В.Познер: Наш гость – Иван Охлобыстин. Здравствуйте.
И.Охлобыстин: Здравствуйте.
В.Познер: Здравствуйте. Позвольте, я вам поставлю несколько вопросов, присланных нашими зрителями. Это традиционно, пять вопросов. Они на сайт Первого канала приходят, они очень разные, так же, как и вы очень разный, и они соответствуют этому разнообразию. Ольга Сергеева: «Скажите, Иван, помогло ли вам заявление о выдвижении в Президенты собрать зал на вашем выступлении? Пишут, что это и было главной целью. Или это не так?»
И.Охлобыстин: Я думаю, что часть аудитории, да, в связи с заявлением.
В.Познер: А это была цель такая? Или это просто побочное?
И.Охлобыстин: Вы знаете, это такая пиар-интрига. Изначально это была цель. Потом в какой-то период, когда я понял, что проценты зашкаливают, не ожидаемы были хорошие проценты тех, кто были готовы голосовать за меня… Но это не за меня – так, нужно понимать, это против всех. Меня это немного как личность оскорбило и послужило еще дополнительным смыслом того, что я решил не баллотироваться. Но основным смыслом было, конечно, нежелание церкви, чтобы священнослужитель участвовал в выборах.
В.Познер: Об этом мы еще, конечно, поговорим. Таша Карлюка: «Михаил Михайлович Жванецкий сказал, что развить чувство юмора невозможно – с ним нужно родиться. Иван Иванович, вы – безумно остроумный. Это умение развивалось с годами у вас? Или оно было записано в вашем ДНК и развитию не подлежит?»
И.Охлобыстин: Я думаю, что все подлежит развитию. Я думаю, что общение с остроумными людьми сделало меня таким.
В.Познер: Григорий Найденов: «Иван, в наше время цинизму и двуличию удивляться не приходится. Но вы вне конкуренции. В интернете рядом с роликами, где вы говорите о духовности, о вере и о Боге, соседствуют ролики, где вы с упоением ПУБЛИЧНО рассказываете о том, что пьете абсент, и как после восьмой рюмки или восьми рюмок «сделали» с женой своего сына Савву. Неужто нельзя было для эпатажа, самопиара выбрать что-нибудь другое, а не православие, которое вы позорите своими публичными россказнями про собственное пьянство? Не стыдно?» — спрашивает господин Найденов.
И.Охлобыстин: Господин Найденов довольно тщательно разбирался в моей личной биографии. Я не думаю, что это было так, выведено на всеобщее обсуждение. Скорее всего, это было в каком-то частном общении – либо в форуме, либо еще где-то. Я не использовал для самопиара. Для самопиара у меня есть масса других возможностей.
В.Познер: А по сути того, что он говорит? Соседствуют эти вещи. Его это смущает. Вас – нет?
И.Охлобыстин: Нет, абсолютно. Потому что общество, в котором я живу, в котором мне физически приходится находиться, не является обществом как таковым и, в общем, все мои приоритеты относятся к другому обществу – обществу русскому. А это общество мы можем использовать как хотим – оно является иной цивилизацией.
В.Познер: Оно не русское, это общество?
И.Охлобыстин: Нет, конечно. Оно непонятное. Оно непонятное, и это не общество.
В.Познер: Сергей Олегович Каноненко: «Уважаемый Иван Иванович, как известно, масштаб вашей деятельности огромен. Меня интересует следующее. Вы разбросаны и не можете определиться с одним делом, метаетесь? Или интуитивно всегда знаете, чем заняться, и находитесь в гармонии с самим собой?»
И.Охлобыстин: Я нахожусь всегда в гармонии с самим собой. Однажды журналист мне задал вопрос на конференции где-то: «Почему вы так меняете варианты своей деятельности? Ищете себя?» Я говорю: «Вы ошибаетесь – я не ищу себя, я нахожу себя». В каждой из тех ипостасей, в которых я находился, если не брать церковную ипостась, в которой нельзя быть реализованным в этой жизни, я себя реализовал. Будь то кино, будь то сценарии, будь то полит-пиар.
В.Познер: Последний вопрос от наших зрителей: «А вам не кажется, что вы больше похожи на одержимого демонами человека, чем на священника?»
И.Охлобыстин: Внешне может сложиться такое ощущение. Но это один из необходимых элементов продуктивности донесения информации.
В.Познер: И при этом это можно сказать для православного священника?
И.Охлобыстин: Вы знаете, из меня так активно делают демона, что мне легче согласиться с этим, чем пытаться конструктивно объяснить, что к чему да как. И многие вещи я не смогу объяснить за две минуты, за час.
В.Познер: Вы знаете, я очень много читал, готовясь к встрече с вами, слушал и ваши выступления, и записи, которые существуют, и так далее. И у меня возникло какое-то очень странное чувство. Это будет тоже немножко разбросанно, но попробую вам это объяснить и задать по этому поводу вопрос. Как-то вы сказали, что вы чувствуете себя трибуном в древнеримском смысле. А что такое древнеримский трибун тогда, скажите мне?
И.Охлобыстин: Это донесение мнения до окружающих, определенной аудитории. Моя аудитория – это русские люди. Те, кто себя идентифицирует такими. Они никем не представлены, толком никем. Те, кто пытается говорить от имени русских людей, как правило паразитируют на мнении русских людей. Это либо состоящие на госслужбе люди, либо надеющиеся посетить по гостевому приглашению парламентские чтения и зайти в буфет Госдумы (и такие простые намерения тоже руководят многими, в особенности так называемыми записными национал-патриотами, которых я терпеть не могу, потому что они провокаторы в большей своей части).
