– Владимир Владимирович, скажите, есть какой-то один вопрос, который волнует вас на протяжении всей жизни?
– Это неправомочный вопрос, потому что когда тебе три года, пять лет, восемь лет – ты не думаешь о тех вещах, о которых ты думаешь потом. Нет одной такой вещи, о которой ты всегда бы думал. Есть несколько вещей, когда ты себя уже помнишь, которые так или иначе всегда остаются с тобой. И для меня лучше всего это формулируется одним словом «почему». Потому что я с самого раннего детства, сколько я себя ни помню, задавал себе этот вопрос «почему». То есть желание пробить, проникнуть и понять. Но сказать, что я о чем-то одном всю жизнь думал, – конечно, нет. Когда я уже был взрослый человек, были вещи и есть вещи, о которых я думал и продолжаю думать. Но одного такого я не могу назвать.
– Скажите одним словом, что такое детство.
– Я могу ответить только применительно к себе – это познание.
– Назовите свою жизнь одним словом.
– Счастье.
– Владимир Владимирович, одному маленькому мальчику мама в сердцах сказала: «Совесть-то у тебя есть?». А он ей отвечает: «Совесть-то у меня есть, но я ее не слышу». Владимир Владимирович, как услышать совесть?
– Если она есть, то ты не можешь ее не слышать. Совесть – это то, что все время тебе говорит о твоих поступках, о твоих мыслях. Если ее нет, то ты об этом и не думаешь, и не задаешь себе никаких вопросов, и нет внутреннего голоса, который тебе что-то по этому поводу говорит.
– А совесть – это вещь благоприобретенная или, как талант, полученная?
– Я думаю, что это гораздо менее конкретная вещь, чем талант, и это часть того, что делает человека человеком, в отличие от животных; у животных совести нет. Совесть – это то, что может тебя мучить, ты себя осуждаешь, это совесть работает. Условной совести нет.
– А определение совести вы можете дать?
– Нет.
