Интервью 2010 года
В.Познер: В эфире программа “Познер”, гость программы – главный редактор радиостанции “Эхо Москвы” Алексей Алексеевич Венедиктов. Добрый вечер.
А.Венедиктов: Здравствуйте.
В.Познер: Мы, как всегда, начинаем с вопросов, присланных на сайт Первого канала. При этом я отбираю вопросы либо те, которые чаще всего повторяются, либо самые интересные. Сушко Олег Георгиевич пишет так: “У меня вопрос к “хозяину”. Владимир, а вам не страшно такого, практически диссидента на передачу приглашать?” Вопрос к вам: вы себя считаете диссидентом?
А.Венедиктов: Да нет, конечно. Какой же я диссидент? Я – профессионал. Мы делаем банально, тупо профессионально нашу журналистскую работу. Но сразу понимая подтекст вопроса, скажу, что я считаю, что журналист, политический журналист должен всегда оппонировать власти – не быть оппозиционером, а оппонировать. В этом смысле – диссидент.
В.Познер: Да. Олег Георгиевич, мне не страшно – это чтобы вы знали.
А.Венедиктов: А жаль.
В.Познер: Леонид: “Алексей Алексеевич, допустим, вы сильно разбогатели, выиграли в лотерею и можете позволить себе все. Что бы вы сделали? Выкупили “Эхо”? Создали бы новую независимую радиостанцию или телестудию?”
А.Венедиктов: Мы пытались выкупить “Эхо” – нам его не продает наш контролирующий акционер “Газпром”. Мы несколько раз обращались с просьбой. Ну, не продают и не продают. Что бы я сделал? Вы знаете, я, честно говоря, не проживаю свою зарплату. Я получаю зарплату, у меня остаются, после того как моя семья прожила месяц, деньги. Поэтому вы меня поставили в тупик, на самом деле. Наверное, я бы больше путешествовал.
В.Познер: Очевидно, зрители решили, что у вас очень большая зарплата.
А.Венедиктов: Я просто очень неприхотливый. Впрочем, как и моя семья.
В.Познер: Тамара Дейкина: “Уважаемый Алексей Алексеевич, слушаю вас все 20 лет, с первого дня радиостанции “Эхо Москвы”. Как известно, ваша станция стоит на балансе государственной корпорации Газпром. И при этом защищает свободу и демократию в пику государственным установкам. Вашей радиостанции разрешено это делать. Чтобы дать народу спустить пар? Чтобы он не пошел на баррикады? Как это понимать”?
А.Венедиктов: Я могу сказать, как я это понимаю. Вообще, это, конечно, вопрос к акционерам. У нас в разное время были разные акционеры. У нас когда-то был акционером Гарри Каспаров, в начале девяностых, потом был Владимир Гусинский, олигарх, потом Газпром. Редакционная линия не меняется. Я вам могу сказать, формально это абсолютно точно в соответствии с законодательством РФ: учредители не имеют права вмешиваться в редакционную политику. Послушайте, я – главный редактор 12 лет. Если я изменюсь, вы это увидите в редакционной политике.
В.Познер: У меня один вопрос в связи с этим. А вы позволяли себе тогда, скажем, оппонировать Гарри Каспарову или тому же Гусинскому?
А.Венедиктов: Гарри Каспаров вообще не входил в редакционную политику, потому что ему это было не интересно. Там нечего было оппонировать или не оппонировать. А Гусинскому – конечно. Я напомню знаменитое дело писателей, которое развернулось на “Эхо Москвы”, где были задеты коммерческие интересы, в том числе, и Владимира Александровича. И один день у нас был Александр Минкин, который поднял этот вопрос, а на следующий день у нас был глава Росимущества Альфред Кох. И это нормально. Я считаю, что владельцы – и прежние, и нынешние, предоставившие нам возможность работать так, как мы считаем правильным, это хорошо. Захотят уволить – пусть увольняют. Пока не увольняют.
В.Познер: Дмитрий Ростиславович Сысоев: “Насколько больше или меньше вы оцениваете степень своей лояльности власти, чем сидящий перед вами и во всем подобный вам журналист?”
А.Венедиктов: Вы знаете, я отвечу лукаво. Я всегда сравниваю себя с собой – стал я больше лоялен или меньше лоялен, а не с другими. А что касается лояльности к власти, я всегда считаю, что если журналист честно лоялен или честно не лоялен, ему слава. Главное, чтобы он был честен.
В.Познер: Максим Константинович Меркулов: “Алексей Алексеевич, как вы относитесь к нынешнему российскому телевидению? Смотрите ли вы телевизор?”
А.Венедиктов: Я смотрю, в основном, развлекательные программы – и на Первом, и на СТС в первую очередь. И смотрю фильмы иногда. Я почти не смотрю политические ток-шоу и новости, я считаю, что я их делаю лучше.
В.Познер: Вадим Борисович Бергер: “Бенедиктов в переводе с латыни означает “красноречивый” и в этой связи вопрос: Венедиктов – это настоящая фамилия или псевдоним?”
А.Венедиктов: Нет, это настоящая фамилия.
В.Познер: Дмитрий Олегович Аксенов: “Скажите, пожалуйста, почему “Эхо Москвы” продолжает существовать и продолжает очень остро критиковать существующую власть, подкрепляя критику мнениями авторитетных гостей, несмотря на то, что в стране, по словам гостей и сотрудников “Эха”, нет свободы слова, практически авторитарный режим, суверенная демократия, и любое инакомыслие, в том числе выраженное в митингах и в демонстрациях, и так далее подавляется властью? Как может быть, что одно не исключает другого? Либо есть, либо нет”.
А.Венедиктов: Оно есть. Свобода слова в стране есть. Другое дело, что она сужается. Я вам могу сказать, что за последние 10 лет в разные законы было принято 43 поправки, и все 43 репрессивны по отношению к распространению информации. С другой стороны, есть обратная тенденция. Я хотел бы похвалить кого-нибудь, какую-нибудь ветвь власти. Этим летом Верховный суд принял замечательное постановление. Пленум Верховного суда (и отдельное спасибо председателю Вячеславу Михайловичу Лебедеву приравнял, скажем, комментарий в интернете к прямому эфиру. Таким образом, редакция не несет ответственности за эти комментарии – это нормально, это люди просто высказываются, мы только представляем поляну. Поэтому движение разнонаправлено. Но я хочу сказать, что свобода слова… Вы помните, как во времена Павла I была такая фраза “В России было самодержавие, ограниченное удавкой”? Так, у нас свобода слова в стране ограничена убийством журналистов. И дело не в том, что у нас их убивают: это профессиональный риск, давайте скажем честно. Хотя, страна не воюет, но, все-таки, убивают много. Дело в том, что не раскрывают убийства журналистов. Вот, убийства депутатов раскрывают.