В.Познер: Меня очень интересует тогда, а как вы определяете, что такое русский человек? Вот, вы – русский человек?
И.Охлобыстин: Я – русский человек.
В.Познер: Это кровь? Это процент крови? Что это?
И.Охлобыстин: Будем реалистичны. Если брать с точки зрения академической науки, то безумие выверить русскость по крови, по ДНК. Это невозможно. Русский человек – это тот, кто считает себя таковым, кто знает историю, кто гордится и кто придерживается такой идеи, внутренней идеи, которая, собственно, и формирует русского человека, идеи ответственности за судьбы мира. Оно широко звучит, но оно может прилагаться и в таком, в бытовом значении. Так что я считаю себя русским человеком. Мне не все равно, что будет с этой страной, и по одной простой причине (в этом тоже есть прагматика). У меня шестеро детей, я надеюсь, что они будут жить в цивилизованном обществе, они будут обеспечены образованием, возможностью, во всяком случае. У них будет возможность получить образование, что у них будет возможность в будущем получить медицинское обслуживание. Ну и иже с ними.
В.Познер: Иван Иванович, но вы же прекрасно понимаете, что в России живут не только… Я уже теперь не знаю, как употребить это слово. Много разных людей, которых беспокоит судьба страны, которые хотели бы того же, что и вы, но у которых… Скажем, он – татарин или он еще кто-то. А тогда они – русские, выходит? В общем, я пытаюсь уловить эту вещь, потому что сегодня, мне кажется, это очень важный момент, учитывая, что в стране чрезвычайно напряженное отношение ко всей этой национальной тематике.
И.Охлобыстин: Скажем, как бы сформулировать вопрос так, чтобы можно было на уровне рингтона ответить? Это очень сложный вопрос. Мой водитель, который возит меня на съемки, — татарин. Причем, мусульманин. Он в большей степени, скажем, по каким-то воззрениям на окружающее русский, нежели я. Вот, так получается. То есть он больше знает, что нужно народу…
В.Познер: Он знает потому, что он просто из народа?
И.Охлобыстин: Он из народа, во-первых. Во-вторых, он – коренной москвич, вся его семья прожила в России всю его жизнь, он работал на разных работах. И он для меня больше русский, нежели, скажем, записной русский, который не ценит свою страну, не ценит свою нацию, исключает возможность национальной самоидентификации и приравнивает ее к проявлениям какого-то экстремизма. Ведь, в принципе, по большому счету если брать, то именно выступление в Лужниках сделало легитимным термин «национал-патриотизм» — до этого милиционеры бегали с наручниками за нами.
В.Познер: Смотрите, получается тогда, что слово «русский» теряет свое обычное значение. Потому что если вы говорите, татарин, мусульманин, и при этом он больше русский в чем-то, чем вы, то тогда уже слово «русский» начинает… Обычно во всех странах говорят, «я – француз». Он имеет в виду одно – у него французский паспорт. Понимаете? Там, «Я – американец» — у него американский паспорт. А вы придаете этому слову что-то совсем другое – не гражданство, не принадлежность гражданскую, а что-то… И не кровь, и не ДНК, как вы сами сказали, а строй мыслей.
И.Охлобыстин: Да, идеологический момент. Важный фактор еще и религиозный выбор. Но этот фактор – дополнительный. Все-таки, момент живой ответственности за судьбы мира – это делает нас русскими. Причем, он тоже требует отдельной оговоренности, иначе он будет выглядеть как экзальтированный способ уйти от прямого ответа.
В.Познер: Не получается ли тогда в вашем определении, что, все-таки, русские – особые?
И.Охлобыстин: Да.
В.Познер: Но вы понимаете, что за этим следует еще много другого. То есть любое выделение особой черты у народа приводит, как правило, к очень плохим последствиям. Богом избранный народ или судьбою избранный народ, или еще какой… У нас есть исторический опыт. Есть национальные черты. Это мы сейчас говорим о другом. Как это вы будете обосновывать, что русские – они особые?
И.Охлобыстин: Вы знаете, Бога можно познать только по его творениям. Когда архитектор строит дом, он, прежде всего, рисует график дома, потом подбирает материалы, уже потом возводит дом, так же Господь создал законы физики, химии, биологии и окружающий мир, и личности по образу и подобию, по которым мы можем познавать его. Полюбить Бога — значит, прежде всего, полюбить человека, который находится перед тобой или сделать попытку навстречу этой любви. И поэтому, опять же, исходя из этих условностей, нужно отделить зерна от плевел. Что есть избранность? У каждой нации есть своя национальная идея – ее не может не быть, это нормально. Она, как правило, одна и та же. В своем болезненном пике – это мировое господство. Даже поляки прошли через этот противоречивый и странный для этой скандальной нации момент. Только у одной нации эта идея кардинально противоположна – это наша нация. Эта идея примерно звучит так: «Не допустить реализации ни одной другой великой национальной идеи». Мы в некотором смысле — сдерживающее звено на этой земле. В нас погиб Наполеон, в нас погиб Гитлер, в нас погибли какие-то философские течения идеалистические, были превращены в толстовство, еще во что-то. Мы в компьютерных игрушках представлены расой Хаос. Я не знаю, до какой степени я ясно изложил, у меня есть работа, она называется «Великая русская национальная антиидея». То есть мы должны быть боеспособной нацией только для того, чтобы в какой-то момент приходить на помощь этому миру и не дать этому миру попасть под влияние той или иной развитой на тот момент технически, эволюционно более развитой, чем все остальные нации. Это не означает никакой агрессии. И, опять же, познавая Бога по его творениям, если проследить этапы истории развития России, то, в принципе, так оно всегда и было. В принципе, эта ответственность, которая подспудно лежит даже у последнего алкоголика в Ярославской деревне, за весь мир и… «Как там в Уганде?» когда спрашивают старики, сидючи у забора.
