Владимир Шахрин – о музыке, себе и группе «Чайф»

В.Познер: В эфире программа “Познер”, гость программы сегодня – основатель и бессменный лидер группы “Чайф” Владимир Шахрин. Здравствуйте, Владимир Владимирович.

В.Шахрин: Здравствуйте, Владимир Владимирович.

В.Познер: Вот! Я решил, что отныне я буду приглашать людей только с такими именем-отчеством, и не надо будет ничего помнить. Отличный ход, не правда ли?

В.Шахрин: Я не против.

В.Познер: Ну и отлично. Значит, смотрите. Мы всегда начинаем с такой рубрики, которая у нас называется “Vox populi” – “Глас народа”. Это вопросы, пришедшие на сайт Первого канала именно вам, и потом, кое-кого на улице. Просто спрашиваем: “Хотели бы задать вопрос?” Они хотят или не хотят. В общем, задают. Итак, пожалуйста, внимание на экран.

Зритель: Скажите, пожалуйста, какая группа повлияла на ваше творчество?

В.Шахрин: Вообще, конечно, в доме было достаточно много музыки. Это были патефонные пластинки и какие-то всевозможные сорокапятки. Мои папа и дедушка не имели специального музыкального образования, но были люди очень музыкальные. Дедушка играл на всех музыкальных инструментах – балалайка, гитара, аккордеон. Папа играл на аккордеоне и на гитаре. Но вот действительно когда в голове что-то произошло – это однажды мой папа получил какую-то премию. Это был, наверное, год 1968-1969-й. И он принес в дом такую приставку “Нота-М”. Ему на работе дали премию 10 рублей, он на эти 10 рублей купил где-то этот магнитофон, первый в нашем доме магнитофон, и на нем была одна катушка. И я поставил эту катушку, и я обалдел абсолютно от того, что там происходило. Как потом выяснилось, это была зальная запись группы “Rolling Stones”. Именно вот этот, с осликом, в общем, выговорить невозможно. Но это был концерт, зальник. И я слышал, что там люди общаются, что-то зрители реагируют.

В.Познер: То есть можно сказать в какой-то степени большое спасибо Мику Джаггеру и “Rolling Stones” за появление вас и “Чайфа”?

В.Шахрин: Я думаю, да.

В.Познер: Я думаю, что он не откажется от этой благодарности. Теперь некоторые вопросы, пришедшие на сайт. Дмитрий Петрович Усачев: “Мой вопрос. Почему произошло такое изменение в вашем творчестве с выходом альбома “48″? Куда делись псы с городских окраин? Откуда появились сладко-тявкающие лохматые мопсы на евроремонтных кухонных концертах? Так вот, вы наконец-то дорвались до “мани”, накупили импортных “ауто” и сочиняете про Африку, Италию и Париж? И вы все на обложке пользуетесь помадой? А кто же тогда споет про нашу многострадальную родину Россию? Что-то я не припоминаю у вас ни одной песни про Россию”. Что скажете?

В.Шахрин: Ну, я припоминаю песни про Россию, и именно из последнего репертуара. Это и песня “Белая птица”, которая, кстати, в следующем альбоме после альбома “48″ – альбом “От себя”. И там есть песня “Белая птица”, где именно припев идет: “Что имеем – не храним, потерявши – плачем”. И мы туда пригласили хор мальчиков а капелла и такой джазовый акапельный хор девочек. То есть о России песня есть, и есть песня “Сила небесная”.

В.Познер: Скажем так, упрек, на ваш взгляд, несправедливый?

В.Шахрин: Я думаю, он справедлив. Вот этот человек абсолютно справедливо. Видимо, в его жизни с тех семидесятых годов не произошло больших изменений, и он остался в том ощущении времени, и он хотел бы, чтобы мы остались такими же. И вдруг мы изменились. И я достаточно часто говорю, что да, песни “Псы с городских окраин” или “Я ободранный кот, я повешен шпаной на заборе” – эти песни я написал, и они есть в нашем репертуаре. Но я очень редко их исполняю на концерте, потому что мне все труднее и труднее это от первого лица абсолютно искренне, честно спеть. Я уже не тот ободранный кот. Действительно, нам было по 20-24 года, я работал на стройке монтажником, у меня дома вот так стояли валенки, лежала телогрейка. И это было абсолютно искренне написано. Сейчас, если я буду писать эту песню, это будет просто придуманная история.

В.Познер: Да, понятно. Екатерина Эдуардовна Сербина: “Как-то в программе “Прожекторперисхилтон” вы сказали, что в 50 все только начинается. А когда же заканчивается? Вместе со смертью или творческим кризисом? Или с неизлечимой болезнью? Когда?”

В.Шахрин: Я в свои юные 50 не могу ответить на такой сложный вопрос, когда это заканчивается.

В.Познер: Но на самом деле начинается в 50, с вашей точки зрения? Что-то, по крайней мере?

В.Шахрин: Не, в той программе, которую цитируют, была, в общем, определенная шутка. Я сказал, что в нашей стране с 50, с полтинничка все только начинается. Я имел в виду, в общем-то, новогодние посиделки, потому что это было перед Новым годом. А вообще, я вспоминаю очень хорошую историю, когда я на улице встретился с великолепным екатеринбургским художником Виталием Воловичем, и ему уже за 80. И мы с ним разговариваем. Он приятнейший человек, помимо того что хороший художник, обаятельнейший человек. И вдруг он у меня спрашивает: “Володя, а сколько вам лет?” Я говорю: “Знаете, мне уже полтинник”. Он: “Ой, вы неприлично молоды! У меня в 64 года все только самое интересное в жизни началось”. Я понимаю, что есть еще как минимум 14 лет до того, как все только начнется.

