В.Познер: В эфире программа “Познер”. Гость программы – пианист Денис Мацуев. Здравствуйте.
Д.Мацуев: Добрый вечер.
В.Познер: Мы всегда начинаем с вопросов, которые присылают нам наши зрители, зная, кто будет у нас. Называется это vox populi, понятное дело. Так что позвольте несколько вопросов от зрителей. Виталий Витальевич Стройнов: “Где вы проводите больше времени, в России или за границей?”
Д.Мацуев: Я думаю, 50 на 50.
В.Познер: Иван Сергеевич Петров: “Почему имена современных исполнителей знают все, а нынешние композиторы мало кому известны? Появятся ли у нас новый Чайковский или Рахманинов?”
Д.Мацуев: Я думаю, этот вопрос стоит со дня смерти Дмитрия Дмитриевича Шостаковича в 1975 году. Потому что многие считают, что на этом наша выдающаяся композиторская школа закончилась. Но я так, наверное, не считаю, потому что есть еще, слава богу, живой Родион Константинович Щедрин, есть Арво Пярт, есть София Губайдуллина, есть Вячеслав Артемов и многие, многие другие. Что касается среднего поколения композиторов, здесь, наверное, ситуация не такая радостная, я бы сказал. Но все равно есть.
В.Познер: Марина Кулябина: “Существует мнение, что у пианистов, как, в общем-то, у скрипачей, должны быть длинные тонкие пальцы. А у вас совсем небольшая рука и пальцы (как она считает) толстоваты. Получается, заблуждение, миф насчет того, что должна быть такая рука?”
Д.Мацуев: Абсолютно. Я могу показать, у меня очень маленькая рука. И я могу назвать ряд очень известных музыкантов, у которых недлинные пальцы и маленькие руки. У Рихтера была очень маленькая рука. Но здесь все-таки, я думаю, зависит скорее от ловкости, а не от длины. На мой взгляд.
В.Познер: Петр Иванович Молодцов: “В одном из своих интервью вы сказали, что совершенно точно знаете, где живут самые красивые девушки в мире. Можете назвать эти места? И почему тогда вы до сих пор не женаты, если так хорошо разбираетесь в женской красоте?”
Д.Мацуев: Вы знаете, я человек из города Иркутска и очень люблю свой город. И вообще, сибиряк – это национальность, на мой взгляд.
В.Познер: Мы об этом еще поговорим.
Д.Мацуев: И, наверное, потому что я оттуда… Вы знаете, у нас очаровательные девушки. У нас потрясающие женщины вообще, уникальной красоты, с чистой душой. И у них есть фантастическая какая-то внутренняя энергия сибирская, которая непонятна многим. Безусловно, есть в каждой стране гениальные, красотки, но я…
В.Познер: Но вы пока не женаты, тем не менее?
Д.Мацуев: Я держусь пока, да.
В.Познер: Пока держитесь. Антон Васильевич Белов: “Говорят, вы бросили курить, потому что вас об этом попросил внук Рахманинова, да еще обещал за это какой-то подарок. Во-первых, правда ли это? И если да, то какой же он вам дал подарок?”
Д.Мацуев: Я вам расскажу. Это было три года назад, после моего сольного концерта в театре Champs-Elysees в Париже. Ко мне подошел внук Рахманинова Александр Борисович Рахманинов и сказал, что “если вы бросите курить, я вам дам большой подарок”. Я не особый курильщик, я мог выкурить после концерта сигарету. Ну, для них это трагедия, потому что Сергей Васильевич умер именно от курения, он был заядлым курильщиком. Я сказал: “Я не курю. Где мой подарок?” Он сказал: “Я хочу тебе преподнести два произведения, которые никто еще не слышал”. Два произведения Рахманинова: сюита и фуга 1891 года. Это студенческие работы Рахманинова, когда он учился в консерватории. Легенда такова, что он написал эти произведения, послал Чайковскому, потому что ему всегда было очень важно мнение Петра Ильича. И якобы секретарь Чайковского затеряла, и след утерян с тех пор. И только пять лет назад наш музей Глинки откопал эти ноты. Я вам скажу, что это уртекст, это без обозначений, просто голые ноты, без темпов, без нюансов, без штрихов, без всего. И преподнес это внуку, и он подумал, что я могу это сыграть. И мало того, я не сыграл, я записал на его рояле в “Сенаре” в Швейцарии, в том имении, где он жил в тридцатые годы.
В.Познер: Это действительно серьезный подарок.
Д.Мацуев: Это огромный подарок. Я был, помимо первооткрывателя, соучастником процесса, потому что никто не знал, как играть эти произведения.
В.Познер: Ну да, там нет ничего, только ноты – и все.
Д.Мацуев: Абсолютно.
В.Познер: Ну и бросили вы курить-то?
Д.Мацуев: Курить бросил.
В.Познер: Больше не курите?
Д.Мацуев: Нет.
В.Познер: И еще один, последний вопрос. Маргарита Петровна Кулич: “Каковы, на ваш взгляд, перспективы “серьезной” классической музыки?”
Д.Мацуев: Безусловно, очень серьезный вопрос, потому что все мы понимаем, что логово шоу-бизнеса очень серьезно и затянуто огромное количество людей в это дело. Мало того, термин “шоу-бизнес”, который я не очень люблю, основательно проник в классическую музыку. Уже 20 лет назад, со времен, когда три гениальных тенора пели на открытии чемпионата мира по футболу в Италии, пропагандируя классическую музыку для масс, на стадионах. Вот с того момента, это отсчет той ситуации, к которой, в общем-то, сейчас и пришла классическая музыка. Суть такова, что круг имен сужается, круг исполнителей, круг оркестров и круг произведений, которые играют, тоже сужается. Боюсь, что если мы будем вести эту игру по таким правилам, то лет через 5-10 мы будем иметь 10 имен, которые будут играть 10 концертов. Не только у нас, но и во всем мире эта тенденция, к сожалению.