В.Познер: Ну да, говорят «Вас не беспокоит? Так вы не расчесывайте», да? Так я бы, все-таки, хотел вам напомнить, что Россия (и мы к этому вернемся) была империей, а всякая империя есть завоевание, а не защита от завоевателей. Это захват других территорий.
И.Охлобыстин: Не всякая.
В.Познер: Продолжим. Пара вещей, которые я вспоминал. Вы как-то сказали, что вы с собой всегда таскаете нож и пистолет.
И.Охлобыстин: Ну, я не стал сегодня брать пистолет на телевидение.
В.Познер: Я очень хотел, чтобы вы вынули и показали нож хотя бы.
И.Охлобыстин: Нож? Да, замечательный нож. Это нож сицилианских пастухов, мне подарила его Маша Голубкина, актриса, на день рождения.
В.Познер: А таскаете для чего?
И.Охлобыстин: Нож всегда нужен. Мало ли? Однажды я срезал барышню с ремня в перевернутой машине, один раз он мне спас жизнь, когда меня зажала группа хулиганов в таком, довольно непроходимом месте.
В.Познер: Хорошо. Я прочитал очень интересное ваше рассуждение насчет славы, что еще когда вы были совсем маленьким, эта вот мечта о славе у вас была одной из ведущих, что ли, в вашем даже самом аскетичном списке. И, видимо, это продолжается? Мне показалось, что очень много из того, что вы делаете, — это вокруг этого, чтобы эта слава была, чтобы она никуда не ушла. Вообще, она вас занимает, ваша личная слава?
И.Охлобыстин: Вы знаете, нет, я переболел этим еще на первых курсах института, когда получил то ли на первом, то ли на втором «Кинотавре» приз за лучшую актерскую роль. Я понял, что, наверное, я не отношусь к той категории людей, кто может адекватно с этой практически энергетической субстанцией общаться. Я не знаю, что с этим делать. Когда ко мне подходят люди на улице, я понимаю, что я обязан (недаром же я лицом в телевизор-то тыкался?), я обязан подписывать, от сердца пытаюсь неформально подписать открытки, сфотографироваться. Меня ругают ассистенты по актерам, что я задерживаю съемочный процесс. Но я это чувствую как общественное обязательство. Что касается моего списка, еще юного списка, слава… Признание, наверное, все-таки. Слава – более доступное слово и понятное. Признание. Признание для реализации чего-то. На данный момент, в принципе, я уже рассчитывал, что где-то год назад я должен надоесть отечеству до отчаяния, потому что я себе лично очень надоел.
В.Познер: Правда?
И.Охлобыстин: Внешне, да. Но я как любой психически нормальный человек не люблю свое изображение. Это свойственно большинству, за исключением двух-трех персоналий, которых знаю, но они психически нестабильны.
В.Познер: То есть в зеркало вы смотритесь без удовольствия?
И.Охлобыстин: Без удовольствия. Лучше бы там отражался Джо Дассен.
В.Познер: Вы как-то признались так, что слава – штука полезная. Говорите так: «Людям известным платят больше». Понимаю, шутка шуткой, но вообще не работает ли это на вас? Эта известность, деньги… Деньги вообще для вас что значат?
И.Охлобыстин: Тоже не так много, как может казаться. Деньги для меня означают возможность нанять тех или иных учителей для своих детей. Я очень прагматичен. Я недалеко ушел от сицилианских скотоводов, чей нож ношу в кармане. Для меня главное – оплатить обучение детей, для меня главное – чтобы я мог себе позволить выкупить путевку на восхождение на К-2, туристическую, естественно (профессиональную – я там погибну). Для меня важно, чтобы моя супруга была… Она – очень аскетичный человек, и на нее угодить – безумие.
В.Познер: Не все знают, что такое К-2.
И.Охлобыстин: Это пик, это гора, это самая опасная гора.
В.Познер: Смотрите, ваши рассуждения о способах достижения известности. Вы говорите дальше: «Вторым важным условием достижения нужного результата является наличие заранее подготовленной мифологемы для общения с патологически ленивыми печатными изданиями. Таким образом можно остаться в памяти потомков кем угодно. Главное – успеть сгрузить в сеть варианты на выбор, и лучше, если они вступают в прямое противоречие друг с другом». Но это довольно цинично. Нет?
И.Охлобыстин: Да, но это законы шоу-бизнеса.
В.Познер: Вы вообще циничный, нет?
И.Охлобыстин: Нет, я – прагматик. Я освоил законы этой параллельной реальности, с которой нам приходится существовать, которую нам приходится использовать для того, чтобы как-то заявить о себе как об уже умирающей цивилизации русских. Они – циничны, они – простые. «Деньги, деньги, деньги, деньги». Раз деньги, значит — деньги. Я много переписываюсь с сельскими священниками (это братья по служению), и я чего-то сетовал в какой-то момент. У меня как у любого человека бывает и уныние какое-то, я борюсь с этим, большей частью методами физкультуры, выхода на татами. Но все-таки. И я посетовал на то, что… Тяжело, это все равно тяжело, и я ожидал, что к 45 годам у меня будет энергичная жизнь, но она — слишком энергичная.»Наоборот хорошо», — отвечает мне этот священник. А он – в прошлом музыкант, кстати сказать. Это — по принципу, чтобы они знали, как попы умеют работать. Как рекламный лозунг: «Попа вызывали?» Так что да, это прямая взаимосвязь, это законы этого параллельного мира.