Зритель: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, вам никогда не хотелось начать сольную карьеру и быть одним певцом, который завоевывает сердца своих зрителей? Спасибо.

В.Шахрин: Нет, мне всегда хотелось играть в группе. Я хотел, чтобы у нас была группа. И дело в том, что у нас группа – туда никто не пришел по объявлению, никто не проходил прослушивание, мы все так или иначе друзья.

В.Познер: Но такого желания быть солистом отдельным у вас не было? Никогда?

В.Шахрин: Да. Я могу реализовать все свои задумки.

В.Познер: Хорошо. Дмитрий Владимирович Кузьмин: “Насколько я знаю, вы живете в Екатеринбурге, а не в Москве и Питере, как многие шоу-деятели. Означает ли это, что необязательно ехать в Москву, как все считают, чтобы стать известным и успешным музыкантом? И как это у вас получилось?”

В.Шахрин: Я специально не анализировал, как это у меня получилось. Но как-то вот так получилось. Я думаю, что при нынешних современных информационных технологиях вообще не обязательно абсолютно быть в Москве, потому что твои записи, твои слова – это может просто моментально по всему миру перемещаться.

В.Познер: И вас и не тянуло?

В.Шахрин: Меня – никогда. Мы ни в группе, ни в семье ни разу не обсуждали тему переезда в Москву.

В.Познер: Евгений Владимирович Шевченко: “Я являюсь вашим поклонником и хотел бы задать вам вопрос. Став таким известным вместе с вашей группой в России и не только, помогаете ли вы начинающим группам, ведете ли продюсерские работы?”

В.Шахрин: Продюсерской деятельностью я не занимаюсь. Но, в принципе, мы достаточно часто и, в общем, уже много-много лет стараемся делать какие-то фестивали, именно ориентированные на молодые группы. Такой фестиваль, как “Старый новый рок”, у нас в Екатеринбурге проходит уже 12 лет.

В.Познер: И вы являетесь инициатором этого?

В.Шахрин: Один из инициаторов этого фестиваля. А чем мы можем помочь молодым группам? Только дать им возможность выступить на большой аудитории: “Вот хороший звук, вот хорошая сцена, вот аудитория, которая пришла отчасти, может быть, на нас. Выйдите и, в общем, покажите, чего вы стоите на самом деле”. Больше, я думаю, ничем мы помочь не можем.

Зритель: Владимир, я хотел бы узнать: а вы еще волнуетесь, перед тем как выходите на сцену?

В.Шахрин: Я очень волнуюсь, меня просто потряхивает. Эти последние полторы минуты перед выходом на сцену мне кажется, что я вообще не помню ни одного слова, и я не помню ни одного аккорда. Ночью перед концертом мне снятся обязательно сны про какой-то глобальный провал, что там все рушится.

В.Познер: Все нормально.

В.Шахрин: То есть я очень волнуюсь.

В.Познер: Вы знаете, я могу вам только сказать, что перед началом этой программы я всегда считаю, что я забуду, как зовут человека, который напротив меня сидит. Это какой-то кошмар.

В.Шахрин: Сегодня было немного легче.

В.Познер: Легче намного. Но одно я вам скажу тоже: я убежден, что, когда пропадет это чувство волнения, это будет сигнал, что пора заняться чем-то другим. По крайней мере, для меня это так.

В.Шахрин: Я думаю, да, потому что, во-первых, это очень приятно, вот это ощущение, сделать потом этот шаг – и ты, как в Зазеркалье, как Алиса, попадаешь в другой мир, и у тебя все внутри происходит по-другому.

В.Познер: Екатерина Владимировна Чехранова: “Как вы думаете, у отечественного рока есть будущее? И какое оно, в вашем представлении, если оно есть?”

В.Шахрин: Это большой, достаточно сложный вопрос. Я на данный момент не стал бы отделять отечественный рок и проблемы отечественного рока от рока западного. Мое глубокое убеждение, что рок-музыка – это музыка второй половины XX века. Если джазовая музыка была музыкой первой половины XX века, и лучшие образцы, лучшие исполнители были там, и сейчас мы видим достаточно большое количество людей, которые играют на джазовых инструментах, играют джазовые композиции, но ничего лучше, чем было тогда, никто не создал. Рок-музыка – это вторая половина XX века, и именно тогда…

В.Познер: А потом что-то будет, да?

В.Шахрин: То есть сейчас есть исполнители рок-музыки, но она уже не создается, она просто исполняется. Я думаю, что в XXI веке должна появиться как-то совершенно другая музыка. И мы не знаем что. Мы вот, как те последние джазмены, блюзовые музыканты, останемся до конца, и мы будем очень хорошо и честно играть рок-музыку.

В.Познер: Последние из могикан получаются как бы, да?

В.Шахрин: Но я не думаю, что кто-то из 18-летних парней сделает что-то новое в рок-музыке.

В.Познер: Юрий Львович Быков: “Почему вас нет на центральных телеканалах?”