В.Познер: Вы предполагаете, это преднамеренно не раскрывают?
А.Венедиктов: Это не преднамеренно, но к журналистам относятся гораздо хуже те, кто ведет следствие, нежели к депутатам, к бизнесменам, к бюрократам и даже просто к обывателям. Их много, журналистов. Ну, еще вырастут. Что ж такое?
В.Познер: Зинаида Павловна Высоковская: “Алексей Алексеевич, вы по специальности историк. Вы поддерживаете идею депутата Госдумы Сергея Маркова создать единый учебник истории для России и Украины?”
А.Венедиктов: Вообще можно создавать любые учебники, но надо прекрасно понимать, что история страны – и Советского Союза, и Российской империи – настолько огромна, что у каждого народа может быть свой взгляд на историю. У меня была в гостях министр образования США правительства Буша, подруга Буша, тоже из Техаса дама, и я ее спросил в эфире: “Послушайте, у вас в южных штатах герои в школьных учебниках истории – это лидеры конфедератов, лидеры южан. Генерал Ли – герой просто. А в северных штатах в школьных учебниках истории у вас генерал Грант и Авраам Линкольн. А что бывает с ребенком, когда его семья переезжает из Техаса в Бостон? Он же получает другой учебник, у него те, кто герои – антигерои”. Она посмотрела на меня, говорит: “У нас есть общие герои, отцы-основатели”. Я согласен с этим подходом.
В.Познер: Хорошо. Дмитрий Николаевич Мгеров: “У вас есть друзья среди нынешних политиков?”
А.Венедиктов: Слово “дружба” – это вообще такая, нежная категория. Но я могу сказать – есть. Я могу сказать, что у меня есть друзья и среди политиков, которые в оппозиции. Я, например, дружу с Борисом Немцовым. Именно дружу. То есть это – когда про семьи, про детей говорим. У меня есть друзья и в окружении президента и премьера – я своим другом называю Андрея Фурсенко, министра образования. Есть и другие люди. Давайте вот из оппозиции, из правительства по одному.
В.Познер: Василий: “Почему в эфире у вас одни и те же гости всегда?”
А.Венедиктов: Вот это странный вопрос.
В.Познер: То есть вы с этим просто не согласны?
А.Венедиктов: Нет, не согласен.
В.Познер: Ну и все. Александр Шевелев: “Считаете ли вы, что в эфире допустимо личное оскорбление слушателей ведущими вашей радиостанции, а подчас и вами лично? Вообще, элемент воспитания должен присутствовать, который просто не позволит отвечать порой даже на откровенное хамство? Или проще превратиться в эдакого хамовитого пацана с советом сходить в аптеку за углом? Вас самого такое поведение не унижает?”
А.Венедиктов: Во-первых, совет “сходить в аптеку за углом” – это дружеский совет. Причем тут хамовитый? Человеку не хватает лекарства явно. Хороший вопрос. Нет, я думаю, что надо исходить из контекста. Недавно была история. Матвей Ганапольский в эфире рассказывает чудовищную историю о питерском ветеране, о женщине, которая прошла войну, которой не дают квартиру, которая живет с 60-летней дочерью. Она – действительно, ветеран, это Питер, это Ленинград, это блокада. Но у нее нет права на квартиру. Но указ президента есть, и он говорит: “Вот этой женщине, ей 85 лет, она уже больная, ей нужно квартиру, чтобы она не жила в коммуналке”. Звонит человек и говорит: “Ей не надо давать квартиру. А вдруг она скоро умрет (это все в эфире происходит), ее дочь получит эту квартиру. Шо? Ради дочери?” И, конечно, Матвей сказал прямо в эфире: “Да чтоб ты сдох!” Я, конечно, после эфира, как говорит товарищ Сталин, осуществил ему надрание. Но я должен сказать, что когда в прямом эфире вот это слышишь, это не всегда выдерживаешь. Я считаю, что это возможно, исходя из контекста.
В.Познер: Роман Леонидович Паркачев: “Вопрос от человека демократических убеждений, от человека, дежурившего в 1991 году у Белого дома: а нужна ли России свобода и демократия? Из того, как наш народ быстро забыл ее завоевания и 1991 год в том числе, складывается впечатление, что это не нужно большинству граждан”.
А.Венедиктов: Это ошибочное впечатление. Вы знаете, свобода и демократия, то есть свобода выбора – это как воздух, которым ты дышишь. Ты же не думаешь, как ты дышишь, как он тебе входит в ноздри, выходит через рот и так далее. Это естественное состояние человека – быть свободным в принятии решений.
В.Познер: Это общая точка зрения, что, мол, русским демократия не нужна. Вы с ней не согласны?
А.Венедиктов: Это русофобы так считают.
В.Познер: Егор Синебок: “Уважаемый Алексей Алексеевич, одна из наиболее заметных особенностей “Эха” – это интервьюеры, перебивающие гостей и высказывающие зачастую больше самих приглашенных. Это осознанная политика радиостанции или это просто так исторически сложилось?”
А.Венедиктов: Это так исторически сложилось, но это и осознанная политика радиостанции. Мы пытаемся превратить интервью в диалог – мы не подставки для микрофона.
В.Познер: Скорее, в дебаты?
А.Венедиктов: В диалог, все-таки. Вы знаете, есть разные интервью. Есть редкие гости, которым, действительно, есть много что нового сказать. Но есть люди, которые приходят и используют ваш эфир, мой эфир (мой – в смысле радиостанции) для того, чтобы это превратилось в пропаганду взглядов. То есть, будет пропаганда таких взглядов, потом таких взглядов, потом таких. Это неправильно. Значит, салат “Оливье” – это не отдельно горошек, не отдельно картошка, не отдельно мясцо, не отдельно майонез, это смешано. Поэтому ведущий обязан, на мой взгляд, в интервью, когда люди приходят с целью пропаганды своих взглядов, оппонировать своему гостю, даже если он с ним согласен. Иногда это получается, иногда это получается хуже.
В.Познер: Да, мысль была. Значит, ведущий, выходит, у вас майонез?
А.Венедиктов: Ну, конечно. И не только у нас, но и у вас, Владимир Владимирович. Я же всегда говорю…
В.Познер: Я ж никакой не майонез, вы что?