В.Познер: А ваше заявление о том, что вы выдвигаете свою кандидатуру в Президенты России – это что такое? То есть вы прекрасно понимаете, что ничего из этого не получится, что никаким Президентом вы не будете, что никакую партию вы не возглавляете и пока ее нет (может быть, будет когда-нибудь – не знаю). И вокруг этого идет некий шум, и через 13 дней, даже двух недель не проходит, вы говорите: «Нет» и дальше ссылаетесь на то, что вам это запретила Русская Православная Церковь. Лучше даже сказать, не она, а Патриарх непосредственно. И вы что, полагаете, что это можно воспринять всерьез? Люди думающие, размышляющие, которым не безразлична судьба страны, кстати говоря, — что они должны думать по этому поводу? Как будто бы это идет какой-то балаган, я бы сказал. Вы же понимали, что ничего из этого не может получиться?
И.Охлобыстин: Более того, я присутствовал при написании социальной доктрины и знал заведомо, что возможность участвовать в политике может произойти только по распоряжению Святейшего либо Священного синода в экстремальной ситуации. Другое дело, что я воспринимаю уже эту ситуацию как экстремальную – сейчас общество как натянутая стрела. Я сделал это заявление, исходя сначала из… Меня предало телевидение, как это обычно и водится. В какой-то момент я расслабился. Этот параллельный мир, усталость меня расслабила и меня подвело телевидение. Мне нужно было выпустить энное количество рекламных роликов к своему выступлению в Лужниках (это было сверхзадачей). Это отдельно можно обговорить — Лужники и что такое доктрина. «Хорошо», — подумал я. Я избрал в качестве информационно-организующего звена Интерфакс, поскольку еще не договорил, а это-то уже идет в сеть – это бесконтрольно. На ходу поисковые системы выдают на-гора сразу фамилию. Как работают наши журналисты, вы уже озвучили и я думаю, что вы со мной согласитесь. Вы, предположим, ознакомились с моей жизнью, вы приводите какие-то материалы, до которых эти журналисты никогда и не доберутся – они приходят неподготовленными, задают вопросы, на которые я отвечал тысячу раз.
В.Познер: Это в данном случае непрофессиональные люди.
И.Охлобыстин: Да. И поэтому просто технологически это должно было… Это, как я ожидал, выдало тот результат, который необходим. То есть я таким образом заставил телевидение работать на себя бесплатно. В этом нет циники – в этом стратегия.
В.Познер: А как это называется тогда?
И.Охлобыстин: Война.
В.Познер: Кого с кем?
И.Охлобыстин: Этого мира с новым, нарождающимся миром. Этот мир исчерпал себя окончательно.
В.Познер: «Этот мир» — вы имеете в виду весь?
И.Охлобыстин: В том числе да. Вы посмотрите, что происходит вокруг. Если даже не учитывать природные катаклизмы, мы же изнасиловали землю. И изнасиловали это, исходя не из побуждений здравого рассудка, а из собственной жадности, несоразмерности своих запросов. Это абсурд. В доктрине есть такое, что пока мы не съедим весь Арбидол, средство от рака не откроют. Это правда. С удивительной последовательностью погибают ученые, которые ведут нас к избавлению от того или иного недуга.
В.Познер: На каком основании вы это утверждаете?
И.Охлобыстин: На основании вычитанного в прессе.
В.Познер: Мне кажется, что такие заявления или утверждения, что погибают и так далее – они, все-таки, требуют конкретных вещей. Потому что, насколько я знаю (я тоже как-то за этим слежу), какого-то злобного заговора, направленного на то, чтобы убирать тех людей (ученых), которые могли бы что-то такое придумать и прочее-прочее, это из области… Это мифы, и ваши же мифологемы. И с этим вы попадаете в сеть, и вас цитируют, и все замечательно. Только это не война.
И.Охлобыстин: Я – простой человек. Я обычный среднестатистический…
В.Познер: Совсем не простой человек.
И.Охлобыстин: Я рассуждаю так же, как рассуждают миллионы людей. Предположим, я – владелец крупной фармацевтической компании, которая придумывает, как облегчить раковым больным страдания и как-то задержать развитие метастаз. Неожиданно появляется человек, который сейчас за секунду после своего заявления перед Нобелевским комитетом разрушит мой бизнес раз и навсегда – не только мой, еще и моих партнеров по всему миру. Как я должен поступить? Я должен отдаться общечеловеческим иллюзиям? Я должен пойти в церковь?
В.Познер: Мы вернемся, конечно, к политике, но я хочу сказать, что в течение всего развития человечества всегда было так: кто-то имел на чем-то бизнес, а кто-то придумывал нечто, что сводило этот бизнес к нулю. И была борьба. Но это естественная, нормальная вещь – иначе быть не может. Это не то, что вчера появилось или сегодня особо. Это всегда так: я буду защищать, а вы будете продвигаться. Но это человеческая вещь. И поэтому говорить, что это какая-то особая штука сегодня происходит, я бы не стал бы.
И.Охлобыстин: Нет, не особая. Стечение обстоятельств, все вместе.
В.Познер: Это нормально, так всегда будет.