В.Познер: Мы об этом еще поговорим, но сейчас я хотел бы перейти непосредственно к собственным вопросам. И вы знаете, я хотел начать с очень простого – я хотел спросить вас, когда вы в первый раз увидели рояль. Но потом, читая разные ваши интервью, я наткнулся на нечто такое, что меня совершенно поразило, и я решил начать с этого. Как-то вас спросили, является ли клуб классических музыкантов закрытым. И вот ваш ответ: “Нет, но попасть в него чрезвычайно сложно. В этом мире, как и во многих других профессиональных сообществах, все очень коррумпировано. Присутствуют разные кланы – национальные, сексуальные. Никто не скрывает, что раньше правили бал еврейская и голубая мафия. Раньше Горовица спрашивали: “Как можно стать известным пианистом?” Он отвечал: “Надо быть или голубым, или евреем. Поскольку я и тот, и другой, я – гений”. Дальше вы говорите: “А я и не тот, и не другой. Я благодарю судьбу и родителей за то, что правильно ориентирован в жизни. Я понимаю, что нас меньшинство”. Вы и сейчас придерживаетесь того, что там высказано?
Д.Мацуев: Это гениальный ответ Владимира Самойловича Горовица, на мой взгляд.
В.Познер: Нет, я имею в виду, ваша оценка?
Д.Мацуев: Абсолютно. По поводу национальностей, я бы так не говорил, что я не принадлежу, потому что в моем роду были и евреи, и эстонцы, и немцы, и поляки, и русские. Но то, что я правильно ориентирован, вы правильно это…
В.Познер: Ну это понятно. Но вот вы говорите о некоей мафии.
Д.Мацуев: Вы знаете, это существовало последние лет 20. В мире, действительно, были кланы. Да они и сейчас существуют. Но, к сожалению, сейчас все переросло в деньги, которые все решают. Потому что если раньше у многих была возможность помимо этих кланов, если у тебя была победа на международном конкурсе, у тебя был шанс пробиться на международную сцену, на международную эстраду в хорошем смысле этого слова, – сейчас этих возможностей практически нет. Да, формально есть международные конкурсы, которые еще действительно остались знаменитыми, такие как конкурс Елизаветы в Брюсселе, конкурс Ван Клиберна в Америке, конкурс Шопена в Варшаве, надеюсь, что и конкурс Чайковского в скорейшем времени приблизится к той репутации, которая у него была когда-то, в 1958 году. Но, к сожалению, это большая проблема. Ни один импресарио – я не говорю слова “агент” или “менеджер”, – импресарио не выгодно, как говорят современным языком, раскручивать молодые таланты, потому что они хотят сиюминутной отдачи сегодня. Поэтому они берут известного исполнителя, известный оркестр, и они играют концерт Чайковского (я к примеру говорю). Они собирают деньги и… Это такой замкнутый круг, на самом деле.
В.Познер: Меня смутило, знаете, волей-неволей я подумал о тех людях, которые в течение длительного времени и довольно давно валили многие беды на евреев и на так называемых голубых. Гитлер – это самый яркий пример. И мне показалось странным, что вроде бы волей-неволей вы вписываетесь в этот жанр. Как-то странно, нет?
Д.Мацуев: Я не хочу ни в коем случае, чтобы кто-то подумал, что я валю на евреев. Ни в коем случае, я сам на четверть еврей. Я не об этом говорил, когда я отвечал на этот вопрос. То, что коррумпированность существовала и существует, это факт.
В.Познер: Это не вопрос?
Д.Мацуев: Да. Но то, что есть… Вот если говорить о нашей стране сегодня, то у молодого человека, у молодого таланта, если мы говорим о классической музыке, есть гораздо больше возможностей пробиться, чем на Западе, как ни странно это звучит. У нас в последнее время открылось огромное количество разных фестивалей, фондов, конкурсов. И, слава богу, у нас есть молодая команда. Вот чем я, в общем-то, горжусь в последнее время, мой фестиваль “Крещендо”, который уже пятилетие справил, 65 человек прошло через этот фестиваль.
В.Познер: Можно ли сказать, с вашей точки зрения, что эта коррумпированность или эта мафия не носит сегодня, скажем так, национального или сексуального характера?
Д.Мацуев: Абсолютно. Тем более у нас в стране, потому что у нас классическая музыка – такое ощущение, что это прикладное искусство, для развлечения, вот что самое опасное, на мой взгляд. Поэтому ни о какой коррумпированности в нашей стране вообще даже речи не идет.
В.Познер: Вы говорили о том, что считаете (я вас цитирую), что народ зомбируют, подсаживают на попсовую иглу. Дальше вы говорили так: “Я глубоко убежден, что над этим кто-то очень серьезно работает, чтобы наша культура существовала только как развлечение”. Я должен спросить: а кто работает-то?
Д.Мацуев: Мне бы тоже хотелось узнать.
В.Познер: Раз вы убеждены, что кто-то работает, у вас должны быть какие-то для этого основания?
Д.Мацуев: Основания такие, что, когда я включаю телевизор, я не понимаю, я не отличаю друг от друга, если мы говорим о разделе “Музыка”, я не понимаю, почему практически на каждом канале идет одно и то же. Я говорю о поп-культуре, о шоу-бизнесе, опять же. Нормальный человек не будет этого делать. То есть мы ориентируемся на рейтинг, да? Я все прекрасно понимаю.
В.Познер: Телевидение, коммерческое телевидение, да.
Д.Мацуев: Это бизнес, я прекрасно все понимаю. Но у людей должен быть выбор элементарный, понимаете? Кто-то говорит, что классическую музыку слушает только 3% населения. Я не совсем с этим согласен. Да, у нас есть замечательные каналы, замечательные есть программы. Но это все очень поздно ночью. Я говорю о том, что постоянно идет вот это зомбирование. Я убежден, что это зомбирование. Может быть, на этом делают деньги. Но я считаю, что у человека должен быть выбор. И у нас в России, которая всегда была богата на культуру, на огромное количество талантов, должен быть элементарный выбор, чтобы слушать и рок, и поп, и классическую музыку.
В.Познер: Позвольте поставить такой вопрос: зомбирование как цель, так сказать, оглупления людей или зомбирование – это следствие определенной, скажем, финансовой заинтересованности, а не цель зомбировать людей?
Д.Мацуев: Это разные вещи.
В.Познер: Так вы о чем думаете?