А.Венедиктов: А я вам сейчас скажу, что я всегда говорю и повторю это зрителям Первого канала, что я считаю, что в России есть три самых крупных разных интервьюера в электронных медиа. Извините, – вы, извините, – Тина Канделаки, извините, – я. Это три разных стиля, но это самостоятельные стили.
В.Познер: Андрей Владимирович Тома: “Вопрос Алексею Алексеевичу Венедиктову и Владимиру Владимировичу Познеру. Коллеги, кого из ныне живущих и широко известных людей в России вы никогда не пригласите в свои программы и почему?” У вас есть такие люди?
А.Венедиктов: У меня есть такие люди. Это люди, которых я определяю как фашисты. А фашистами определяю тех, кто попадает под решение Нюрнбергского трибунала. Скажем, это те люди, которые призывают уничтожать или изгонять из России людей по определенному принципу – вероисповеданию, расе, цвету кожи.
В.Познер: И даже если будет известный ньюсмейкер, который что-то такое сотворил, все равно не пригласите?
А.Венедиктов: Нет, не пригласим. Господина Дюка не позовем. Хотя, господин Ле Пен у нас был, французский националист.
В.Познер: Я знаю, кто такой господин Ле Пен. Но вы его не считаете фашистом?
А.Венедиктов: Я его не считаю фашистом. Он, конечно, националист, но фашистом… Вот, знаете, для меня фашист – это не просто тот, кто исповедует некие взгляды, а тот, кто призывает уничтожать или изгонять людей других взглядов или другой национальной или расовой принадлежности. То есть силовая история.
В.Познер: Если позволите, несколько личных вопросов. Первый вопрос касается вашей внешности. У вас всегда такой подчеркнуто расхристанный вид. Сегодня вы, можно сказать… Просто у вас, я бы сказал, почти что абсолютно выходной.
А.Венедиктов: Из уважения к вам.
В.Познер: Да. Это специально?
А.Венедиктов: Нет, это не специально, это так сложилось – мне так удобно. Мне, действительно, было неудобно… Галстук я вообще носил один раз, на выпускной вечер в школе. Пиджаки… Я, естественно, на свадьбу надел пиджак, но это так называемый дедушкин пиджак, потому что меня шеф протокола Бориса Николаевича Ельцина заставлял надевать пиджак на какие-то мероприятия, но было личное разрешение не надевать галстук. Личное разрешение – я был единственный без галстука. И вот в этом дедушкином пиджаке, как это называлось у нас (Ельцин – дед), я женился. У меня есть, конечно, какие-то пиджаки, но мне в них неудобно. Я не знаю почему.
В.Познер: Вы как-то говорили, что вас в школе не трогали, потому что считали, что он не совсем нормальный, сумасшедший. Даже вы сказали где-то, что “Путин называет меня сумасшедшим”. Это не игра такая немножко? Знаете, вот, чуть-чуть такой, ну, не как все, и поэтому с ним надо обращаться по-другому.
А.Венедиктов: Нет. Я, во-первых, думаю, что это сложилось, все-таки, само собой. Естественно, я это эксплуатирую и буду эксплуатировать дальше, и без всякого на то сомнения. И в школе, действительно, я тоже ходил без пиджака, ходил в свитерах. Так все осталось.
В.Познер: Я набрел на ваше интервью в журнале “Максим”. Вам задают вопрос: “Сколько женщин Алексею Венедиктову нужно для счастья?” Алексей Венедиктов отвечает: “Все. На самом деле, много нужно. Но при всей полигамии должна быть старшая жена. В этом смысле султаны османские все делали правильно”. Это вы так и считаете?
А.Венедиктов: Естественно. Я, правда, не помню, чтобы я давал интервью журналу “Максим”.
В.Познер: А жена с вами согласна?
А.Венедиктов: Я потом услышал лекцию о правилах публичного поведения от жены. Но, на самом деле, женщина… Я, действительно, в этом смысле человек, который на женщину смотрит как на человека, который составляет счастье. Даже сам вид, да? Женщина приносит счастье, мужчина – вряд ли. И у меня это как-то… Понимаете, тут же какая история? Я же вырос в женской семье, я – безотцовщина. Мама, бабушка, да? Классная руководительница. И я думаю, что на меня это в свое время повлияло. Женщина для меня – источник счастья.
В.Познер: Вы знаете, в том же журнале вы говорите: “Секс с ученицами? А что тут такого? Со старшеклассницами – это в школе обычная история. Не могу сказать, что я пользовался бешеным успехом, но романы случались. Это были романы, которые включали в себя иногда и секс”. Вы, конечно, понимаете, что если б вы сказали это публично в любой западной стране, в том числе и в США, и были бы учителем, на следующий день вас бы уволили.
А.Венедиктов: Так я же здесь. Я же не в западной стране.
В.Познер: Вы считаете, что это нормально, на самом деле?
А.Венедиктов: Нет, давайте так. Это факт. Я привык отвечать честно. Я знаю, что и в советское время это происходило, просто там, как известно по вашей программе, секса не было, но вообще он был.
В.Познер: Это не по моей программе.
А.Венедиктов: Не по вашей программе, я имею в виду в вашей программе, извините. Нет, на самом деле, эта история достаточно ханжеская, я имею в виду информацию об этом. Это происходит. Если вы знаете, что такие случаи массовые, я подчеркиваю, массовые между молодыми учителями, молодыми ученицами и наоборот, чтобы вы понимали, молодыми учительницами и выпускниками. И в советское время это было. Просто я ответил на вопрос сейчас, как я его понимаю. Это было, это факт – я ответил как журналист. Я ответил не о себе. Я ответил: “Это социальная проблема”. И с ней вы ничего не сделаете.
В.Познер: Все-таки, проблема?
А.Венедиктов: Проблема, конечно. Там была другая даже история. Я скажу, что было в моем классе. У меня в девятом классе (была десятилетка) девочка забеременела от пацана из параллельного класса. Я хотел напомнить, что в советское время таких исключали из школы. А я был молодой учитель, я вообще не знал таких правил. Они же неписаные были. Я – классный руководитель, я пришел на педсовет. “Исключаем”. Я говорю: “Как исключаем? А почему исключаем?” – “А как она будет экзамены сдавать?” Я говорю: “Ну как? Поможем. Как будет сдавать?” Представьте себе, молодой учитель, педсовет, все всe понимают и говорят: “А кто будет сидеть с ребенком?” Я говорю: “Я дежурства устрою в классе. Мало ли кто будет? Ее одноклассники”. Родила, закончила десятый класс. Педсовет не стал со мной ссориться. И ее одноклассники дежурили… И это не единичный случай.