И.Охлобыстин: Да, так всегда было, и так всегда будет. Но стечение обстоятельств, внешних и внутренних… Просто раньше это как-то было планомерно дозированно. А сейчас это все, в силу того, что мы находимся… Я – сторонник теории Элвина Тоффлера Третьей волны. Вот сейчас мы переходим как раз из индустриальной эпохи в технотронную. Соответственно, этому периоду должны следовать войны, перемены рынка, приоритетов…
В.Познер: Войны – совсем не обязательно, по тому же Тоффлеру (я тоже его читал), они совсем не обязательны.
И.Охлобыстин: Ну, так или иначе. Другое дело, что мы поможем ученым. Если все будет хорошо, мы поможем ученым, наконец, изобрести это средство от рака. Правда, для этого придется поставить, простите, по несколько морских пехотинцев рядом с каждым из них. Но на это тоже можно пойти ради спасения больных людей.
В.Познер: Значит, вы утверждаете, что именно Церковь встала на пути ваших президентских устремлений – об этом вы говорили. И дальше вы сказали такую любопытную вещь: «Вы думаете, меня пустят на выборы? Нет, я не думаю. Даже если проголосует 110%, либо шлепнут, либо подбросят чего-нибудь такое, что я буду самый виноватый человек на свете. Если бы они (власти) для себя осознали на тот момент, что уже 12 миллионов активных людей, они бы посчитали и сказали «Ой-ой-ой». Это очередная ваша мифологема. Никто вас не шлепнет, о чем вы говорите? И потом, откуда у вас эти 12 миллионов? Как вы их высчитали, даже если они есть?
И.Охлобыстин: Даже если они есть. Значит, это тоже обычные статистические данные, непроверенные, извлеченные из масс-медиа. То есть на что я могу полагаться, заявляя то или иное?
В.Познер: Очень просто. Вы можете заказать опрос общественного мнения через своих друзей, которые имеют деньги, которых у вас нет, и провести научный опрос, разбросанный по стране, как это делается, и выяснить, какой процент населения готов за вас проголосовать. Тогда бы вы могли сказать «Вот такой-то процент». Но вы этого не можете сказать, и вы кидаете эту цифру «12 миллионов». И если не подумать, да, действительно. Но, ведь, все понимают, что их нет. Это вы просто взяли и сказали «12». Вы могли сказать «22».
И.Охлобыстин: Нет, не мог. Потому что на тот момент электорат, который был намерен голосовать против всех, составлял 14. Там тоже метод вычислений. Я редко позволяю себе голословные утверждения, не оставляя за собой отходных путей. В данном случае это интервью, эта статья базировалась на утверждении «Эхо Москвы», Тамбовское отделение, выступление сторонника Ивана Охлобыстина, его звали Алексей, он – программист. Он заявил эту цифру. Исходя из этого, я перепроверил и я перекидываю.
В.Познер: Вы понимаете, но как источник информации, «Эхо Москвы. Тамбов» — это не самое сильное, согласитесь.
И.Охлобыстин: Понимаете, я тоже провел собственный мониторинг того, до какой степени это будет вызывать сарказм, а до какой степени к этому отнесутся серьезно. Несколько поисковых ресурсов и довольно почтенных информационно-электронных изданий произвели свои опросы. Там очень колебались цифры, но они были близки к этой. Поэтому я мог утверждать, в общем, не базируясь на дорогостоящем исследовании, которое привело бы меня к этой цифре.
В.Познер: А почему вы?.. Вы на полном серьезе считаете, что вас могли бы шлепнуть, как вы выразились, за то, что вы хотите в Президенты?
И.Охлобыстин: Да. Все очень просто. Потому что вот эти «против всех» можно было и Прохорову отдать.
В.Познер: Но вас-то почему? Вы кто такой?
И.Охлобыстин: Неуправляемый. На свои деньги все сделал, неуправляемый абсолютно ни с одной стороны. Я – независимое лицо. И для того, чтобы… Уже упущен момент, правда: к этому времени я уже построил матричную систему своей организации АНП, и сейчас меня бессмысленно…
В.Познер: Какая организация?
И.Охлобыстин: АНП называется, это подраздел «Общества-77». У нас есть общество, даст Бог, к декабрю это все зарегистрируется, а АНП – это такая надстройка.
В.Познер: Есть ли какая-то связь между «Обществом-77» и цифрой «88»?
И.Охлобыстин: Вы знаете, в 1488 – нет, это не из «Майн Кампф». Это много значений, начиная от таблицы Менделеева, Иридия, кончая, я не знаю, московским регионом, старыми номерами.
В.Познер: Вообще национал-патриотизм. Вы же прекрасно знаете, что все эти вот национал, национал… Запашок-то нехороший.
И.Охлобыстин: К сожалению, да. Сочетание внешне диковато. На самом деле, его просто дискредитировали те же самые манипуляторы, которые хотят в буфет Госдумовский. А в сути своей оно неплохое – не может государство стать государством, не пройдя стадию национального государства. То есть семья, муж, жена, родственники жены, родственники мужа, у них родственники и вот этот метастаз пошел. Вот, нация. То есть короткое звено ДНК. Я понимаю своих людей лучше, чем понимаю представителей других национальностей. У нас есть тезис в обществе, что нельзя быть первым за счет второго. То есть это делает нас никоим образом не опасным для других национальностей, за коими мы признаем право и на голос, и на самоидентификацию, чего они себе позволяют, а нам этого не разрешают по закону. Сейчас более-менее это стало модным.
В.Познер: «Нам не разрешают». Кому не разрешают?