В.Шахрин: Вы знаете, у нас в коллективе нет девчонок, танцующих шортиков нет – у нас большая проблема. Надо же, чтобы там были молоденькие девочки, крутили ягодицами, тогда у тебя гораздо больше шансов быть на центральных каналах. Вообще, музыки не много.

В.Познер: То есть, можно сказать, “отсутствие ягодиц”?

В.Шахрин: Ягодиц вот этих привлекательных. Ягодицы есть, но они не так привлекательны.

В.Познер: Понятно. Но хорошее объяснение, по-моему.

В.Шахрин: Хотя я считаю, что вообще просто сейчас на телевидении достаточно мало музыки. На мой вкус, мало.

В.Познер: Еще поговорим. Дмитрий Викторович Колодников: “По-вашему, отличается ли наш рок-н-ролл семидесятых-восьмидесятых годов от сегодняшнего рока? И если да, то чем?”

В.Шахрин: Я думаю, да. Мы собирали свою группу и начинали играть именно потому, что нам очень хотелось играть. Никакая карьера рок-артиста вообще не обсуждалась. Мне даже во сне не снилось, что мы будем ездить на гастроли, что у нас будут выходить пластинки, наши песни будут крутить по радио. Группа собиралась не для этого. Сейчас большинство мальчишек заканчивают школу и думают: “Так, куда пойти? В институт я, наверное, не поступлю. На завод чего-то мне совсем не хочется. Таксистом тоже не пойду. А давай-ка мы рок-звездами станем? Говорят, неплохо платят”. И они начинают просто таким маркетингом заниматься.

В.Познер: Это принципиальное отличие.

В.Шахрин: Да. Что сейчас популярно, какой стиль, за что платят, как надо выглядеть, как надо стоять на сцене и какой-то делают продукт музыкальный, пытаясь его продать.

В.Познер: Последний вопрос из нашей рубрики “Vox populi” на экране.

Зритель: Почему наши музыканты записывают свои треки за рубежом? Что, в России нет хорошей аппаратуры и студий звукозаписи? И где вы записываете свои треки?

В.Шахрин: Во-первых, мы всегда записывали в России, у нас нет ни одной западной записи. Последние несколько лет мы записываем у себя дома в Екатеринбурге, в маленькой студии, которая находится прямо у нас на репетиционной базе. То есть комната, где мы репетируем, и маленькая комната, где стоит пульт, оборудование какое-то. Этого вполне достаточно. Нас абсолютно устраивает качество. А вообще, я думаю, что при нынешних массовых носителях музыки, когда это вот такая маленькая коробочка, где у тебя 1050 альбомов, все это сжато, сконвертировано, тут у тебя плохенькие наушники, все это вместе стоит, там, 50 долларов, то, в принципе, даже если вы дома запишете на компьютер с программой, вот для этой машинки это будет вполне достаточное качество. То есть можно записать достаточно популярные, так скажем, для массового пользования вещи вообще дома на кухне в домашнем компьютере. Хотя я сторонник хорошего звука, и сам я дома слушаю только виниловые пластинки. У меня хороший ламповый усилитель, у меня хорошая акустика 1948 года, и я люблю это.

В.Познер: А скажите мне в ответ на этот вопрос, все-таки в России есть ли тон-студии, аппаратура и так далее, которые позволяют записывать высококачественно музыку?

В.Шахрин: Есть такое оборудование. Есть очень хорошая история. Я не знаю, насколько она правдоподобна, но, как в одном фильме говорили, если есть выбор между правдой и легендой, выбирай легенду. Вот легенда гласит, что, когда группа ДДТ приехала в первый раз по программе анонимных алкоголиков в США, их привезли на студию “Aerosmith”. И музыкантов не было, но был звукорежиссер. И ребята поставили свои записи. Звукорежиссер слушал все, потом говорит: “Ну, а вот последние у нас такие прикидки, то, что сейчас делает “Aerosmith”». Разница была колоссальная, и ребята сказали: “Подождите. А что нужно сделать, чтобы была такая же запись?” Он сказал: “Какое у вас оборудование?” Те говорят: “Вот такой-то пульт”. – “Ну, хорошо”. – “Такой-то магнитофон”. – “Отлично”. – “Такие-то микрофоны”. – “Все здорово”. – “А что надо?” – “Пригласить меня”, – сказал он. И все.

В.Познер: Хорошо.

В.Шахрин: Опыт звукозаписи этой музыки очень маленький по сравнению с Западом. То есть они это начали писать, в двадцатых годах уже они писали эту музыку.

В.Познер: Теперь будет такая часть нашего интервью, которую я недавно для себя придумал, называется “Вокруг да около”. Потому что это не непосредственно, но все-таки касается. Значит, смотрите. Во-первых, я этого не знаю, название вашей группы “Чайф” – это что такое? Как это расшифровывается? Имеет ли отношение к чаю?

В.Шахрин: Да.

В.Познер: Если да, то что такое “ф”?

В.Шахрин: И к чаю, и к “ф” имеет отношение. Это маленькая комната в ДК строителей, где мы собирались на первые репетиции. И в этой комнате у нас была кофеварка “Бодрость” – это то, что нынче называется “кофе американо”. А это вот куда сверху засыпается кофе, и там капает водичка. Никакого кофе у нас не было, чай был тоже отвратительный зугдинской фабрики. Засыпался вместо кофе чай, и вот это все прогонялось. Такая коричневая жижа оттуда капала медленно, мы это все во время репетиции и разговоров пили. Получали от общения огромное удовольствие, и все это начало называться… Вадик Кукушкин, наш хороший друг, ныне здравствующий и очень хороший, как я считаю, поэт, он придумывал разные слова. Он такой был футурист, в желтой кофте, прямо Маяковский был.