Д.Мацуев: Я думаю, что деньги здесь на первом плане. А на втором, я думаю, что…
В.Познер: Так сказать, кто заинтересован в том, чтобы…
Д.Мацуев: По накату, знаете, идет. На самом деле, у меня такое ощущение, что легко народ подсадить на это дело.
В.Познер: А есть повод? Причина? Это кому-то надо?
Д.Мацуев: Я не знаю, я не хочу говорить здесь какие-то свои откровения, потому что у меня нет никаких доказательств. Но в первую очередь, безусловно, это пресловутая финансовая составляющая, которая просто не красит людей, на самом деле.
В.Познер: Ладно. Вернемся к первому вопросу. Когда вы в первый раз увидели рояль? И какое впечатление на вас произвело?
Д.Мацуев: Это было в городе Иркутске, мне было три года, потому что я помню свое детство именно с трех лет. Я помню, это был не рояль, это было пианино.
В.Познер: Это было где, дома?
Д.Мацуев: Это было дома, потому что у меня родители – музыканты, и папа, и мама – пианисты, и папа мой – педагог, он и композитор, до сих пор, слава богу, со мной занимается. Мой первый педагог. Это было пианино марки “Тюмень”. Оно было очень большое, черное, которое до сих пор, слава богу, сохранилось. Мало того, я на нем занимался вплоть до конкурса Чайковского моего победного в 1998 году. И когда японцы приехали снимать обо мне фильм после конкурса Чайковского и когда они увидели, на чем я занимался, они были страшно удивлены и думали, что я их обманываю. Но это правда, это действительно так. Потом у меня было пианино Petrof.
В.Познер: Скажите, пожалуйста, а вы вообще помните какие-то ваши… Я вам расскажу. Наседкин, знаете, пианист?
Д.Мацуев: Это мой первый педагог в консерватории.
В.Познер: И ваш педагог. Мне рассказывала Артоболевская, которая его учила, Анна Даниловна, что она ехала в такси с его отцом, отец его был таксистом, который сказал, что “у меня странный сын такой (он узнал, что она преподает), он пытается играть на баяне, он маленький”. И, в общем, она его взяла, привезла к себе домой, у нее рояль стоял, и он подошел, Алеша маленький, положил руки на клавиатуру и сказал: “Это штука хорошая”. Вот реакция. Вы не помните?
Д.Мацуев: Я помню свою реакцию. Ну, если мы говорим… Я хочу просто пожелать Алексею Аркадьевичу Наседкину скорейшего выздоровления – я знаю, что он сейчас приболел. Это мой первый педагог в консерватории, я учился у него два года, он мне очень дал, и он потрясающий музыкант, и желаю ему скорейшего выздоровления. Свои ощущения от первых нот я помню. Я помню, что я сыграл мелодию из программы “Время”. Погоду. Причем не глядя, как мне сказали родители, я подошел и наиграл эту мелодию. Они поняли, что, в общем-то, наверное, я обречен на это дело.
В.Познер: А когда вы начали заниматься?
Д.Мацуев: Заниматься я начал прямо с четырех, с пяти лет начал учить уже и ноты. И я помню, как я пришел в музыкальную школу. В общем-то, понимаете, в тот детский период для меня был… Я был вундеркиндом, считался в Иркутске вундеркиндом, но я был абсолютно нормальный ребенок. Меня тянуло и в футбол, и в хоккей, я был абсолютно нормальный приземленный человек – не с бантиками, которые ходят и по 10 часов занимаются дома, отрабатывая гаммы и этюды. Гаммы я, кстати, ненавидел и особо их никогда не играл.
В.Познер: Первые 15 лет своей жизни вы жили в Иркутске?
Д.Мацуев: Да.
В.Познер: С тех пор живете в Москве, в общем, да? Это значит, 20 лет. При этом вы говорите, что вы не стали москвичом, а остались иркутянином, да? И говорите: “Вот я сибиряк, а это диагноз. Даже, может быть, национальность”. Вы можете описать типические черты этой национальности? Сибиряк – это что такое?
Д.Мацуев: Сибиряк сибиряка видит издалека, как-то вот так.
В.Познер: Ну и рыбак рыбака.
Д.Мацуев: Да. Вы знаете, когда где-то за границей ко мне подходят русские люди и говорят, что они из Сибири – неважно, из Иркутска, из Новосибирска, Барнаула, Томска, – почему-то я чувствую в них что-то родное. Во взгляде, в интонации, в теплоте какой-то душевной. Это сразу чувствуется. Словами это очень сложно объяснить. Существует какая-то химия между людьми. Байкал – это святое место для меня и для многих людей, которые хотя бы один раз побывали там, они непременно хотят туда вернуться. Байкал, помимо всего, уникальности своей природной, это уникальное энергетическое место. Я хочу раскрыть секрет. Может быть, для этого я и организовал фестиваль “Звезды на Байкале” в Иркутске – для того чтобы раз в год неделю побыть у себя дома, вздохнуть этим Байкалом, мокнуть каждого из всех звезд, которые приезжают на этот фестиваль, сходить в баню, поесть омуля, зарядиться.
В.Познер: Это когда бывает?
Д.Мацуев: Это каждый сентябрь. Там перебывали уже все наши прославленные коллективы – и Юрий Темирканов, и Валерий Гергиев.
В.Познер: А не холодно в Байкале-то? Сибирь в сентябре.
Д.Мацуев: Очень холодно. Но, вы знаете, никто еще никогда не заболел. Там замечательное так называемое бабье лето, морозов еще нету. Чудная осень, потрясающе.
В.Познер: Я в первый раз, когда попал на Байкал, нырнул – и потом я с такой же скоростью вынырнул.
Д.Мацуев: Обжигает, конечно. Надо обратно в баню. Либо горячительные напитки, но лучше не надо.
В.Познер: Насчет характера сибирского. Скажите, пожалуйста, можете ли вы согласиться с таким взглядом, что все-таки Сибирь завоевывали люди, даже авантюристы в какой-то степени, которые жили своей жизнью и были гораздо менее контролируемы? Можно ли сказать, что в результате все-таки сибирский характер более вольный, более независимый, чем, скажем, то, что в европейской части России? Вы бы согласились с этим?