В.Познер: Я не хочу на этом настаивать и не главная тема, но если бы, на самом деле, речь шла о том, что это бывает между старшеклассниками, я бы даже не спрашивал. Но между учителем и старшеклассником?..
А.Венедиктов: Бывает. И сейчас бывает, и тогда бывало.
В.Познер: Хорошо. “Я разговаривал с Сергеем Евгеньевичем Нарышкиным, главой администрации президента, когда Комиссия по борьбе с фальсификациями истории только образовалась. Сергей Евгеньевич попытался меня убедить в том, что это будет полезная история, рассказал, как он видит работу Комиссии и спросил: “Вы можете быть ей полезны?” Я ответил: “Комиссии – нет, а истории – да”. “Вот и договорились”, – сказал Нарышкин”. В чем вы видите свою полезность для истории?
А.Венедиктов: Полезность для истории заключается в том, чтобы поднимать те вопросы, которые обсуждаются, казалось бы, в узкопрофессиональной среде, поднимать, используя собственное радио и выносить их на широкое обсуждение. Все проблемы должны обсуждаться не только узкими специалистами. Потому что это история. Это история наших дедов, прадедов, прапрадедов и так далее, она касается каждой семьи. То есть учебники и книги должны писать специалисты, безусловно, но обсуждать проблемы не надо стесняться. Поэтому я – сторонник открытия архивов, поэтому мы будем добиваться, и я буду добиваться на таких встречах, о которых вы упомянули, чтобы открывались архивы. Именно поэтому, когда я не смог прийти к вам в программу, я еще раз приношу извинения перед зрителями и перед вами – я все понимаю – тем не менее, у меня был как раз такой, архивный суд с так называемым внуком Сталина. И мы вскрыли по этому судебному делу архивы. По нашему требованию перед судом. В этом я вижу свою полезность.
В.Познер: Вы говорили о том, что вам нравится сериал “Школа”.
А.Венедиктов: Да.
В.Познер: И говорили, что “он ставит вопросы, на которые нет ответов. И во многом диагноз части болезни, которая поразила школу”. Что это за болезнь?
А.Венедиктов: Это раннее взросление детей, возможность неограниченного доступа к информации, стирание разницы между поколениями. Отвечая на предыдущий вопрос, в сериале “Школа” – то же самое. Мы не успеваем. Мы, взрослые не успеваем понять, что происходит с нашими детьми. Если раньше я как учитель истории был источником информации для ребенка, то теперь ребенок приходит к учителю, уже обладая всей информацией. Сменилась профессия. Мы не договорились в обществе, что должна делать школа. Поэтому в каждой школе каждый делает как понимает. Знаменитые директора типа Ямбурга – одно, другие директора – другое. В Рязанской школе вот это представление по Беслану – третье, другие ее осуждают. Нет понимания, что такое школа как институт в современном постиндустриальном обществе. Не только у нас – во Франции, в США, в Германии – то же самое. В постиндустриальном обществе учителя в растерянности – как и что преподавать детям?
В.Познер: И пока ответа нет?
А.Венедиктов: Нет ответа.
В.Познер: Вы еще говорите о том, что все власти, включая российскую, пользуются историей как дубинкой.
А.Венедиктов: Абсолютно.
В.Познер: “Нынешний период характеризуется активным, я бы сказал даже прямым вмешательством государства в решение исторических споров”. Когда-нибудь было иначе?
А.Венедиктов: Национальные государства возникли в XIX веке, в общем-то. Не было иначе, но это не значит, что это хорошо. Есть тенденция. Я вам скажу больше того. Я – противник того, чтобы государство принимало решение на уровне парламента, президента, премьера о том, что нельзя говорить о Холокосте или что можно говорить о Холокосте, что нужно запрещать говорить о геноциде армян или называть это геноцидом. Это не дело парламентов, это не дело правительств.
В.Познер: То есть если в Германии запрещено и является уголовным преступлением отрицание Холокоста, вы против этого?
А.Венедиктов: Я против этого.
В.Познер: Последний личный вопрос. Вы как-то сказали, что ваша любимая историческая эпоха – XVII век, Франция, мушкетеры. Почему?
А.Венедиктов: Первая книга, которую я сам прочитал в 5 лет, это было “Три мушкетера”.
В.Познер: Тогда у меня нет вопросов. Все, закончили. Мы сходимся абсолютно, в этом вопросе. Так, о профессии. Вы как-то сказали о том, что из средства массовой информации “Эхо Москвы” превращается в средство массовой коммуникации. Что это значит?
А.Венедиктов: Попытаюсь объяснить. Смотрите, происходит некое событие, там, пожары. Может прийти Сергей Шойгу и проинформировать людей о том, как они борются с пожарами. Но мы можем найти слушателей – бывших лесничих или нынешних, бывших пожарных или нынешних, людей, которые живут в регионе, которые рассказывают как борются с пожарами. Таким образом, люди просто коммуницируют и с Шойгу, и между собой, и с остальными слушателями, и каждый примеряет на себя: “Я мог оказаться в зоне пожара. Что бы я сделал?” и так далее. То есть это не просто информирование-информирование-информирование. Это коммуникация, это спор, это диалог, это дискуссия.
В.Познер: Не в ущерб, все-таки, информации?
А.Венедиктов: Нет, не в ущерб информации, безусловно.
В.Познер: Хорошо. Ваша цитата: “Журналистов я ненавижу. Я – менеджер, и как любой менеджер творческих работников ненавижу. Они вносят путаницу, мешают жить”. То есть вы себя журналистом не считаете? Или у вас полная шизофрения – вы и журналист, и менеджер, и поэтому себя иногда тоже ненавидите? Как это?
А.Венедиктов: У меня еще более полная шизофрения. Я – менеджер, я – журналист, я еще собственник, у меня есть 18% акций “Эха Москвы”.
В.Познер: Как раз “аптека за углом”, Алексей Алексеевич.
А.Венедиктов: Да, абсолютно. Так, я сам в нее хожу – я не понимаю, чего люди обижаются. Эта аптека, действительно, существует. Я хочу сказать вот что – что любой менеджер, естественно, прежде всего, хочет эффективности и порядка.
В.Познер: Я не сомневаюсь. Но так как вы не просто менеджер, а, все-таки, если сказать “Кто такой Венедиктов?”, большинство скажут: “Журналист”.