В.Познер: Как Маяковский, да-да. Еще один Владимир Владимирович.

В.Шахрин: Да-да-да. Кстати, да. У нас хорошая компания.

В.Познер: Очень, очень. Сейчас Набоков к нам подсядет, и будет полный блеск.

В.Шахрин: Самодостаточная будет компания. И он придумал это слово “Чайф” из двух слов: “чай” и “кайф”. И мы собирались не на репетицию, а на чайф. “На чайф?” – “На чайф”. Потом, когда пришло время первого концерта, мы придумывали название группе, и одно было хуже другого, каждое следующее название было хуже. Мы говорим: “Ну ладно. Мы сами на чайф собираемся, ну пусть люди придут на чайф тоже, мы им примерно вот это покажем”. И получилась вот эта история.

В.Познер: Здорово. Как-то вы сказали: “Некоторое время назад я вывел для себя формулу, что есть ремесло и что искусство. Ремесло – это когда ко мне приходят и говорят: “Слушай, напиши песню про это, а мы тебе за это заплатим денег”. А искусство – это когда я пишу песню, которую мне хочется написать, и она так всем нравится, что мне за нее еще и платят”. Вопрос. Когда к Моцарту пришел черный человек, заказал ему реквием, и он его написал, это было что, он написал? Это ремесло или это все-таки искусство?

В.Шахрин: Я хочу верить в то, что Моцарт все-таки написал то, что ему хотелось, достал эти ноты и сказал: “Это именно то, что ты у меня просил, старик”. И отдал ему эти ноты. Я думаю, что все-таки так. Потому что я честно скажу, что, когда приходят люди, например, просят написать какую-то песню для кино, я стараюсь найти что-то из своих новых песен, заготовок, которые так или иначе подходят по настроению. И очень часто этот номер проходит. Я говорю: “Да, я это специально”.

В.Познер: Вы не говорите, да?

В.Шахрин: Я не говорю. Я говорю, что это только для вас, специально для вас.

В.Познер: Тогда скажите, а что для вас значат деньги?

В.Шахрин: Ну, может быть, я действительно серьезно не задумывался.

В.Познер: Это уже показательно – что вы не задумывались.

В.Шахрин: Ну не то, ради чего я выхожу на сцену и ради чего я сочиняю музыку. Они, конечно, необходимы. И, в общем, достаточно приятная вещь. Но мне понравилась как-то формулировка, я не помню, кто же ее сказал? Это было совсем недавно, но было сказано очень точно: “Очень хорошо, когда деньги являются вашим слугой. Когда деньги становятся господином, это становится печально”. Я надеюсь, что деньги – не мой господин.

В.Познер: Продолжим эту тему. Вы как-то говорили о чиновничьих доходах и декларациях. Вы сказали следующее: “Когда я понял, что перечислил в казну больше, чем губернатор, хохотал очень сильно. Да, у меня есть квартира, машины и загородный домик. Но это не сравнимо с тем, что у них, просто ни в какие ворота не лезет. Видимо, они такие хозяева экономные, все на оптовом подешевке покупают. Папа меня учил: “Вова, делай что хочешь, но живи по средствам”. Я для себя сформулировал папин урок так: “По Хуану и сомбреро должно быть”.

В.Шахрин: Совершенно верно.

В.Познер: Хорошо. Все прекрасно. Но смотрите. В принципе, на Западе, на гнилом этом Западе, люди вроде вас, то есть рок-звезды, зарабатывают гораздо больше, чем губернаторы, и даже больше, чем президент. Я имею в виду не компании, а президент страны. Вы им завидуете в этом смысле?

В.Шахрин: Я себе очень плохо представляю. Я понимаю, арифметически представляю суммы, о которых идет речь. Но что это такое, я себе не представляю. Ну, кучка. Вот у него побольше кучка. А вот что это такое, там, не знаю, 50 миллионов долларов – я не представляю, что это такое. Или когда я читал книгу о жизни Джона Леннона и понимаю, что в 1972 году, переехав в Нью-Йорк, молодой абсолютно юноша получал 50 тысяч долларов в день авторских. Я не знаю, как-то мы с вами на эту тему уже говорили. Вот если конвертировать 50 тысяч долларов, я думаю, что это, наверное, сейчас 250 тысяч долларов. Я не представляю, какие это деньги, что с ними делать. Поэтому я себя никогда не равнял с западными звездами.

В.Познер: Но я имею в виду, что вы считаете справедливым, что, с одной стороны, рок-звезды получают такие невероятные… Самые лучшие, самые талантливые, может быть, даже гениальные получают такие деньги, а, скажем, высокопоставленный чиновник, ответственность которого все-таки довольно велика, в принципе, получает гораздо меньше на Западе. Вам это кажется справедливым?

В.Шахрин: Я думаю, что отчасти справедливо, потому что этот человек, получающий вот эти деньги большие на Западе, умеет делать что-то очень штучное – кроме него этого не умеет делать никто. Потому что ведь еще миллионы парней, играющих на гитаре, не получают таких денег.

В.Познер: Это разумеется.