Д.Мацуев: Абсолютно. Здесь какое-то, знаете, волевое начало внутри, какой-то стержень есть. И, безусловно, культурная составляющая тоже. Помимо ссыльных и, в общем-то, соответствующих людей, которые там все строили, все-таки этот шлейф, если так можно сказать, декабристов, чувствуется, понимаете?
В.Познер: В Иркутске особенно.
Д.Мацуев: Конечно. Трубецкие, Волконские – сохранены, слава богу, дом-музей. И публика. Для меня, помимо того что она родная, она какая-то необыкновенная. Вообще, для меня русская публика самая правильная, самая сложная, самая невзыскательная. Она трудно завоевываемая, если так можно сказать. Как, знаете, ухаживание за девушкой. С первого раза завести роман с русской публикой очень сложно. Ее нужно очень долго, как говорят, раскручивать. И поэтому тот успех, который у меня есть в России, здесь, дома – это, знаете, 18 лет активной концертной деятельности по нашей стране, 103 города (я посчитал), начиная от Магадана. У Вадима Козина, когда мы еще ездили, застали его живым, знаменитого певца эстрадного…
В.Познер: Пострадавшего за свою сексуальную склонность.
Д.Мацуев: За свою сексуальную ориентацию, да. Он нам пел “Отвори потихоньку калитку” в валенках, в этой однокомнатной хрущевской квартире. Это мои первые гастроли были на Дальнем Востоке. Мы застали местного самородка. Фантастическое ощущение у меня было тогда от первых гастрольных поездок.
В.Познер: Итак, в 15-летнем возрасте вы уехали из Иркутска в Москву, и вы об этом рассказываете следующее: “Моя бабушка, когда я уезжал в Москву учиться, отозвала меня в сторону и дала конверт. Там лежало 20 тысяч долларов. Она втайне от моих родителей продала свою квартиру ради того, чтобы мне в Москве было легче. Вот это, я считаю, геройство первостатейное”. Ну конечно же. Но неужели вы взяли эти деньги? А где бабушка должна была жить, раз она продала квартиру? Вообще, как это?
Д.Мацуев: Вы знаете, у меня уникальная семья, уникальная команда. Моя бабушка, на мой взгляд, родилась не в свое время. Потому что у нее была вот именно эта бизнес-жилка, которая напрочь отсутствует у всех нас: у меня, у папы, у мамы. У нее в то время было три квартиры в Иркутске каким-то образом, кооперативные – я не знаю, каким образом это все было.
В.Познер: Ах вот как.
Д.Мацуев: Да. Она была уникальная женщина с таким с волевым характером. Абсолютно чудный человек. И она втихаря от родителей продала одну из трех квартир.
В.Познер: А, это меняет дело, конечно.
Д.Мацуев: В общем-то, мы ее без жилья не оставили. Но дело в том, что на эти деньги мы жили первое время в Москве, и это, в общем, такая индустрия под названием “семья” – все на меня работали с самого детства. Потому что бабушки ушли с работы, когда я родился, они меня воспитывали, я никогда не был в детском садике. Хотя меня и тянуло все время на улицу.
В.Познер: Я процитирую вас: “Если занимаюсь, то максимально час в день, так что соседи мои – счастливые люди”. Это меня совершенно поразило. Моя дочь окончила ЦМШ, консерваторию, является пианисткой и композитором. Ее брат – весьма известный пианист, не стану называть фамилию, не в этом дело. Ну и вообще я был, так сказать, окружен этими людьми. Они занимаются не час в день. Неужели вам хватает одного часа в день? Совершенно невероятно.
Д.Мацуев: Нет, ну я говорю о сегодняшнем дне.
В.Познер: Конечно. Но Рихтер занимался до конца своей жизни, там, по 3, по 4 часа.
Д.Мацуев: Да. Но не 12, как многие говорили, этого никогда не было.
В.Познер: Нет, но один час – это как-то…
Д.Мацуев: Ну, час приходится, да. Потому что, в общем-то, 160 концертов в год и перемещения постоянные. Вы знаете, я никогда много не занимался. Бывало 3-4, но никогда не было 10-11. На мой взгляд, каждый занимается столько, сколько ему надо. Я считаю, после трех часов занятий за фортепиано отключаются просто мозги, на самом деле.
В.Познер: Нет, если бы вы сказали, что вы занимаетесь 3 часа в день, у меня не было бы вопроса. Просто час меня поразил.
Д.Мацуев: Часто, бывает, и вообще не занимаюсь.
В.Познер: Вы сказали, 160 концертов в год. Это очень много. Сколько в России, сколько за рубежом из 160?
Д.Мацуев: Скажем, 50 концертов в России, 110 – за рубежом.
В.Познер: И почему такой перекос?
Д.Мацуев: Потому что, во-первых, в России больше негде играть (потому что у нас элементарно нету концертных залов). Это огромная проблема наша. В Москве при закрытии Большого зала консерватории в этом году остался один зал Чайковского и Дом музыки. Два зала на такую столицу.
В.Познер: Кстати, как, на ваш взгляд, акустика в Доме музыки?
Д.Мацуев: Она не самая совершенная, безусловно.
В.Познер: То есть не как консерватория?
Д.Мацуев: Безусловно, нет. Консерватория вообще одна.
В.Познер: Уникальная.
Д.Мацуев: У меня был сольный концерт 16 мая там, и я попрощался мысленно с тем Большим залом. Потому что после ремонта мы все держим кулаки, чтобы…
В.Познер: Не потерять.
Д.Мацуев: И акустику, и, самое главное, дух, который был там. Это самое главное. Но в Доме музыки замечательный Малый зал, камерный, вот он с очень хорошей акустикой, замечательной. Большой зал не идеален.
В.Познер: Вы говорили о российской публике, которая вам очень нравится. А в чем разница между ней и зарубежной? Как-то, когда я говорю “зарубежной”, получается, что я сваливаю в одну кучу всех: и французов, и англичан, и американцев, и шведов, – что неправильно, конечно. Но все-таки есть, на ваш взгляд, какая-то особая черта российской публики, которая отличает ее?
Д.Мацуев: Возьмем простой пример. Все мои дебюты в больших столицах, будь то Нью-Йорк, Париж, Лондон, Берлин…
В.Познер: Нью-Йорк не столица.
Д.Мацуев: Ну, музыкальная столица.