А.Венедиктов: Они ошибутся.
В.Познер: Хорошо. Что такое “профессиональные принципы журналиста”? Хотя бы, два принципа.
А.Венедиктов: Вы знаете, я считаю, что общих нет. Потому что у каждого средства массовой информации есть свои принципы, своя этика. Есть у желтой прессы свои принципы…
В.Познер: Нет, журналист.
А.Венедиктов: Отвечаю. Первое: нельзя врать или придумывать, или додумывать – это все слово “врать”. Второе: все, что ты узнал, ты должен сообщить, во всяком случае, в редакцию, – полностью, а не частично.
В.Познер: Должен ли ты проверять то, что ты узнал? Ты должен убедиться в том, что не я сказал, один человек мне подсказал, а, действительно, проверить?
А.Венедиктов: Нет, ты должен точно представлять, из какого источника ты получил информацию, заслуживает ли он доверия или нет. У нас есть источники, которые мы не проверяем, но которые за 20 лет – ну, не за 20, за 15 – ни разу нас не подвели.
В.Познер: Понимаю. У журналиста есть какая-то ответственность перед аудиторией?
А.Венедиктов: Нет.
В.Познер: Вообще нет?
А.Венедиктов: Если он соблюдает те принципы, то есть если он говорит правду и полную правду, то у него ответственности нет.
В.Познер: То это и есть его ответственность?
А.Венедиктов: В этом смысле, конечно.
В.Познер: Вы как-то сказали любопытную вещь. Если медиа работает в благоприятной среде, это не медиа, а средство пропаганды. Значит, выходит, что все западные СМИ являются пропагандистскими? Потому что это, все-таки, там благоприятная среда.
А.Венедиктов: Нет, вы лукавите, Владимир Владимирович. Вы не полную цитату взяли. Речь шла о благоприятной среде, речь идет о том, что медиа начинают лениться – это же длинный был такой пассаж. Они начинают лениться, они начинают искать новую информацию, они перестают проверять. И поэтому им легче отдавать информацию.
В.Познер: Где это происходит?
А.Венедиктов: Я вам скажу, где это происходит. Это происходит в любой стране, где медиа полностью начинают поддерживать правительство. И тогда власть, любая – не важно это, в Зимбабве, в США, во Франции, в России – создает ему более благоприятную среду. И медиа ленится, она теряет поджарость, она теряет интерес к поиску. Зачем? Придет министр – все нам даст.
В.Познер: Хорошо, просто мне очень, действительно, любопытно. Вы очень хорошо знаете Францию. Вы можете мне назвать французское средство массовой информации, которое – пример того, что вы говорите?
А.Венедиктов: Да. На сегодняшний день, сегодня это газета “Le Figaro” – одна из лучших газет Франции, которую я читаю каждый день.
В.Познер: Является пропагандистским?
А.Венедиктов: Является пропагандистским. Более того, защищает министра, которого остальные медиа обвиняют в коррупции, а “Le Figaro” не публикует эти документы. А публикует только в защиту. Потому что ее редакционная политика – на поддержку Саркози, и потому что Саркози очень охотно поддерживает владельца этой газеты.
В.Познер: Уйдет Саркози, придет другой человек.
А.Венедиктов: Сменится ситуация. “Le Figaro” будет поставлена в неблагоприятную ситуацию.
В.Познер: На этой неделе международная правозащитная организация “Репортеры без границ” опубликовала очередной мировой рейтинг свободы печати. В этом году Россия согласно этому рейтингу сместилась со 140-го места на 153-е. С этим резко не согласен член Общественной палаты Павел Гусев, который, как вы знаете, является главным редактором “Московского Комсомольца”. Он говорит так: “Не понимаю, как можно Россию с маниакальным упорством ставить рядом с африканскими странами. Это очень поверхностный подход”. Что думаете вы по этому поводу? Меня поправляют и говорят, что, на самом деле, я ошибаюсь, что ее повысили.
А.Венедиктов: Я думаю, что это не имеет никакого… 140, 150 – там не видно. Я думаю вот что. Что не надо нам себя сравнивать с Зимбабве или с США. Нам надо себя сравнивать по этому параметру: какими мы были вчера, какие мы сегодня, какими мы будем завтра, что сделано. Я вам привел пример, что за последние 10 лет все поправки, которые принимались в законодательство, все репрессивны по отношению к свободе слова. Я вам сказал, 17 убитых журналистов, что воспитывает в нас, в вас и во мне самоцензуру.
В.Познер: У вас бывает самоцензура, скажите?
А.Венедиктов: Конечно. Я отозвал своих журналистов из одного региона России после того, как там стали погибать один журналист за другим, их стали похищать.
В.Познер: Но это не самоцензура. Вы просто за них беспокоитесь, за журналистов.
А.Венедиктов: Это самоцензура. Моим слушателям это, как говорит мой сын, фиолетово. Они должны получать информацию из первых рук. Я беспокоюсь о своих журналистах, забираю их оттуда, тем самым лишая слушателей возможности.
В.Познер: А как журналист? Бывает, что вы думаете “Нет, лучше я это не скажу”?
А.Венедиктов: Если говорить о мнении, то нет, не бывает. Если говорить о факте, то я должен сказать, что последниеизменения в законодательстве, которые напрямую не запрещают делать интервью с людьми, обвиняемыми в экстремизме, заставляют моих журналистов об этом думать. И они приходят ко мне, говорят: “Может, мы это вот?..” Я говорю: “Да нет, это не ваш вопрос – это мой вопрос, я отвечаю”. История вторая – с акционерами, с Газпромом. Приходят ко мне мои журналисты, новостники, говорят: “Слушайте, вот тут негативная информация по Газпрому пришла. Мы ее не можем не дать, потому что мы профессионалы. Но это наши акционеры, с другой стороны”. Я говорю: “Это мои трудности. Вы давайте, а я пока позвоню и попробую получить комментарии от руководителей. Все равно давайте”. Но у людей это возникает, понимаете? Это история с убийствами, это история с законами репрессивными – она связана с самоцензурой. Для меня в России главное – самоцензура у журналиста, а не цензура. Самоцензура редакции. Мы этого не дадим.
В.Познер: Скажите, пожалуйста, вы разве не знаете, что в любой стране, будь то в газете, на радио, на телевидении ни один журналист критиковать своего владельца не может?
А.Венедиктов: А мы можем. Мы критикуем.
В.Познер: Значит, у вас прямо невероятно такой либеральный хозяин?