В.Шахрин: Потому что они делают это не так, как Би Би Кинг, предположим. Хотя это ведь тоже относительно. Если вспомнить, то, по-моему, когда молодая группа “Rolling Stones” приезжает в первый раз в Америке в студию “Chess” записывать песни, а их кумир – Мадди Уотерс, и они проходят по коридору и видят человека, который белит потолки и красит стены. Они говорят: “Как похож на Мадди Уотерса!” Проходят дальше, их встречают. Говорят: “Слушайте, там парень красит. Так похож!” Им говорят: “Так, вообще-то, это он. У него сейчас студии нет, он песни не записывает. Ну он подрабатывает, красит у нас тут стены”. То есть не все очень хорошие музыканты получают очень большие деньги.

В.Познер: Не все. Скажите, справедливо, точно ли говорить, что “русский рок”, “русский джаз”? Я почему спрашиваю. Ведь, в общем, не говорят “русская классическая музыка” в смысле ее отличия от немецкой классической музыки, от французской и так далее. Это что такое, вот это подчеркивание русскости? Это помогает понимать, что за музыка? Или это просто так случилось?

В.Шахрин: Я думаю, что для тех людей, кто в курсе, это как-то немножко направляет. По крайней мере, “русское искусство” мы понимаем: на “Сотбис” дни русского искусства, русской живописи.

В.Познер: Да, я понимаю это. Скажем, будет продаваться картина Васнецова – я это понимаю. Но если мне говорят: “А вот вы определите словами, в чем отличие русской живописи, предположим, от голландской?” – мне будет сложно, если я только не искусствовед.

В.Шахрин: Для меня невозможно, Владимир Владимирович. Я был две недели назад в Риме в музее современного искусства, и я понимаю, что я не понимаю, чем это отличается от Кандинского. Вот для меня абсолютно то же самое, только не Кандинский.

В.Познер: Ну хорошо, понимаю.

В.Шахрин: Я думаю, что это некое кодовое слово для определенных людей. Это хиппейская музыка. И люди, которые знают, что такое хиппи, они понимают, что это, наверное, все-таки будет такое.

В.Познер: Это понятно, да. Цитата: “На концертах иногда подходят заинтересованные люди, после того как видят, что большой зал поет вместе с ними: “Оле-оле, Россия, вперед!” Мол, вот это нам и надо. Мы объясняем, что здесь люди поют абсолютно искренне о той России, которую любят, о своей России, а не о “Единой”, “Справедливой” и тому подобное”. Дайте мне свое определение патриотизма?

В.Шахрин: Патриотизм – это, наверное, когда ты говоришь слова о родине, и тебе действительно искренне не стыдно. Тебе искренне хочется это сказать. Иногда на концерте мы действительно себе позволяем. И я говорю: “Ребята, а давайте сольемся в здоровом патриотическом угаре”. И мы поем “Оле, Россия”, потому что нам хочется это спеть. И люди искренне это поют. Они могут этого не делать.

В.Познер: Это выражение патриотизма, вы скажете?

В.Шахрин: Ну, это немножко театрализованное выражение патриотизма.

В.Познер: Но, тем не менее, выражение?

В.Шахрин: Выражение. Хотя патриотизм может быть абсолютно молчаливым.

В.Познер: Совершенно не параллель. Вот в Америке, когда играют команды высшей лиги хоккейные, американского футбола, бейсбола, баскетбола, перед каждым матчем человек выходит либо на лед, либо на траву и поет гимн США. Все встают. И когда он доходит до конца гимна, там слова о том, что “скажи, веет ли еще наш звездно-полосатый флаг”, все начинают свистеть, что в Америке, как вы знаете, выражение восторга, и аплодировать. Это выражение патриотизма. Нет?

В.Шахрин: Да. Ну и, в общем-то, традиция, конечно. Определенная традиция.

В.Познер: Хорошо.

В.Шахрин: Я, Владимир Владимирович, видел своими глазами и слышал, когда был Чемпионат Европы по футболу в Австрии и когда на первом матче наши играли с испанцами и проиграли 4:1, был придуман очень гениальный ход. Все, кто покупал спортивные майки с символикой России, на спине были написаны слова гимна. И вот народ стоял и читал гимн. И когда эти восемь тысяч мужиков запели гимн, у меня мурашки по коже побежали. Это просто было невероятное выражение патриотизма.

В.Познер: Выражение искреннего патриотизма, да?

В.Шахрин: Искреннего.

В.Познер: Как-то вы рассказывали о том, как вы, выступая на Красной площади, я имею в виду группу “Чайф”, – это было связано с Днем России, и вот что вы рассказываете. “Я спрашивал у организаторов того концерта: “Что за публика будет на площади?” Мне ответили: “Будет свободный доступ”. А вышло так, что туда привезли тысяч восемь организованных политически активных граждан и больше никого не пустили. Мы выходим играть и чувствуем, что все это напоминает день рождения Ким Ир Сена”. А что вам напоминает сегодня Россия?

В.Шахрин: Вообще, меня мало что удивляет, потому что практически все, чему многие публично удивляются, я не удивляюсь, потому что я все это видел. Это все так или иначе мы проходили. Это все немножко в другой форме. Это не так страшно, не так коряво все-таки, гораздо более цивилизованно. И у меня очень много вопросов к существующей власти. Но в то же время я нахожу в себе мужество в интервью иногда говорить, когда меня спрашивают, абсолютно честно, что на моем веку лучше не было. Вот те, кто сейчас у власти, – я вспоминаю, кто был до этого, это было гораздо хуже. Мы медленно, но все-таки, как мне кажется, движемся к какому-то цивилизованному политическому государственному устройству. Очень медленно, но все-таки это еще движение вперед. Оно вот такими горбиками, ступеньками, но все-таки вперед.