В.Познер: Да я шучу. Ну так?
Д.Мацуев: Хотя в Вашингтоне замечательный Кеннеди-центр и национальный оркестр, который очень люблю, с которым очень часто играю, но все равно Нью-Йорк есть Нью-Йорк. После сольного концерта в Карнеги-холл так уж повелось, что все ждут ревью в “Нью-Йорк Таймс”.
В.Познер: Обязательно.
Д.Мацуев: Всегда. Что она скажет, так, в принципе, и будет, на самом деле, независимо от того, какой у тебя успех был. И, слава богу, все мои дебюты там прошли, в общем-то, с успехом.
В.Познер: Они могут убить.
Д.Мацуев: Могут убить. Я до сих пор жду этих ревью, потому что они мне, в первую очередь, приносят большую пользу. Там есть критики, которые раскладывают тебя по полочкам, и просто учебное пособие – мне это самому безумно интересно читать о своей игре. Там же критические отзывы. Если мы говорим об успехе у нас и не у нас, безусловно, каждый концерт в большой столице европейской или в Америке, с первого раза там все люди встают и начинают кричать: “Браво!” И когда я первый раз приехал, я не понимал, как я играл. Потому что на следующий день я пришел слушать какого-то не очень хорошего скрипача в Карнеги-холл, и там так же все кричали и вставали. Я уже не понял, как я играл, на самом деле. Но, в общем-то, внутренне все равно ты чувствуешь, какой у тебя был контакт с публикой. Успех внешний – он, на самом деле, близко к настоящему успеху не имеет никакого значения. Чем отличается наша публика? Если у тебя есть успех в России… Вот ты, грубо говоря, приехал в Новосибирск или в Екатеринбург, чувствуешь: вроде бы неплохой концерт. Но не факт, что на следующий год, если ты приедешь, у тебя будет полный зал. Опять же говорю, как капризная девушка – нужно уговаривать.
В.Познер: То есть вам кажется, что это строже? Более строгая публика?
Д.Мацуев: Строгая и все понимающая. Я говорю о простом смертном слушателе.
В.Познер: Я понимаю. Я об этом тоже говорю, да.
Д.Мацуев: Каким-то непонятным местом они все чувствуют и все понимают. Поэтому я побывал в некоторых городах и 15, и 20, а то и 23 раза, как я посчитал.
В.Познер: Есть ли еще какая-то публика, какая-нибудь еще страна, где вы чувствуете примерно то же самое? Япония, я не знаю?
Д.Мацуев: Япония – уникальная страна, я обожаю ее. Вот там точно не понимаешь, как ты сыграл, потому что там все внутри у публики.
В.Познер: Но они аплодируют все-таки.
Д.Мацуев: Они аплодируют, но они никогда не кричат “браво!”, никогда не встают. У них все эмоции внутри, ты должен чувствовать каким-то другим местом, как это. На самом деле, английская публика, безусловно, немецкая публика – осталась еще та старая публика, которая помнит многое. Ну и Америка: Нью-Йорк, безусловно, Бостон, конечно же, и Чикаго. Сейчас мне предстоит опять уехать с Чикагским оркестром играть. Поэтому, на мой взгляд, российские гастроли, российские концерты служат не только для меня, но и для многих молодых наших музыкантов некоей закалкой. Не то что обкаткой, как многие говорят: обыгрываться перед западными гастролями в российской провинции. А я наоборот: я обыгрываюсь на Западе, чтобы сыграть в Пскове, Рязани, Кирове, Перми.
В.Познер: А есть ли какой-нибудь город или какой-нибудь концертный зал, который вы любите больше других?
Д.Мацуев: Ну, это не один зал. Помимо Большого зала консерватории…
В.Познер: Назовите три зала.
Д.Мацуев: Карнеги-холл, конечно.
В.Познер: Раз. Большой зал консерватории.
Д.Мацуев: Большой зал консерватории. И еще два, если можно. Концертгебау в Амстердаме и Музикферайн в Вене. И зал Иркутской филармонии – для меня это святой зал, потому что я сыграл там первый концерт с оркестром.
В.Познер: Еще раз вас процитирую: “Отдельная тема, в каких залах мы играем в России. Ни один зал в России не оборудован нормальным кондиционированием. Если брать уровень современных инструментов, то он снизился неизмеримо, потому что все поставлено на поток. Михаил Васильевич Плетнев говорил мне, что пауза в его творчестве как пианиста, которая длится около пяти лет уже, связана с тем, что качество современных роялей находится на ужасающем уровне”. У меня сразу два вопроса. Начнем с роялей. Качество наших роялей или качество вообще роялей?
Д.Мацуев: Качество самых лучших.
В.Познер: То есть Steinway?
Д.Мацуев: Steinway, они поставлены на поток.
В.Познер: Уже не тот Steinway?
Д.Мацуев: Нужно ехать выбирать, и один из 20, из 25 только будет пригодным к исполнению. Это ужасно. Это, действительно, та пауза, которую взял маэстро Плетнев, с которым мы дружим, играем. И я смотрел его интервью в вашей программе, кстати говоря. Это было замечательно.
В.Познер: То есть это общее явление такое?
Д.Мацуев: Общее явление – ужасающее качество современных роялей. Это была замечательная история, когда директор одной из, не буду называть какой, фирм роялей спросил: “Маэстро, как вам наши новые инструменты?” На что он сказал: “Вы знаете, у вас бывают холода в вашей стране?” Тот немец, совсем не понимающий вопроса, говорит: “Ну да, бывают зимой”. – “А бывает очень холодно?” Он говорит, совсем растерявшись: “В общем, да, бывает”. – “А бывают у вас аварии на подстанциях?” Ну, тот совсем с ума сошел, не понимая, о чем речь, говорит: “Да, маэстро, бывает”. Он говорит: “Вот ваш рояль вы можете использовать в качестве дров”. Красиво. Я с ним полностью согласен, на самом деле.
В.Познер: А что насчет залов? Что, у нас плохо с залами?
Д.Мацуев: С залами нашими беда. Нам негде играть. Вы знаете, каждый зал филармонии в провинции – это просто ДК, дом культуры. В Петербурге, слава богу, помимо гениального зала филармонии есть и зал Мариинского театра, новый, феноменальный, настоящий новый зал с настоящей акустикой, который построил японец Тойота. Это не фирма, это его имя такое, это знаменитый акустик, который построил больше 80 залов во всем мире. Так нам надо построить таких 15-20 залов.