А.Венедиктов: Да.
В.Познер: Там-то вас выгонят тут же. Как это вы посмели-то?
А.Венедиктов: Не знаю, как там – я там не работал, Владимир Владимирович. Я могу сказать здесь. Здесь нас судите по тому, что мы говорим в эфире.
В.Познер: Добро. Помните, был вопрос от зрителя относительно того… Вы контролируетесь Газпромом, у них 65% акций. И тем не менее, выходите в эфир. Как-то вы сказали довольно интересно: “Почему “Эхо” существует, достоверно знает два человека в этой стране – Владимир Владимирович Путин и Дмитрий Анатольевич Медведев”. А вам невдомек?
А.Венедиктов: А мне невдомек. Потому что я могу предполагать, я могу выстраивать конструкции, я могу выстраивать спекуляции.
В.Познер: Но у вас есть по этому поводу точка зрения?
А.Венедиктов: Конечно, есть.
В.Познер: И какая же она?
А.Венедиктов: Я вам скажу. Значит, первое. Мы не являемся электоральным ресурсом, мы не телевидение, мы не опасны с точки зрения выборов. Да, мы радио влияния, но мы не являемся… Нас слушает миллион человек в Москве, 2,5 в стране всего, да? Это раз. Второе, мы являемся, безусловно, витриной для товарищей, которые приезжают и говорят “У вас нет свободы слова”.
В.Познер: Для господ вы имеете в виду?
А.Венедиктов: Товарищей Путина, его коллег. Была замечательная история, когда глава Еврокомиссии Баррозу приехал к президенту Путину. Он был у нас в эфире, приехал к Путину и сказал, что “у вас нет свободы слова”. На что ему Путин сказал: “А вы откуда ко мне приехали? С “Эха Москвы”?” Понимаете, да? Это вторая составляющая. Есть третья составляющая. Мы, безусловно, являемся дополнительным источником информации для этих людей – я знаю это абсолютно точно. Мы часто поднимаем истории, которые не поднимают другие медиа.
В.Познер: А вот скажите мне, можно ли таким образом сказать, что воленс-ноленс, но вы работаете на власть в какой-то степени именно тем, что вы есть это окно “Вот, пожалуйста, смотрите”? Это как в Америке в свое время, когда черных не брали на работу, был так называемый “token nigger”, то есть черномазый, но напоказ. Вы своего рода черномазый напоказ в этом смысле.
А.Венедиктов: Да, черномазый напоказ. Вас бы тоже в Америке за это бы… Вот, мы с вами улыбаемся.
В.Познер: Но мы же здесь.
А.Венедиктов: Так вот, да, мы такая своеобразная Таганка в этом смысле есть, безусловно. Но я вам скажу честно. С 2003 года я об этом перестал думать. У меня есть миллион слушателей, 2,5 в стране миллиона слушателей, среди этих слушателей есть люди, принимающие решения, есть просто люди.
В.Познер: Вы перестали думать, потому что не хотите думать?
А.Венедиктов: Бессмысленно думать. Надо делать профессионально свою работу. Вы хирург, вам принесли и положили на стол раненого. Вы чего, будете выяснять, а вдруг он бандит?
В.Познер: Если я врач, то я не имею права. Тогда я нарушаю клятву. Это разные вещи.
А.Венедиктов: Нет, и здесь та же самая история.
В.Познер: Вы же никакой клятвы не нарушаете.
А.Венедиктов: Нет, секундочку. У меня есть моя профессиональная честь, мое профессиональное имя. Я с этим именем нахожусь на публичной сцене. Если я буду юлить, лукавить, скрывать… Это видно, я на публике, это театр. Это значит, что если люди, которые принимают решения, властные люди нас слушают, хорошо. Не слушают – бог с ними. Хотят закрыть – закроют. Я ничего сделать с этим не могу. Надо точно понимать, что я с этим ничего сделать не могу.
В.Познер: Только один вопрос. Вас не свербит тот факт, что, на самом деле, вы играете своеобразную такую роль, доказательствуя, что “нет, все-таки, вот, в России-то свобода слова – вон, смотрите, что они говорят”.
А.Венедиктов: Среди прочего и эту роль. Но и среди прочего это дает мне возможность говорить 2,5 миллионам россиян то, что мы считаем правильным.
В.Познер: Хорошо. Теперь, смотрите, еще для меня с точки зрения журналистики чрезвычайно интересный вопрос. Вы довольно откровенно объяснили позицию “Эхо Москвы” в отношении конфликта с Грузией, который был связан с Южной Осетией и так далее.
А.Венедиктов: Я вас перебью, Владимир Владимирович. Это была моя позиция, а не позиция “Эхо Москвы”.
В.Познер: Послушайте, что вы говорите: “При мне появился принцип: когда общее информационное поле склоняется в одну сторону, мы совершенно искусственно склоняемся в другую сторону. Если, условно говоря, началось мочилово во всех СМИ Евгения Адамова, значит, наша задача дать слово адвокату Адамова”. Но ведь дать слово адвокату Адамова – не значит брать его сторону. Это не вы взяли сторону – вы дали слово. А брать сторону Грузии потому лишь, что все остальные занимают негативную позицию, – что это имеет общего с журналистикой? Если это принцип.
А.Венедиктов: Отвечаю. “Эхо Москвы” не брало сторону Грузии, “Эхо Москвы” давало слово грузинским политикам. Давало слово, в том числе и грузинским политикам. И это не называется “взять сторону Грузии”.
В.Познер: Я рад это слышать, просто я вас цитирую. Потому что это ваши слова.
А.Венедиктов: Да, мои слова. Наверное.
В.Познер: Может, не точно выразились.
А.Венедиктов: Может быть. Но я просто хочу объяснить, это важный вопрос. Значит, мы не брали сторону Грузии. Более того, мы были единственной медиа, которую в Грузии отключили во время войны личным распоряжением Саакашвили. Это доказательство того, чью сторону мы брали.
В.Познер: Но когда вы говорите “совершенно искусственно”, это маркетинговый ход? Что это такое?
А.Венедиктов: Нет, это профессиональный ход. Мы выравниваем общую информационную площадку. Мы понимаем, что слушатели “Эха Москвы” слушают не только “Эхо Москвы”, зрители Первого канала смотрят не только Первый канал. Поэтому они должны получать все многообразие точек зрения, независимо от того, слушают они или не слушают.
В.Познер: Я иду на крайний случай. Вот, фашизм, нацизм. Вы считаете нужным в случае чего дать слово защитнику нацизма, когда все остальные поносят?