В.Познер: Меня поразило одно ваше признание. “Вот я как ремесленник вообще ничего не могу. На гитаре играю…”
В.Шахрин: Плохонько.

В.Познер: Да. Не могу в эфире сказать то, что вы сказали на самом деле. “Нот не знаю, технологии сочинения песен, аранжировок не знаю, я этим занимаюсь, потому что так слышу. Получается? Отлично”. Но ведь это довольно характерно для рокеров. Скажем, в “Битлах” не все здорово играли на гитаре, Володя Высоцкий не здорово играл на гитаре, Булат Окуджава не здорово и так далее, и так далее.

В.Шахрин: Да.

В.Познер: Что это за музыка, которая не требует мастерства исполнения?

В.Шахрин: Это искренняя душевная музыка. Если к каким-то истокам музыкальным, то до того, как была изобретена нотная грамота и понятие аранжировки, люди все равно пели песни, даже не понимая, о чем…

В.Познер: Я понимаю. Но вы согласитесь, что джаз – это не годится так. В джазе вы должны либо играть, либо вообще… Это требует мастерства.

В.Шахрин: Я думаю, что на ранней стадии джаз был все-таки очень сильно импровизационным.

В.Познер: Ну конечно! Но владение инструментом.

В.Шахрин: Люди, играющие джаз, были очень ритмичны, то есть очень много на ритмике. И люди, играющие в джазе на трубе, они просто имитировали вокальную мелодию, как бы он спел. И, конечно, они здорово играли. Ну, в общем-то, я немного, наверное, кокетничал, когда сказал, что я уж совсем прямо плохенько играю на гитаре. Все-таки я могу поставить такой уверенный ми-мажор гораздо лучше, чем сотни других мальчишек возьмут тот же аккорд. Это по-разному, на самом деле.

В.Познер: Ну хорошо. Ну слава Богу. Одна ваша замечательная фраза, на мой взгляд. Вы сказали так: “Хамство расцветает на нашем безразличии”. Откуда у нас это безразличие? Почему мы такие? И потому хамство расцветает. Вы когда-нибудь задумывались над этим?

В.Шахрин: Да, задумываюсь, потому что я с этим часто сталкиваюсь. И мне это не безразлично, меня это задевает. Причем я понимаю, что отвечать хамством на хамство абсолютно непродуктивно. Поэтому я всегда стараюсь найти какое-то неожиданное решение, когда я вижу, что такое хамство. Наоборот, подойти и на “вы”. Человек идет и бросил пачку сигарет. Я могу поднять эту пачку, подойти и сказать: “Извините, вы хотели в урну выбросить пачку, а она у вас упала мимо”. И подаю человеку. Если еще человек меня узнает, получается достаточно забавный эффект. Ну, как-то в ответ мне – редко сталкиваешься. Однажды мне вдруг какая-то женщина – я ей тоже сделал замечание, потому что она припарковалась прямо на тротуаре, и я понимаю, что я еще бочком могу пройти, а кто-то с коляской пройти не может. Или инвалид, или пожилой человек. А женщина не отошла. Я говорю: “Что ж вы делаете? Вы встали прямо…” И пытаюсь ей объяснить, какие-то аргументы говорить. А она говорит: “А мне куда?” Я говорю: “А женщине с коляской куда? Вы-то на колесах и здоровый человек”. И в конечном итоге она мне говорит: “Вы какой-то неадекватный”. Я говорю: “Хорошо, я согласен. Если вы – адекватная, то я, конечно, неадекватный”. Это другое совершенно измерение. Я думаю, что это, как говорила моя мама однажды, у нее всего два раза брали интервью, и один раз, когда ей задали вопрос про меня, она сказала: “Наверное, кому какие книжки в детстве читали”. Вот я думаю, что истоки этого хамства – кому какие книжки читали.

В.Познер: А вы помните, какие книжки вам читали в детстве? Вот что вы помните первое?

В.Шахрин: Я помню, что, там, “Дети капитана Гранта”. Под нами жила семья…

В.Познер: Ага. Это была первая, которую вы помните?

В.Шахрин: Ну, вот прямо хорошо, когда я себе прямо представлял всю эту историю, все эти пещеры.

В.Познер: Мне просто очень любопытно, потому что я тоже помню свою первую книгу, которую мама мне читала. Но это была другая, это были “Приключения Тома Сойера”.

В.Шахрин: Тома Сойера. Ну конечно! Я никогда не видел Америки, но я себе ее так представлял, всю эту Миссисипи, все эти. Тоже история.

В.Познер: Да. А вот скажите мне, пожалуйста. Вы только что говорили насчет этой женщины, которая не там поставила машину. Я вычитал, что вы вообще в этом смысле предприняли шаги, что вы заказали такие наклеечки, стикеры, и вы стали их наклеивать на машины. Написано “парковочный хам”, что ли?

В.Шахрин: Там дословно написано: “Я – реальное парковочное хамло”. И на машину, да.

В.Познер: И результат каков был?

В.Шахрин: Результат есть.

В.Познер: Вам, простите, морду не начистили?

