует кафедра дирижирования и дирижеров учат.
В.Познер: Я понимаю, я понимаю. Но вот тебя спросят в какой-то последний момент: «Юрий Абрамович Башмет, вы кто, альтист или дирижер?» И что ты ответишь?
Ю.Башмет: Я скажу «И то, и другое». Я не сумею…
В.Познер: Все-таки? Для тебя они на одном уровне?
Ю.Башмет: На одном. Я больше скажу. Когда я играю на альте, у меня такая установка: я просто знаю, что это мое любимое, и это лучше, чем дирижировать. Но когда я дирижирую, я то же самое говорю себе про дирижирование.
В.Познер: Ты создал ансамбль «Солисты Москвы» и возглавляешь симфонический оркестр «Новая Россия». Насчет «Солистов Москвы» драматическая история. В 1991 году вы все уехали во Францию на гастроли, и они все до единого там остались. Не остался ты.
Ю.Башмет: Да. Но мы выезжали, зная, что они там останутся. Они голосовали, что все вернемся после окончания контракта.
В.Познер: Понятно. Почему ты не остался?
Ю.Башмет: Я не собирался уезжать.
В.Познер: Хорошо, по-другому. Очень многие наши выдающиеся музыканты, представители искусства, культуры уехали. Многие из них до сих пор приезжают в Россию, но, в основном, они там. Ты – нет. Почему?
Ю.Башмет: Во-первых, я не побоюсь этого слова, я себя считаю… Я – патриот, во-первых. У меня здесь все началось и мне нравится цельность развития того, как у меня началось. Во-вторых, я отвечу, я совершенно согласен со словами Рихтера, когда я ему задал этот же вопрос: «А почему вы, Святослав Теофилович не уехали?» А он ответил: «Я люблю свободу». Я говорю: «Это же советская система…» А он говорит: «Ведь, если я уехал бы, я бы не смог играть в Киеве, в Ленинграде, в Москве и вообще в Советском Союзе. А сейчас я езжу, куда угодно, и играю там, где хочу».
В.Познер: Ну, это было тогда. Хорошо. Сейчас этот вопрос не стоит. Если б ты вдруг переехал, я не знаю, куда, ты бы все равно мог приезжать сюда. Это же не то, что тебя бы прокляли. Там, люди говорят, проще, больше денег, легче жить, я не знаю. У тебя никогда вот этого желания не было, да?
Ю.Башмет: Потому что, несмотря на сложности, с которыми я сталкивался и сегодня сталкиваюсь, я считаю, что здесь лучше намного, чем там.
В.Познер: А публика лучше?
Ю.Башмет: Лучше.
В.Познер: Чем?
Ю.Башмет: Тем, чем я лучше для них. Потому что я не уехал. Потому что нас объединяет общее пространство. И мы же не всегда обращаем внимание на то, какое значение на нас оказывает какая-нибудь новость, политическая или какая-нибудь другая, историческая, да? Но это-то проходит, в нас входит, и мы здесь единомышленники.
В.Познер: Я тебе несколько задам вопросов по поводу того, что ты любишь или не любишь, но до этого хочу тебя спросить: вообще, как ты относишься к демократии?
Ю.Башмет: К демократии? Это же не моя профессия — в этом разбираться. По тому, что я видел и прошел, допустим, в той же Франции, в Монпелье, когда расставались с тем оркестром, мне кажется, что это понятие, в общем, надуманно. Потому что французская демократия, по моему представлению, это просто кривое зеркало. А то, что я видел, какая там коррупция и какая там властная вообще структура, — это нечто. В Америке мне не на что жаловаться, я там меньше знаю, хотя очень много раз был. Но насколько я понимаю, вся свобода внешняя в хорошем смысле, да?.. Ведь, там же все люди ведут себя совершенно раскрепощенно, в целом нация. Но потом по каким-то действиям и по высокомерию, которое сейчас есть в Америке по отношению к другим нациям и странам, и по той роли, которую она себе приписывает, я так понимаю, что там… Там схема просто гораздо более завуалированная, нежели во Франции. И там нет этой демократии.
В.Познер: Можно ли сказать, что ты по России или, вернее, в России по демократии ты не скучаешь?
Ю.Башмет: Нет, я вижу сейчас оппозицию и реакцию на оппозицию. Ведь, к ней же явно прислушиваются, она имеет смысл. А язык, которым она говорит, меня раздражает часто.
В.Познер: Люблю, не люблю. Значит, слово «амбиция». Ты любишь это слово, хотя в России к этому слову относятся не очень хорошо.
Ю.Башмет: Да. Считается, что это такое, амбициозное.
В.Познер: А почему ты любишь его?
Ю.Башмет: Потому что я давно езжу за границу и знаю, что это употребляется совершенно в другом смысле. Амбиция – это устремленность и желание добиться, а у нас амбиция, амбициозный – это тот, который на пустом месте.
В.Познер: Ты любишь ездить по России больше, чем в Европе. Почему?
Ю.Башмет: Потому что там может выйти мама на сцену с маленькой девочкой, которая мне преподносит вышивание, из-за чего она месяц назад специально записалась в кружок по вышиванию, и она готовилась к этому моменту. Этого больше нигде нет. Немножко в Японии можно встретить. И вообще они тебя принимают, как будто ты вообще с небес спустился.