А.Венедиктов: По нацизму вы имеете мое объяснение 10 минут тому назад.
В.Познер: Значит, это не может быть принципом?
А.Венедиктов: Нет, это принцип абсолютно. Этот принцип, кстати, возник, не от меня – может быть, действительно, я не точно выразился. Этот принцип возник при первом главном редакторе Сереже Корзуне, когда “Эхо Москвы” возникло, именно давая специально одну сторону, которую не давало Центральное телевидение. Оно так возникло, оно на этом возникло, понимаете? И если бы у нас сейчас информационное поле было выровнено, извините, то “Эхо Москвы” превратилось бы в банальную радиостанцию. Мне один мой друг из застенка (застенок – это Кремль) сказал: “Чего ты все жалуешься?”
В.Познер: Из-за стены. Давайте аккуратно выражаться.
А.Венедиктов: Ладно, хорошо. Так он мне сказал: “Что ты жалуешься? У тебя твой лучший рекламный агент – Путин и Медведев. Благодаря им, у тебя такой рейтинг”.
В.Познер: Значит, по поводу фашистов мы поговорили. Но вот два вопроса. Значит, вы не дали бы никогда фашисту слова в эфире “Эха Москвы”, но вы это уточняете, говоря по определению, кто такой фашист. Например, Лимонов для вас не фашист?
А.Венедиктов: Ни Лимонов, ни Проханов.
В.Познер: Нет, я говорю “Лимонов”.
А.Венедиктов: Я отвечаю про людей, которых обвиняют в фашизме.
В.Познер: Добро. Но, вот, смотрите, дальше вы говорите: “Книга “Майн Кампф” чрезвычайно скучная. Я ее прочитал. Но выдержки из “Майн Кампфа”, на мой взгляд, должны быть в школьных учебниках – это та же самая история. Ну и, конечно, “Майн Кампф” должен распространяться в соответствующих изданиях с комментариями. Это, по большому счету, литературная память”. Но это распространение фашистских взглядов. Согласны?
А.Венедиктов: Абсолютно. С комментариями, еще раз повторяю. Это историческая книга так же, как “Молот ведьм”, если хотите. В какое-то время в нашей стране, как мы помним, была запрещена Библия, Евангелие. Нельзя запрещать книги, особенно в условиях интернета.
В.Познер: Любые?
А.Венедиктов: Любые. Но! Если государство в соответствии с Конституцией борется с фашистской идеологией, и правильно делает, что борется, то оно должна комментировать это. Не оно, а издательство. Надо принимать такие законы, понимая, что это остановить нельзя, что люди в интернете посмотрят ее.
В.Познер: “Поваренную книгу террориста” можно публиковать с комментариями?
А.Венедиктов: Поваренную книгу террориста? А что это такое, простите?
В.Познер: Как готовить бомбы и так далее.
А.Венедиктов: Я думаю, что нет. Я думаю, что такие научные исследования – вряд ли.
В.Познер: Хорошо. “Эхо Москвы”, строго говоря, оппозиционное СМИ?
А.Венедиктов: Нет, “Эхо Москвы” – профессиональное СМИ.
В.Познер: Журналист “Эхо Москвы” – оппозиционный журналист?
А.Венедиктов: Журналист “Эхо Москвы” – профессиональный журналист.
В.Познер: Журналист “Эхо Москвы” предвзят?
А.Венедиктов: Конечно. Как любой.
В.Познер: Нет, насчет любого я не спрашивал.
А.Венедиктов: Да. Журналист любой “Эхо Москвы” предвзят и каждый из них по-разному. У меня есть люди, которые голосуют за Жириновского, я это знаю. По-разному.
В.Познер: Тогда я возвращаюсь к одному вашему замечательному высказыванию. Вы говорите: “Есть два типа корпораций. Есть так называемые американцы, где все делается по инструкции, а есть итальянско-мафиозный тип корпорации семьи, когда глава корпорации – папа, который может высечь, обнять, наорать, наградить, выгнать без бумажек, отчетов, без снятия зарплаты. Вот такая у нас корпорация. “Эхо Москвы” абсолютно мафиозная структура”.
А.Венедиктов: Да. Подтверждаю. “Эхо Москвы” абсолютно построено по семейному, мафиозному, клановому принципу.
В.Познер: А вы, значит, капо ди капи, что ли, получается?
А.Венедиктов: Я капо ди капи. Потом придет другой капо ди капи.
В.Познер: Вы объясняете своим журналистам, что когда у них в эфире гость, то главные не они, а гость?
А.Венедиктов: Не так. Когда в эфире находится гость, то надо понимать, с чем этот гость пришел.
В.Познер: Заранее?
А.Венедиктов: Конечно, заранее. Поэтому мои журналисты знают: когда у них такой гость, они ведут себя так, когда у них другой гость, они ведут себя так. Это же ролевая игра. В этом спектакле ты – Гамлет, а в этом, извините, ты – шут короля Лира. Изволь менять маски. Это театр. Журналист – профессия творческая, ты должен понимать. Вот, я, например, никогда не могу делать интервью с некоторыми людьми. Не могу. У меня не получается ни с Галиной Вишневской, ни с Майей Плисецкой. Потому что они – королевы. Я сижу и молчу как тупой.
В.Познер: Почему?
А.Венедиктов: Не знаю.
В.Познер: Может, вы культуру не любите?
А.Венедиктов: Культуру я не люблю, это точно. Но при этом с другими, более культурными, чем я людьми, я разговариваю. У меня не получается, понимаете? А говорить, условно говоря, с Тони Блэром, не зная английского языка даже, да?
В.Познер: Потому что вас интересует политика, это понятно.
А.Венедиктов: Нет, меня интересует личность. Но это… Понимаете, когда
передо мной царица… Что можно царице? Только туфлю целовать. Как султану. Я не умею – у меня провальные интервью. Провальные. Я просто это хорошо знаю. И точно так же у других журналистов.
В.Познер: У вас бывают провальные интервью, когда к вам приходит человек, которого вы не только хорошо знаете, но любите?
А.Венедиктов: Это самая трудная история. Я бы не сказал, что они бывают провальными. Я готовлюсь к ним по-особенному, да? Я так же, как вы читаю предыдущие интервью, выискиваю всякие пакости как и вы. Ну, мелкие подначки. Потому что я же не скрываю в эфире, что к этому человеку я отношусь хорошо. Но в эфире во время интервью я должен относиться к нему плохо как интервьюер. И это для меня всегда тяжело, потому что я обычно играю роль Алексея Венедиктова. Я играю себя. Если мне человек интересен, это слышно в эфире. Если человек мне не интересен, я играю как плохой актер.