В.Познер: А почему? Это что, дико дорого?
Д.Мацуев: По-моему, 35 миллионов долларов один зал стоит, насколько я понимаю.
В.Познер: Ну хорошо, 10 залов – это 350 миллионов. Но это же…
Д.Мацуев: Я не знаю. Может быть, нужно построить многофункциональные, чтобы туда несколько залов входило.
В.Познер: Но вообще, на ваш взгляд, это дело государства – заниматься этим?
Д.Мацуев: Я считаю, что да. Это наша проблема, потому что… К примеру, мой постоянный Волжский тур, который проходит каждый год в июне, это дивное время, я обожаю эти гастроли. Но в этом зале нет кондиционера в Нижнем Новгороде, в филармонии, которая в Кремле находится. Там замечательный намоленный зал, где Сахаровский фестиваль, где Ростропович всегда играл, Башмет и многие, многие другие наши знаменитые исполнители. Я чуть там концы не отдал, понимаете? Там 35 градусов на улице было, и без кондиционеров я в бабочке, во фраке. Я играю только во фраке и в бабочке, потому что я считаю, что все эти гофрированные френчи и рубашки – это не из этой оперы. Я играл два отделения…
В.Познер: Можно ли сказать, что вы считаете, что государство мало этим занимается?
Д.Мацуев: Залами – конечно. Надо это дело пробивать обязательно. Я буду стараться, и при первой же возможности, которая у меня будет, я везде буду об этом говорить.
В.Познер: Только что вы говорили очень, я сказал бы, позитивно о профессиональных критиках, по крайней мере на Западе, говоря о том, что они помогают вам, что они очень умело и тщательно разбирают, как вы играете, что так, что не так и так далее. Вместе с тем вы говорите, собственно, я вычитал, что вы сказали, что вы не очень-то жалуете критиков. Очевидно, наших. И вы сказали вот что: “После одного моего концерта вышла статья под названием “Молотобоец”. Там говорилось, что я разломал все рояли, что я ужасное быдло и на концерт ко мне ходит такое же быдло. По поводу себя я так переживать не стал, просто пошел бы драться, мне не впервой. Но когда оскорбляют моих слушателей…” Вообще, есть ли разница между нашими музыкальными критиками, которых вы, видимо, не любите, и, может быть, поделом, и, скажем, американскими или какими-то еще?
Д.Мацуев: Расскажу, в чем дело. Критика как жанр, именно критика классической музыки – у нас он умер. Практически ни в одной газете нету ревью на классические концерты. Если вы посмотрите центральные газеты, они отсутствуют. Даже если это есть, это какие-то мальчики и девочки, которые, в принципе, для разбора, то есть от разбора ничего не остается – они показывают себя. В общем-то, самое печальное, что мы поимели в девяностые годы, если мы говорим о нашей критике, “благодаря” вот этой критике мы потеряли Ростроповича на 15 лет как виолончелиста, который обиделся на какое-то ревью на постановку его в Самаре, и многих-многих других наших мэтров, которых не так много осталось, их страшно просто оскорбляют элементарно. Я мечтаю, чтобы у нас появились критики, которые будут по полочкам и меня, и всех остальных раскладывать, потому что, во-первых, это очень полезно, а во-вторых, это очень нужно. Без критики классическая музыка не может существовать, на мой взгляд. Поэтому и об этом тоже нужно позаботиться, о новом поколении критиков тоже.
В.Познер: Я, в общем, вполне разделяю ваше отношение к критике. Я не люблю критиков. Как правило, они неудавшиеся в той области, которую они критикуют. Либо они хотели быть пианистами, но не удалось.
Д.Мацуев: Актерами балетными или артистами.
В.Познер: И так далее, там, кинорежиссерами, телевизионными ведущими. И поэтому они не любят этих людей, которые преуспели. Это очень видно, и весьма. Но насчет “Молотобойца”. Вы сами рассказали, как, играя в театре Champs-Elysees, вы так вдарили по роялю, что сломалась ножка.
Д.Мацуев: Это было не в Champs-Elysees, тот концерт был в Salle Gaveau, по-моему.
В.Познер: Salle Gaveau, хорошо. Это не принципиально. И вообще, у вас манера такая, как бы это сказать, очень экспрессивная. Это у вас что? Это темперамент захлестывает? Я был на ваших концертах. И я тоже порой боялся за рояль, что будет с инструментом. Расскажите чуть-чуть об этом.
Д.Мацуев: Вы знаете, искусства без страсти не бывает, кто-то сказал, я с этим человеком полностью согласен. Мой природный темперамент время от времени всегда вылезает. И, на самом деле, я не могу играть без темперамента вещи, которые являются романтичными. Романтическая музыка, если мы говорим о Третьем концерте Рахманинова, Четвертой балладе Шопена, “Карнавале” Шумана, о Седьмой сонате Прокофьева, – безусловно, мы не можем без эмоций представить эти произведения. Не скрою, в разные периоды времени меня сдерживали многие мои педагоги, начиная с моего папы, который после каждого концерта мне говорит все, что он думает, по поводу моего исполнения, и я прислушиваюсь в первую очередь к нему. Затем, Любовь Николаевна Семенцова, Алексей Аркадьевич Наседкин, Валерий Владимирович Пясецкий и, конечно, Сергей Леонидович Доренский, который стал моим вторым папой, сдерживал и сдерживает до сих пор. Я считаю, что, если ты взялся за такие произведения, как Третий концерт Рахманинова, Первый концерт Чайковского, Седьмая соната Прокофьева, Вторая соната Рахманинова, без темперамента, без эмоций, без внутренней стихии и бури, которая у тебя есть, – не выходи на сцену. Я думаю, что образ, который ты замыслил до выхода на сцену, должен отразиться в этих произведениях именно на сцене. И для меня без эмоций искусства не существует.
В.Познер: Я задам вам вопрос, на самом деле, неправильный, но, тем не менее, не могу его не задать. Среди пианистов, которых вы слушали и слышали, может быть, даже только в записи, потому что их нет больше в живых и так далее, вы можете выделить, скажем, трех или четырех, которые для вас стоят совершенно особняком?