И.Охлобыстин: «Я – русский», — сказать это было неприлично. Это — как проявление экстремизма. Это считалось неприличным — в разговоре в компании, на телевидении, декларировать то, что…
В.Познер: Вы имеете в виду, в России? Или вне России?
И.Охлобыстин: Вне России это вообще беда, а в России — тем более. Нам привили вот этот сарказм по отношению к собственной нации и лишили нас…
В.Познер: Кто привил?
И.Охлобыстин: Привили мы сами, к сожалению, все вместе.
В.Познер: То есть мы сами себе привили?
И.Охлобыстин: Да, к сожалению. Бывает такое. Знаете, в самых главных ошибках виноваты, как правило, не кто-то, не заговор какой-то со стороны, а мы сами. Мы допустили по многим факторам, которые сейчас мы не сможем проанализировать, но сделали такой допуск, что, в конце концов, нас лишили возможности самоидентифицироваться на уровне паспортов.
В.Познер: Но тогда говорите так: «Мы себя лишили». Не «нас лишили», а «мы себя лишили». Это совсем другой оттенок. А если нас лишили, тогда надо искать, а кто это?
И.Охлобыстин: Да, наверное. Мы себя. Наверное, так.
В.Познер: Тогда против кого мы боремся? Против себя?
И.Охлобыстин: Мы не боремся.
В.Познер: Как выходить из этой ситуации? Если мы сами это все сделали.
И.Охлобыстин: Надо провести ряд культурных мероприятий, которые мы и проводим, собственно, в границах этого общества. Это самоидентификация, это возможность опять привить хотя бы наметок на национальную гордость и с оговоркой, что нельзя быть первым за счет второго. Нам не мешают другие нации – мы достаточно сильны для того, чтобы…
В.Познер: Еще не хватало, чтобы мешало – еще такое говорить. Это как-то странно, слушайте.
И.Охлобыстин: Знаете, французам мешают, все-таки. Когда я был во Франции, мне хамили на каждом углу.
В.Познер: Да нисколько! Я даже там родился, во Франции и мать моя – француженка. Я вас уверяю, что там хамов не больше, чем в России – это не есть национальная черта. Я вам скажу, что да, французы очень высокого мнения о себе, очень. Француз не будет с вами спорить, что он там лучше или нет, он просто знает, что он лучше.
И.Охлобыстин: Меня шокировал один случай. Можно о Франции я расскажу? Я жил, Савотель, по-моему, называется. В Каннах, да. И периодически спускаюсь вниз. Я не владею французским языком, там барышня, я просил ее заказать такси. Она долго не понимала, хотя «такси» — это, в общем, слово-то понятное. Долго приходилось с ней мучиться, унижаться для того, чтобы и так сказать, и так, что нужно вызвать такси, написал на листочке. И когда мы должны были улетать, приехал представитель российского дворянского общества, какие-то чины-чины-чины, и в том числе из муниципалитета, местные чины, к которым выбежали владельцы гостиницы или их представители. Эта барышня это увидела и неожиданно на чистом русском языке мне говорит что-то по поводу того, что вещи лучше туда переставить – вам удобнее будет, чтобы гарсон это все унес. Я поразился. Я не подал виду. Все это время она мне хамила. Я не стал. Я был с женой…
В.Познер: Хорошо, она отдельно плохо воспитанная хамка. Но это не потому, что она – француженка или не француженка. Она – хамка.
И.Охлобыстин: Но до какой степени ей вбили в голову, что неприлично быть русским человеком.
В.Познер: Русским человеком, да, конечно. Но я вам скажу, что, очевидно, поведение страны в течение длительного времени было таким, что у людей возникло это антирусское настроение. Но я говорю не о России, я говорю о вне России.
И.Охлобыстин: Но что мы сделали? Я не понимаю, что мы сделали этому миру?
В.Познер: Вы знаете, я бы с удовольствием с вами на эту тему говорил, если бы только моей задачей не было задавать вам вопросы. Я бы с удовольствием, потому что я это очень переживаю. Я прожил здесь большую часть жизни и мне совершенно не безразлично, что здесь происходит. Но я понимаю, почему когда говорят «русский» во Франции, в Италии, в Америке и так далее, возникает некоторый… Хотя, Толстого обожают, но одно другому не мешает. Но когда вы говорите, что мы сами себя сделали такими, — это совершенно другой взгляд. И мне это очень интересно. И тогда причем тут национал-патриоты? Причем тут это?
И.Охлобыстин: Национал-патриоты – это та сила, которая способна сейчас как-то консолидировать нацию. Если этого не произойдет, то это сделает за нас природа. Соответственно, это беготня по улицам со смесью Молотова, поножовщина и все остальное. Вне всяких сомнений мы очень быстро управимся с теми, кто будет против нас. Но после этого займемся сами собой. Этого не хотелось бы, потому что это всегда выливается в кровь.
В.Познер: Смотрите, что вы говорите: «Мы справимся с теми, кто нам мешает». Кто они? Опять кто-то там. Видите, как у вас получается?