В.Познер: Я спрашиваю вас, потому что у меня тоже бывали… Ну, не знаю. “Тоже” я о вас не буду говорить. Но у меня бывали провальные интервью, и именно с людьми, которых я очень люблю. Ну, в частности, скажем, со Жванецким. У меня было провальное интервью, потому что я не мог с ним обращаться иначе.
А.Венедиктов: Значит, это принцип профессии.
В.Познер: Это принцип профессии, да. Вы знаете, мне кажется, что у нас есть с вами отличие в понимании журналистики, именно когда вы говорите, что журналист играет, маску надевает. Я не очень это понимаю.
А.Венедиктов: Ну как? Представьте себе, что вы… На “Эхе”, правда, журналистам запрещено (совершенно антиконституционно) быть членом партии. Просто запрещено. Устав. Это антиконституционно, я знаю – пусть в суд идут. У нас девочка пришла из “Яблока”, я сказал: “Либо “Яблоко”, либо журналистика”. Она вышла из “Яблока” – так бывает. Но при этом от мнения людей никуда не денешься. Представляете, вы, предположим, сочувствуете коммунистическим взглядам. И к вам приходит в электоральный период Зюганов. Вы должны провести профессиональное интервью, потому что вчера у вас был Шойгу, завтра у вас будет Явлинский и так далее. Зюганов. Как вы от себя вытащите свои симпатии к коммунистическим идеям, взглядам, программе, действиям? Только надев маску, только если главный редактор вам скажет: “Ты должен оппонировать всем – Зюганову, Шойгу, Явлинскому” – “А я не хочу оппонировать Зюганову, а у меня коммунистические взгляды” – “А ты должен”. Это есть маска. Ты сейчас интервьюер, ты – палач с секирой.
В.Познер: Да. Хорошо. Я задам вам еще один вопрос, поскольку время-то летит. Все-таки, меня это очень интересует. “Наша работа – критиковать действия власти. Наше дело прокукарекать, – ваши слова. – На власть, чтобы она исполняла свои функции, надо давить”. Я считал и считаю, что главная работа журналиста – информировать, а не кукарекать.
А.Венедиктов: Нет, Владимир Владимирович, информируют информационники. Журналистика вообще, как мы с вами знаем, не только информирует. Разве организация дискуссии – это информирование? Да нет, конечно.
В.Познер: В том числе.
А.Венедиктов: В том числе. Но в том числе и давление. Сколько историй мы вскрыли, когда власть узнавала из эфира нашего, других журналистов…Это и есть давление.
В.Познер: Скажите, пожалуйста, вы можете, положа руку на сердце, сказать, что, представим себе, что в России кардинально меняется власть и приходят к власти те люди, которых у вас на радио любят. Их точно так же будут критиковать?
А.Венедиктов: Абсолютно.
В.Познер: Вы уверены в этом?
А.Венедиктов: Абсолютно. А я вам отвечу, тому есть факты. Значит, первая история. Горбачев хотел закрыть “Эхо Москвы” в сентябре 1990 года – нам был месяц.
В.Познер: Но он не ваш герой.
А.Венедиктов: Хорошо. Борис Николаевич Ельцин, как известно, который к журналистам относился замечательно, тем не менее после августа 1991 года, когда мы ему сказали: “Борис Николаевич, нас отключают все время”, он сказал: “Вы говорили про ГКЧП и так далее”. То есть власть не любит органически журналистов – это нормально. Это нормально, мы разные. Власть и мы – у нас разные профессии. Вы, придя во власть… Извините, у нас Андрюша Черкизов, наш обозреватель был министром в правительстве там Полторанина. Это же был кошмар какой-то! Он же цензуру вводил, как мы с вами помним кое-где. Вот, обратите внимание, человек, вставший во власть, стал играть другую роль.
В.Познер: Да, я думаю, что многие из так называемых демократов не отказались от этой самой демократии. Добро. Очень коротко, если можно, или вообще можете не отвечать: манифест Михалкова читали?
А.Венедиктов: Читал.
В.Познер: Чего думаете?
А.Венедиктов: XIX век.
В.Познер: Спасибо большое. Вы как франкофон, безусловно, знаете и моего близкого друга Марселя Пруста.
А.Венедиктов: Да-да, конечно.
В.Познер: И он, конечно, хотел бы вам задать несколько вопросов. Чего вы больше всего боитесь?
А.Венедиктов: Болезни близких и ухода близких.
В.Познер: Какую черту вы более всего не любите в себе?
А.Венедиктов: Вспыльчивость.
В.Познер: Какую черту вы более всего не любите в других?
А.Венедиктов: Трусость.
В.Познер: Кого из ныне живущих вы более всего уважаете, если есть?
А.Венедиктов: Есть. Есть две группы людей – я быстро перечислю. Во-первых, вот, я говорил уже о женщинах – вот такие женщины как Наталья Дмитриевна Солженицына, Мария Филипповна Ходорковская, Людмила Михайловна Алексеева, Наина Иосифовна Ельцина . Они тяжелейший путь прошли – я бы не смог. И с другой стороны, это Борис Стругацкий, Даниил Гранин, Юрий Любимов. Вот, я на них равняюсь.
В.Познер: Кого из ныне живущих вы менее всего уважаете, если таковые есть?
А.Венедиктов: Вы знаете, это люди, которые берут заложников. Заложников, гражданских лиц. На самом деле, это трусы. Они не воюют с людьми с оружием, они воюют с людьми без оружия. Они – трусы.
В.Познер: Какое качество вы более всего цените в мужчине?
А.Венедиктов: Преданность.
В.Познер: А в женщине?
А.Венедиктов: Сострадание.
В.Познер: Когда и где вы были более всего счастливы?
А.Венедиктов: В ту секунду, когда я узнал, что у меня родился сын.
В.Познер: Каким талантом вы хотели бы обладать?
А.Венедиктов: Хотел бы обладать способностью к иностранным языкам.
В.Познер: Оказавшись перед богом, вне зависимости от того, верующий вы или нет, что бы вы ему сказали?
А.Венедиктов: Я бы сказал: “Слушайте, вначале было слово. Ну, дайте интервью для “Эхо Москвы”.
В.Познер: Это был Алексей Алексеевич Венедиктов. Спасибо большое.
Интервью 2010 года