В.Познер: У нас?
Ю.Башмет: Да. А там тебя уважают, любят, там билеты покупают.
В.Познер: Ты любишь русский бильярд, ты любишь казино. Ты вообще страстный игрок?
Ю.Башмет: Да. Казино ведь закрыли, так что… Но я перестал ходить еще до закрытия.
В.Познер: Ты любишь кино. Ты можешь назвать фильм из более-менее свежих, который тебе очень понравился?
Ю.Башмет: Из свежих? Сейчас. Как же он назывался? «Меланхолия», да? Фон Триера. Мне понравилось, потому что это высочайший класс съемки и игры.
В.Познер: Тяжелый фильм.
Ю.Башмет: Да. Из старых-старых-старых советских я очень хорошо помню и до сих пор люблю пафосный «Чапаев», в детстве когда я смотрел, и «Бег».
В.Познер: Понятно. Ты любишь читать. Ты даже сказал, что ты можешь читать так, что не есть и не спать, а почитать все подряд. Какая-нибудь книга тебя поразила в последнее время?
Ю.Башмет: Сейчас я как раз ее читаю – это не роман, это рассуждения Кундеры. Это очень интересно. Какой умница. Интересный очень.
В.Познер: Ты любишь английское выражение «Take it easy», что по-русски означает и можно перевести как «Не заморачивайся» или «Расслабься». Это соответствует твоему характеру?
Ю.Башмет: Да, это частенько спасает.
В.Познер: На самом деле, выражение звучит так полностью: «Take it easy, but take it». Это нравится, нет?
Ю.Башмет: Нравится. Но я так никогда не слышал.
В.Познер: Да? Ну, вот я тебе говорю. Значит, ты Путина любишь.
Ю.Башмет: Да.
В.Познер: Ты несколько раз о нем говорил так. 2004 год: «Благодаря дисциплинированности и порядочности первого лица нашего государства, в мире нас опять зауважали. Президенту сейчас нелегко – так все раскачали. У меня ощущение, что сегодня в стране есть сильная рука. Нужна ли она? Думаю, нам – да. Чтобы срежиссировать спектакль на такой огромной сцене как Россия, главе государства нужно иметь талант и выдержку». Через 4 года, в 2008 году ты сказал: «Я с ним знаком. Я за него голосую по тому же принципу, что и в деревне». А в 2012 году ты сказал как раз по поводу Страдивари: «Он только вошел в свой золотой период, великий мастер Страдивари, который делал лучшие скрипки всех времен. У него тоже есть начальный период, золотой период, есть поздний Страдивари. Можно сравнить. Я считаю как раз, что золотой период еще впереди». А как ты относишься к критикам Путина?
Ю.Башмет: Я думаю, что они не рассматривают эту личность (Путина), не рассматривают по всей глубине, в полном разрезе. Они рассматривают, частенько завидуя и преследуя какие-то свои, может быть, цели, как я думаю. Дело в том, что в общении с ним я ни разу не сталкивался с тем, чтобы он не сделал то, что он сказал. Мне очень нравится его позиция по отношению к международной политике. Очень нравится. Потому что он бесконечно всем просто своим существованием говорит: «А мы – Россия». Он любит Россию. Он говорит: «Мы – это Россия. И вы ее, пожалуйста, имейте в виду». Вот этим он мне очень нравится. Еще он мне нравится как в детстве, в юношестве у нас были наши, не наши. Без слов. То есть мы как понимали друг друга. А мы же одногодки, кроме всего прочего.
В.Познер: Марсель Пруст. Твоя самая большая удача?
Ю.Башмет: Мамина мечта сделать из меня музыканта.
В.Познер: Самая крупная неудача?
Ю.Башмет: То, что я до сих пор не бросил курить.
В.Познер: Любимое слово или выражение?
Ю.Башмет: Трудно. Ну, «правда».
В.Познер: Нелюбимое слово или выражение?
Ю.Башмет: «Неправда».
В.Познер: Золотая рыбка дает тебе три желания. Какие?
Ю.Башмет: Как в анекдоте, да? Когда уже в четвертый раз, она просто вынырнула, говорит: «Ты еврей?» Он говорит «Да» — «Жарь меня», она уже устала.
В.Познер: Ладно. Любимый цвет?
Ю.Башмет: Черный.
В.Познер: Нелюбимый цвет?
Ю.Башмет: Не могу сказать, потому что от ноты До до ноты До есть До, До-диез, Ре, Ре-диез, Ми, Фа, и любая тональность – это для меня цвет.
В.Познер: О чем больше всего сожалеешь?
Ю.Башмет: Да пока нет у меня такого.
В.Познер: Какая твоя главная слабость?
Ю.Башмет: Лень.
В.Познер: Когда окажешься перед Богом, что ты ему скажешь?
Ю.Башмет: Что я был уверен, что мы встретимся, что я его увижу. А когда ты увидишь дьявола, что ты ему скажешь?
В.Познер: «Я в тебя не верю». Это был Юрий Башмет. Спасибо большое.
Ю.Башмет: Спасибо.
Интервью 2013 года