В.Шахрин: Мне все говорили, что тебе начистят морду. Потому что иногда это машина очень солидных людей. И я понимаю, что человек приходит – и вдруг у него на стекле такое написано. Ни разу не начистили. Первую партию я сделал 100 штук. К тому времени, когда их у меня осталось штук 15, а клеил я, в общем-то, в районе своего дома, они у меня остались. Люди перестали ставить машины…

В.Познер: Да перестаньте! Вы хотите сказать, что это имело воздействие?

В.Шахрин: Да. Ну уж не всем, кто нарушает правила. Я клеил именно там, где перегораживают пандус. Сделан пандус для коляски, и машину там припарковали. Я туда наклеивал. Перестали ставить. Это правда. У меня еще есть штук 100. Практически лежат.

В.Познер: Надо было принести. Я, вы знаете, удивился, когда прочитал, что вы называете свою жизнь в Советском Союзе счастливым детством и отрочеством в замечательной советской стране. Дальше вы написали: “Может быть, для кого-то это был лагерь, а вот тогда для меня она была замечательная, эта страна, и ничего такого, что меня бы реально обламывало, не было”. Значит, смотрите. Вам 50? Значит, вам было порядка 30 лет, когда исчез Советский Союз. Так получается.

В.Шахрин: Ну да.

В.Познер: Вы хотите мне сказать на полном серьезе, что до 30 лет вам казалось, что в этой стране все прекрасно, и что вас ничего не обламывало?

В.Шахрин: Мы про детство говорим.

В.Познер: До какого возраста?

В.Шахрин: Я думаю, что это, наверное, было лет до 12-13. У меня отец такой очень активный человек был, и он на все лето уезжал в пионерский лагерь работать и брал меня с собой, с четырех лет. Я с четырех лет – сын полка в пионерском лагере. Что бы он ни делал – физруком, фотокружок, авиамоделизм, старшим пионерским вожатым каким-то был, – мне все это нравилось, я во всей этой гуще событий. Я не очень понимал идеологический смысл линейки. Но, в принципе, меня это не смущало. Лет в 12-13 очень многие вещи меня начали смущать, я очень много вопросов начал задавать родителям. И я могу сказать, что, наверное, отец очень хорошую вещь сделал, когда я начал говорить: “А почему это так, а не так?” А он мне начал говорить: “Ну, хочешь, попробуй это изменить”. Вот у тебя нет этого, а тебе это надо, да? Условно говоря, в 14, по-моему, лет мне страсть как захотелось джинсы иметь. Он мне говорил: “У нас нет денег на джинсы. Ты хочешь джинсы? Иди работай”. То есть он устроился на работу дворником в детский сад №159, а я утром ходил перед школой. Вставал в полшестого утра, ходил убирал участок. Он получал в конце месяца 60 рублей, брал себе рублей пять, а 55 отдавал мне. У меня было 55 рублей в 14 лет каждый месяц. И многое из того, что мне не нравилось, какая-то социальная несправедливость и прочие вещи, я просто пытался сам это все нивелировать.

В.Познер: Рок многими, по крайней мере, всегда считался, что ли, выражением какого-то протеста, музыкой протеста. Вот вы говорите так: “Я думаю, что протест в нашей стране заключался в том, чтобы доказать, что люди могут быть разными, что мы можем говорить не только тем языком, который предписывает нам программа “Время” и ее политобозреватели, а по-другому”. А по-другому – это как?

В.Шахрин: Вообще, речь, скорее всего, что нас больше всего не устраивало, когда пришло какое-то сознание именно в Советском Союзе. То есть нам не хватало, если одним словом говорить, свободы. Я начал для себя определять, что такое для меня свобода. Потому что свобода для меня, в первую очередь, это право выбора – какие книги читать, какую музыку слушать, как выглядеть.

В.Познер: Какое кино смотреть.

В.Шахрин: Какое кино смотреть и, в том числе, как петь и какие песни петь. И поэтому для меня вот эти изменения, я считал искренне, что я делаю свой шаг за шагом к своей какой-то внутренней свободе.

В.Познер: Как вообще считаете, рок и в нашей стране, и не в нашей стране все-таки сыграл какую-то такую роль, как бы сказать, продвижения идей свободы? Он дал какой-то результат, как вам кажется? В мозгах, я не знаю?

В.Шахрин: И да, и нет. С одной стороны, вроде бы он изменил какой-то музыкальный фон, какой-то визуальный фон. Вообще, в мире рок-музыка изменила очень сильно, какое-то новое звучание принесла. Вроде бы он мир изменил. Но, с другой стороны, я понимаю, что те люди взрослые, к кому у нас сейчас огромное количество претензий, кто управляет миром, они ведь все выросли на этой рок-музыке, и их это не очень-то сильно изменило.

В.Познер: Я не буду называть фамилии, но я знаю некоторых очень высокопоставленных чиновников, которые наизусть знают “Битлов”, наизусть знают “Rolling Stones”, но сказать, что они являются маяками свободы, никак не могу.

В.Шахрин: К сожалению, да.

В.Познер: При этом обожают эту музыку.

В.Шахрин: Многие, в том числе и я, немножко идеализируют эту музыку, оставаясь в такой некоей инфантильности.

