– Владимир Владимирович, вам 86 лет, почти через полгода будете отмечать 87-летие, а на сколько лет себя ощущает Владимир Познер?
– Я себя ощущаю довольно молодым человеком, имеющим большой опыт. Наверное, на 35–40 лет.
– Мне задали однажды такой вопрос, который хочу задать вам: «Кто отвечает на твои вопросы, когда тебе плохо?»
– Вообще, я обычно не нагружаю людей, самых близких, своими проблемами, когда мне плохо. Но если это происходит, то чаще всего это два человека: моя жена и моя дочь.
– Что бы вы ответили маленькому мальчику на вопрос «Кто такой дурак?»
– Дурак – это человек, который не учится на своих ошибках, человек, который повторяет все те же глупости, он не учится и наступает постоянно на одни и те же грабли. Любой человек может наступить на грабли и получить по башке, но если он продолжает это делать – он дурак.
– Владимир Владимирович, зачем сегодня смотреть телевизор?
– У каждого свой ответ на этот вопрос. Для меня телевизор можно смотреть по следующим причинам: это единственное средство массовой информации, которое позволяет вам присутствовать, когда что-то происходит. Ни одно другое этого вам не позволяет, радио вам даст возможность только слышать, а телевизор даст возможность и видеть и слышать – присутствовать сиюминутно, когда никто не знает, что будет через секунду. Это с одной стороны.
С другой стороны, телевизор дает вам возможность, если вы любите, смотреть спортивные состязания, я, например, люблю матчи, которые происходят в другой стране, где я быть не могу именно тогда, когда они происходят. Например, Олимпийские игры, чемпионаты по футболу и так далее.
Телевизор дает вам возможность посмотреть некоторые произведения искусства, я имею в виду какие-то хорошие сериалы, фильмы, присутствовать на интересных дискуссиях. Он дает массу возможностей. Но это если телевидение выполняет то, что оно должно выполнять. Если же оно этого не делает, тогда его смотреть нечего.
– То есть для вас телевидение – это здесь и сейчас.
– Это то, что я присутствую в тот момент, когда происходит событие. Кстати говоря, если я беру интервью в прямом эфире, то люди, которые смотрят его, так же, как и я, так же, как и тот человек, который мне отвечает, не знают, что будет через секунду, через две – и в этом есть нерв. Если это запись и я смотрю ее впервые, я знаю, что никаких неожиданностей не будет, это уже прошло.
– Но сейчас, насколько я знаю, в России практически нет прямого эфира. То есть телевидения нет получается?
– Во-первых, не только в России. Телевидение перешло на запись по двум причинам. Первая причина это то, что вы записали и потом можете брать кусками и дать это как рекламу программы, которая еще будет. Это давно поняли еще в Америке и стали делать. Второе, конечно, на всякий случай обезопаситься, и если что, можно будет вырезать потом. В этом смысле того телевидения, которое было изначально, когда вообще записи не было, – этого телевидения больше нет. И это одна из гигантских потерь.
Я выхожу в прямом эфире, но я настаиваю на этом. Но таких программ немного.