Д.Мацуев: Безусловно. Сергей Васильевич Рахманинов, которого я боготворю, который для меня как икона и для многих пианистов, я уверен. Слава богу, я погрузился в эту рахманиновскую атмосферу, я жил у него дома, я играл на его рояле, я записывал на его рояле. Я буду играть концерты на его рояле в Берлине в этом декабре с оркестром Берлинской филармонии. Я считаю, что как пианист Рахманинов был один из самых гениальных за весь период. Я думаю, что к нему даже близко никто не приблизился.
В.Познер: Даже так?
Д.Мацуев: Хотя, безусловно, в XX веке были гениальные пианисты. Скажем, Владимир Горовиц, которого я тоже боготворю и посвятил свой первый диск, который я записал, играл в той же линии, скажем так, в той же стратегии, в той же стихии рахманиновской. Он был его последователем в этом отношении. Безусловно, Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Микеланджело, Циммерман, Марта Аргерих. Но Сергей Васильевич Рахманинов для меня стоит где-то особняком.
В.Познер: Нет никакого сомнения в том, что композитор, сочиняющий симфоническую музыку, зарабатывает на круг гораздо меньше своего визави, который пишет эстрадную музыку. Точно так же музыкант-исполнитель, играющий классические вещи, получает гораздо меньше, чем музыканты, которые занимаются эстрадой. Вас это как-то не задевает?
Д.Мацуев: Не то что не задевает. Я вообще о деньгах никогда особо не думал – мне хватает того, что у меня есть. Но, когда мы говорим о шоу-бизнесе, опять мы вернулись к этому…
В.Познер: Что такое шоу-бизнес вообще? Как вы понимаете? Шоу-бизнес – это что?
Д.Мацуев: Шоу-бизнес – это берется некий продукт, неважно, какого качества, вкладываются в него деньги, раскручивается, как сейчас все говорят, а потом выкидывается на помойку. Неважно, какого качества он был изначально, и неважно, что с ним происходит после этого. Понимаете?
В.Познер: Только он выкидывается на помойку в тот момент, когда он перестает приносить деньги. Я так понимаю?
Д.Мацуев: Именно, конечно. А не тогда, когда он начинает плохо играть или петь. Понимаете? Это самое обидное.
В.Познер: Но ведь есть выдающиеся люди в этом шоу-бизнесе, исполнители, замечательнейшие.
Д.Мацуев: Абсолютно. Я не скрываю этого. Перед некоторыми даже преклоняюсь. Но это 2% от того, что происходит.
В.Познер: Смотрите, есть Шостакович и есть Колмановский. Я ничего против Колмановского не имею, но я знаю точно, что он зарабатывал на порядок больше Шостаковича.
Д.Мацуев: Вы взяли потрясающие примеры. Все-таки Колмановский – это великий мелодист. И если бы хоть один из живых, молодых композиторов, которые пишут для нашей современной эстрады, в общем-то, приблизился к таланту Колмановского, я был бы рад, чтобы он зарабатывал как можно больше денег. Понимаете, в чем дело? Вот это обидно, что, кстати говоря, при живых Пахмутовой Александре Николаевне, Шаинском, Крылатове, Дашкевиче, Гладкове… Они все еще живы, товарищи! Это же потрясающие мелодисты, которые могут писать замечательные мелодии. Почему не слышно их? Почему они не пишут музыку сейчас? Да, некоторые не соглашаются, потому что они дорогие, они все-таки держат свою планку. А те, которые наспех могут действительно что-то написать такое, которое… Я не хочу даже об этом говорить, я завожусь всегда, и у меня сразу портится настроение, когда я начинаю об этом говорить. Печально. Мне очень печально, потому что в этом цехе тоже можно сделать… У нас же была потрясающая настоящая советская эстрада. Была Шульженко, был Утесов, был Бернес, был Магомаев, Толкунова. Это же фантастически.
В.Познер: Нет, я к тому это спрашивал вас, потому что лично я… Я понимаю, что это рынок. И что да, для широкой публики, даже если взять очень хорошего, того же Колмановского, это более понятно, ложится лучше, чем Шостакович, который требует подготовки. И поэтому Шостакович никогда не заработает столько, сколько Колмановский. С другой стороны, значение для музыки Шостаковича неизмеримо выше. В этом есть для меня некая несправедливость.
Д.Мацуев: Абсолютно. Я тоже не согласен. Но почему все мы переводим в деньги? Почему бы нам не взяться, скажем, за просвещение молодой публики, что она должна чувствовать при том, когда она приходит на концерт и слушает музыку Шостаковича, Прокофьева, Рахманинова?
В.Познер: Просвещение в школе?
Д.Мацуев: И в школе, и на телевидении в том числе. Я думаю, что это возможно сделать. Я так рад, что в последнее время на мои концерты в России приходит огромное количество молодежи, которая никогда раньше не ходила на концерты классической музыки. И в этом что-то есть. Можно постоянно об этом говорить. Но я думаю, что любовь к классической музыке… Не любовь, а именно… Вообще, это тяжелая работа, безусловно, слушать классическую музыку.
В.Познер: Вообще, что такое для вас деньги?
Д.Мацуев: Способ покупать какие-то подарки людям, в первую очередь. Я обожаю делать подарки. И когда говорят “независимость” – да, может быть, но для меня, в первую очередь, я могу позволить себе сделать подарок своим любимым, близким людям – вот это для меня самое главное.
В.Познер: Самое главное?
Д.Мацуев: Дарить. Дарить…
В.Познер: Ну и, наверное, себе что-то покупать, что нравится.
Д.Мацуев: Это не важно. Только если футбольную форму новую какую-то, если новая сборная вышла у нас. Хотя мне подарили недавно новую.
В.Познер: Именно футбольную?
Д.Мацуев: Футбольную.
В.Познер: Вы играете?
Д.Мацуев: Очень редко, но выхожу на поле.
В.Познер: Не опасно?
Д.Мацуев: Опасно.
В.Познер: Для вас. Руки.
Д.Мацуев: Конечно. Которые не застрахованы, кстати.