И.Охлобыстин: Сейчас уже дополнительные факторы появились, понимаете? Уже нас в Москве-то поменьше, чем… И уже не мы определяем интересы. Сейчас опасно выходить на улицу. Вы спрашиваете, почему пистолет. Все очень просто. Я – сторонник легализации оружия. Не потому, что я агрессивен. Я занимался восточными единоборствами. Но нет более мирного человека – это подтвердит любой человек, который занимался единоборствами – из спортивного зала выходишь освобожденным абсолютно от любого намека на агрессию. Ты в себе уверен, тебе не нужно самоутверждаться. Но! Статистика говорит другое. Статистика говорит, что люди сейчас боятся ходить по улицам, потому что наши соседи – они очень импульсивны, они быстро хватаются за ножи, быстро хватаются за пистолеты. Что же делать нам? Как воспрепятствовать, если все остальное, на уровне всех остальных государственных институтов заканчивается болтовней? Болтовней либо провокацией на Манежной площади. Представляете, мне в укор после Лужников… Либералы – понятно, они должны были сказать, что национальная – это очень тонкая тема, это стихия, которую никому еще не удавалось сдерживать в должной мере, хотя я считаю, в нашем случае это отдельный вопрос. Но записные патриоты, они сказали нечто мудреное, умное, уголовно ненаказуемое, но в их укоре было то: «А чего ж ты на ножи-то не позвал?» И эта предательская нотка, что я не позвал ребят неорганизованных на ножи, что эти сволочи, которые с аккуратными окладистыми бородками тусуются в госдумовской столовой, — это их излюбленное место, мечта любого депутата, они хотят и рыбку съесть, и попку не ободрать. То есть они еще заодно призывают: «Вот у тебя была возможность крикнуть «Режем!», и ты не сказал». А как я скажу? Я ответственен за это, я считаю этот народ своим, как своей семьей. До того, пока мы не организовались, до того, пока мы не начнем заново здороваться друг с другом на улице и пожилым людям говорить «Добрый вечер»…
В.Познер: И тогда уже можно крикнуть?
И.Охлобыстин: Нет. Я не к этому веду. Я веду к тому, что мы заново должны определить себя как нацию.
В.Познер: Да, очень любопытно. Мне кажется, что проблема тяжелейшая. Я слушаю вас и просто думаю, что это почти что болезнь.
И.Охлобыстин: Это надо анализировать. Именно поэтому я вынужден был заявить.
В.Познер: И я вам должен сказать, вы можете опровергнуть меня, что Русская Православная Церковь не способствует тому, чтобы эту проблему решить. Я говорю вам не на пустом месте. Вы как священник, ну, временно не священник… Я даже не понимаю, как это может быть временно? Или да, или нет. Но я не знаю, что вы мне можете сказать, что «да, мы помогаем выйти из этого состояния». Напротив. Чрезвычайно агрессивные, резкие заявления по поводу всего такого, о чем вы говорите.
И.Охлобыстин: Вы не обладаете полным комплексом информации. Я как человек, как представитель этого института, мною любимого института (и это можно воспринимать как необъективное суждение, но тем не менее)… Последние 10 лет, скажем так, только Русская Православная Церковь сдерживала от проявления агрессии со стороны русского населения по отношению к гостям. Только Русская Православная Церковь так или иначе,- разговорами, соборами, внешней какой-то необязательной деятельностью. Все остальные были не способны, всем остальным — выгодно.
В.Познер: Как говорят мои соплеменники, давайте согласимся с тем, что мы не согласимся. Марсель Пруст. Знаком? Почитывали?
И.Охлобыстин: Почитывал. Боюсь, что не приведу цитату.
В.Познер: Вы знаете, у меня есть чуть-чуть еще время, поэтому вернемся к этой теме. Смотрите, Русская Православная Церковь. Конкретные люди. Чаплин, протоиерей, который позволяет себе высказывания довольно своеобразные: как женщины должны одеваться, вплоть до того, что если у них глубокое декольте и короткая юбка и, не дай Бог, их изнасилуют, в общем-то, они сами виноваты. Это как понимать?
И.Охлобыстин: Он не совсем так сказал.
В.Познер: Ваше высказывание. «Хорошо бы жить в такой стране при такой монархии, когда употребление презерватива будет приравнено к убийству младенца». Вы представляете, что вы говорите?
И.Охлобыстин: Я сказал глупость. Иногда нужно признаваться в собственных глупостях. Если я так сказал, я сказал глупость.
В.Познер: Это я вас цитирую.
И.Охлобыстин: Значит, я был глуп. Но выступление Чаплина – оно было не таким… Оно звучало иначе. Просто до того прозвучало выступление Кадырова относительно того, что «ну а как? Они открыто так одеты, а у нас горячие парни». Это возмутило всех. Собственно, кто имеет право нашим русским женщинам диктовать условия, как им одеваться?
В.Познер: Кто имеет право кому бы то ни было диктовать, как одеваться?
И.Охлобыстин: Родители имеют право диктовать. Своим детям. В большей степени, скажем так, односельчане имеют право высказать барышне какой-то «Ты нас разлагаешь».
В.Познер: И мазать дегтем ворота. Да, конечно. Но это не право – это дикость.
И.Охлобыстин: Это не право, это дикость, но она такая, знаете, родная – это как ребенка пороть. Все говорят: «Нельзя бить детей»…
В.Познер: А вы бьете своих?
И.Охлобыстин: Я иногда ремнем, да. Почему нет? В этом нет насилия, в этом нет агрессии – это нужно делать без остервенелого лица, это нужно делать за подлость, за неподдержку семьи. Семья – это основа основ, и если там одна… Девчонки у меня старшие, у меня их четыре и два пацана. И была конкретная ситуация: над одной смеялись, а другая смеялась с теми, кто смеялся над своей сестрой. Это подлость, это предательство. Вася, мальчик – он позволил себе подлое отношение. Он не сказал. Он знал, что мальчик в его классе не виноват в том, что сломали дверь. Но это похлопывание ладошкой по попе – это не порка в прямом понимании. Но все равно они – зверьки, все равно они кое-какие вещи воспринимают только на тактильном уровне.