В.Познер: Но даже если застрахованы. Ну, деньги получите, а играть не будете. Что толку. Когда вам исполнилось 35 лет, буквально недавно вы были награждены Государственной премией, вам ее вручал Президент Медведев, “За вклад в развитие и пропаганду отечественного музыкального искусства”. Размер этой премии, если я не ошибаюсь, 5 миллионов рублей. В марте этого же года вы получили премию имени Шостаковича – это очень престижная премия и тоже денежная, и вы отдали эту премию. Куда вы отдали?
Д.Мацуев: Вы знаете, у меня есть фонд “Новые имена”.
В.Познер: Это вы были, вас “Новые имена” нашли в свое время.
Д.Мацуев: Они меня заметили в Иркутске. Иветта Николаевна Воронова, вторая моя мама, можно сказать. И тот фонд, который, в общем-то, я сейчас возглавляю, это…
В.Познер: И вы деньги отдали туда?
Д.Мацуев: Мы сейчас решаем, что будем делать с Госпремией. Думаю, что мы тоже будем в этом направлении: и инструменты покупать, и на стажировки посылать.
В.Познер: Ага, все-таки вот так?
Д.Мацуев: Думаю, да.
В.Познер: Ну что ж. Получая Госпремию, вы сказали вот что: “Я воспринимаю это как признание всего моего поколения”. Но вы сами как-то сказали, что вот это ваше поколение 30-летних, и вы его назвали потерянным. Что это? Почему оно потерянное? Вы-то не потеряны.
Д.Мацуев: Вы знаете, я никуда и не уезжал в девяностые годы, я здесь остался жить.
В.Познер: Ваш выбор таков был, да.
Д.Мацуев: 80% людей моего поколения уехали в Европу, в Америку, в другие страны.
В.Познер: Вы их осуждаете за это?
Д.Мацуев: Ни в коем случае. Да, некоторые люди корят меня даже за это, что вот, они теперь на белом… Чуть ли в свое время не предав страну, они теперь въезжают на белом коне на всем готовом, да еще и гонорары за это получают. Меня некоторые за это корят, я не скрываю этого. Я говорю: “Но, товарищи, а что же им было делать здесь в 90-е годы, когда у них не было возможности?” Да, я выстоял здесь. Я просто люблю спать в своей постели, в своей кровати, я не хочу никуда уезжать и не хотел. Хотя сейчас чистого времени в своей постели я провожу 37 дней в году, в Москве. Но вы знаете… Многие говорили, что русская исполнительская школа растворилась, а то и умерла. Да, она соединилась с другими школами, но, на самом деле, ничего не умерла она. Все ребята, которые моего поколения, та команда, которая прошла через фестиваль “Крещендо”, 65 человек, они уникальные, яркие индивидуальности, потрясающие ребята все. И они держат вот этот пласт, понимаете, русской исполнительской школы.
В.Познер: К сожалению, у нас время уже на исходе. Я хотел все-таки спросить вас вот о чем. Как-то вы рассказывали такую байку, что на первом конкурсе имени Чайковского, когда победил Клиберн, Хрущев якобы собрал министра культуры и экспертов и спросил: “На самом ли деле он так хорошо играет?” Ему сказали: “Да, на самом деле”. Он сказал: “Хорошо, дадим ему премию”.
Д.Мацуев: Он спросил: “А что говорят специалисты?”
В.Познер: Да, “что говорят специалисты”. Это такое прямое вмешательство государства в искусство. Вы вообще сторонник таких вещей, такого вмешательства?
Д.Мацуев: Если такое вмешательство, как было в 1958 году, я – сторонник. Потому что таким образом Никита Сергеевич Хрущев (эту историю мне рассказывал мой профессор Доренский) сделал такую планку на этот конкурс, потому что Клиберн в то время играл гениально. Ну и, с другой стороны, это было политическое решение. Помимо того что оно справедливо было по всем музыкальным мотивам, а, в общем-то, и время было непростое. И когда говорят: “Что нужно для того, чтобы возродить конкурс Чайковского?” – в общем-то, я бы не хотел, чтобы он возродился таким образом, перенесясь в 1958 год.
В.Познер: Коротко. Вы очень любите джаз?
Д.Мацуев: Обожаю.
В.Познер: Вы любите импровизацию?
Д.Мацуев: Да. И не только на сцене, но и в жизни.
В.Познер: Хорошо. Тогда будете импровизировать, вам вопросы будет задавать Марсель Пруст.
Д.Мацуев: Это блиц? Коротко нужно отвечать?
В.Познер: Коротко желательно, да.
Д.Мацуев: Хорошо.
В.Познер: Какое качество вы более всего цените в мужчине?
Д.Мацуев: Терпение, преданность, дружба.
В.Познер: А в женщине?
Д.Мацуев: Романтизм.
В.Познер: В каких случаях вы лжете?
Д.Мацуев: Только в тех, если это принесет какую-то пользу людям.
В.Познер: Если бы вы могли изменить в себе что-то одно, что бы вы изменили?
Д.Мацуев: Ничего бы не менял.
В.Познер: Назовите трех своих любимых писателей.
Д.Мацуев: Вампилов, Нагибин, Володин.
В.Познер: Художников?
Д.Мацуев: Рембрандт, Моне и Айвазовский.
В.Познер: Композиторов?
Д.Мацуев: Трех?
В.Познер: Трех.
Д.Мацуев: Рахманинов, Бетховен, Прокофьев.
В.Познер: Если бы поймали золотую рыбку, то какие бы три желания вы потребовали от нее?
Д.Мацуев: Первое – это найти какое-нибудь средство, чтобы все люди жили больше.
В.Познер: Дольше.
Д.Мацуев: Дольше. Второе – чтобы я смог играть до конца своей жизни на сцене. И, в-третьих, чтобы это сумасшествие никогда не прекращалось.
В.Познер: Какую добродетель вы цените превыше всего?
Д.Мацуев: Скромность, терпение.
В.Познер: Оказавшись перед Богом, что вы ему скажете?
Д.Мацуев: Я бы сказал ему: “Господи, ну что? Сильно я облажался?”
В.Познер: Это был Денис Мацуев. Спасибо большое.
Д.Мацуев: Спасибо.
Интервью 2010 года