В.Познер: А вам не кажется, что… Вообще мы уходим от темы, но что дети могут быть поумнее людей, намного старше их?
И.Охлобыстин: Разумеется.
В.Познер: Возвращаясь к моему любимому Всеволоду Чаплину. Он утверждает (и тут мне очень важно ваше мнение), что вам запретили служить не по вашей инициативе, а по инициативе патриарха Кирилла. Это так? И если нет, то кто из вас говорит неправду?
И.Охлобыстин: Я думаю, что тогда в этом случае я говорю неправду, потому что я – верное чадо Русской Православной Церкви, и отец Всеволод Чаплин занимает гораздо более высокое положение.
В.Познер: То есть это не по вашей просьбе, как вы говорили, а это помимо вашей просьбы?
И.Охлобыстин: Нет. Не совсем так. Когда вышел фильм «Царь»… У нас есть такая резонирующая аудитория, которой все равно, на что лить грязь. Они переходят плавно из политики в экономику, из экономики в религию, им все равно, где… «Троллить» это называется. Они стали ассоциировать: Охлобыстин, священник, церковь. Я – верное чадо Русской Православной Церкви, во всяком случае, считаю себя таковым. Может быть, оно и не так, может быть, я просто дурак. Я посчитал, что разумно на этот момент дистанцироваться. Хотя, благодать не имеет обратной силы. Мне Святейший Патриарх Алексий разрешил сниматься в кино, выяснив для себя, что вряд ли я нанесу ущерб своим реноме. И если это произойдет, то это произойдет вне каких-то моих личных прав по обстоятельствам и это не будет моей виной. И поэтому я мог бы этого не делать. Но принимал-то решение Святейший. Это не то, что я так, как жетон кинул: «Я не буду» и все. Нет! Святейший мог бы и сказать: «Нет, отец Иоанн, давай-ка ты дальше и снимайся в кино, и служи». Но Святейший мудро поступил, он рассудил, что, действительно, это так, моя логика верна. Сейчас эта неинформированная среда создаст бум, пресса сейчас до такой степени желтая, она уже не желтая, она переходит на уровень желчно-желтой, она из этого раздует очередной скандал. И, естественно, это решение принимал Святейший. Инициатива моя, а решение — это его.
В.Познер: Все-таки, Чаплин говорит другое – что это не ваше решение, а его решение, понимаете? Не вы решили и попросили, а до того, как бы, вы не просили, в общем, а просто вам сказали «Нет». Так?
И.Охлобыстин: Вам бессмысленно как умному человеку врать. Я представил ситуацию такой, какой она есть на самом деле.
В.Познер: Ладно. Пошли к Марселю… Я бы с вами очень долго говорил, мне любопытно. И хотя со многим я не согласен и много у меня есть вопросов – тут прямо набросаны: «Ношение личного оружия», «Смертная казнь», «Быть русским», «Вставать при гимне», «Империя», «Воля – свойство только русское». Ерунда это, конечно: воля – она безответственна, это плохое свойство.
И.Охлобыстин: А что вы вкладываете в этимологию слова «воля»?
В.Познер: Will – это не русское слово. А свобода – это ответственность.
И.Охлобыстин: Воля – не свобода.
В.Познер: А воля – это что хочу, то и ворочу.
И.Охлобыстин: Нет. Есть воля к жизни, есть воля, волевое усилие.
В.Познер: Есть, это другое совсем.
И.Охлобыстин: Нет, это совсем другое, но это то же самое слово. Вопрос этимологии.
В.Познер: Да. Марсель Пруст, все-таки. Он хотел вам задать несколько вопросов. Первый. Каким представляется вам абсолютное счастье?
И.Охлобыстин: «Мы рождены решать вопросы, на которые нет ответов. Это прекрасно». Я однажды так сказал и я сам себя цитирую. Счастье – для меня это возможность бесконечного движения. Счастье – это когда я ложусь спать с желанием завтра проснуться.
В.Познер: Тогда несчастье?
И.Охлобыстин: Несчастье? У Толстого все счастливы одинаково, все несчастливы по-своему. Сложно. В зависимости от ситуации. Несчастье… Я в растерянности.
В.Познер: Чего вы больше всего боитесь?
И.Охлобыстин: Бога.
В.Познер: В каких случаях вы лжете?
И.Охлобыстин: В необходимых.
В.Познер: Вам нравится ваша внешность?
И.Охлобыстин: Нет.
В.Познер: Если бы дьявол предложил вам бессмертие без всяких условий, приняли бы?
И.Охлобыстин: Нет, конечно. Я могу ответить как топ-менеджер Евросети: «Оператор больно дорогой, зона покрытия маленькая».
В.Познер: Что вы любите больше всего?
И.Охлобыстин: «Я люблю, когда я уже написал 10 листов, и пошло». Челлинг.
В.Познер: Ваша главная слабость?
И.Охлобыстин: Доверчивость.
В.Познер: Многие так говорят. Это интересно.
И.Охлобыстин: Но это правда. То есть мне до такой степени… Я уважаю человека. И как образ сотворения. Но это я уже насытил смыслом, да? А, вот, первичный смысл – то, что я уважаю человека априори, и мне хочется ему верить.
В.Познер: А какую добродетель вы цените выше всех?
И.Охлобыстин: Жертвенность.
В.Познер: Оказавшись перед Богом, что вы ему скажете?
И.Охлобыстин: Все, что мог.
В.Познер: Это был Иван Охлобыстин. Спасибо.
И.Охлобыстин: Спасибо.
Интервью 2011 года