В.Познер: “Есть такой термин – не помню, сам я его придумал или где-то прочитал: доверие улиц. В той штуке, которая называется рок-н-ролл, это очень важное понятие”, – это вы так говорите. Можно ли сказать, что рок-музыканты пользуются доверием улиц вообще? Если да, то почему. И в чем их отличие от политиков, от журналистов, которые не пользуются доверием улиц? Или только частью пользуются. Военных, которые не пользуются, и так далее. В чем этот секрет? Только в том, что рок-музыканты выражают этот протест и говорят резкие вещи типа “я кот, повешенный на заборе” и так далее?

В.Шахрин: Я не думаю, что только из-за этого. Во-первых, мне кажется, что есть журналисты, доверие улицы к которым в полной мере существует.

В.Познер: К журналистике не существует, к журналистам отдельным взять. А вот рок-музыканты как-то, даже если они не очень хорошие музыканты…

В.Шахрин: Доверие улиц есть, но… Не знаю, я все-таки смотрю на это немножко изнутри. Изнутри всегда хуже видно. Скорее всего, это надо спросить у человека, кто смотрит со стороны.

В.Познер: Но термин-то очень хороший. “Доверие улиц” – это очень точно.

В.Шахрин: Да. Он для меня такой образующий термин.

В.Познер: И для вас это важно.

В.Шахрин: Да, для меня это очень важно. Я это чувствую. Когда нам говорят: “А когда вы собираетесь на пенсию, гитару в стойло поставить?”, я говорю: “Вот, наверное, когда пропадет это доверие улиц, когда я пойму, что они нам не верят”. Потому что, возвращаясь к вопросу о тех песнях “Псы с городских окраин”, во-первых, они у нас есть, и люди помнят, и мы их играем еще. Но, с другой стороны, люди с удовольствием слушают песни и про Париж, и про Африку и тоже верят тому, о чем мы говорим.

В.Познер: Есть такая книжка, которую написал Леонид Порохня, “Чайф Story”. И там описывается ваш политический опыт некий. Вот что он пишет: “Началось с того, что в СУ-20 пришла разнарядка: “Нужен молодой человек 27 лет, рабочий желательно, не очень пьющий”. Для тех, кто забыл или не в курсе, демократия при большевиках числилась среди точных наук, где все было сосчитано и запротоколировано. Посмотрели списки, нашли двоих подходящих. Один был в командировке, и я стал депутатом”. Расскажите дальше, что было и каков этот ваш опыт?

В.Шахрин: Леня достаточно точно написал, со свойственной ему язвительностью. Но все, в принципе, так и было. Я работал на стройке, на стройку я пришел для того, чтобы получить квартиру. Я пришел после армии, моя девушка меня дождалась, и поэтому я сразу практически женился, у нас появились дети. И мне было 20 с небольшим лет, 22-23 года, у меня была семья. Мне надо было квартиру, квартиру я мог заработать на стройке. Поэтому, когда пришел, не помню, то ли главный инженер, пришел парторг, и вот мы на стройке работаем, он мне сказал, что “ты будешь депутатом”. Я сказал ему: “Что мне за это будет?” Он сказал: “Ну, так, ничего не будет. Но если ты откажешься, то, конечно, у тебя могут быть неприятности”. Говорит: “Да, там надо раз в месяц депутатский день какой-то ходить”. Это депутаты районных советов. Вообще, надо сразу сказать, теперь ведь “депутат” достаточно ругательное слово, а тогда это вообще никакое слово было. Про него даже люди и не думали. То есть я работал на стройке, точно так же ходил в телогрейке, в валенках, в сапогах, в каске, во всей этой строительной амуниции. Единственное, что давал мне депутатский билет, который у меня был, – бесплатный проезд на общественном транспорте. На трамвае, троллейбусе я ровно полгода ездил бесплатно. Я пришел на первую самую сессию депутатов районного совета. При входе мне выдали книжку “Решения сессии районного совета” и еще маленькая – “Поправки к решениям сессии”. Все уже напечатано. Меня озадачило абсолютно: зачем, собственно говоря, здесь я? Но потом, когда прошло это заседание и начали делить по каким-то секциям, в общем, мне сказали: “А вот секцию по культуре”. А уже были списки запрещенные, и вот эти запрещенные группы, и наша группа была в этом списке уже запрещенных. И вдруг мне стало так интересно, такая шпионская игра: вдруг тебя засылают туда, и ты можешь во всю эту игру поиграть. Я пришел на первое заседание этой группы по культуре, там как раз пошел разговор о рок-музыке. И было сказано, что “сейчас под видом каких-то диспутов и прочих мероприятий на самом деле проходят закрытые рок-концерты. Надо очень внимательно к этому относиться, и вы вот, как молодой человек, как раз можете подать своеобразный сигнал”. Здесь просто от того, что меня пучит просто, я этой товарищу Алокиной говорю: “Вы знаете, вот вы сейчас список читали, а вообще в самом конце на букву “ч” я сам играю в этой группе, и ничего плохого в том, что я этим занимаюсь, я лично не вижу, и вам советую прийти когда-нибудь на эти концерты”. У нее негодование было страшное. Она начала смотреть: “А вы правда рабочий, на стройке работаете?” Я говорю: “Да. Ниже меня уже не опустить – нулевые циклы, фундаменты, все, я уже практически в аду, под землей”. Через неделю нас попытались с нашей репетиционной точки, где мы пили этот чайф, где было написано “ВИА “Песенка”» – это был ДК строителей, – нас попытались оттуда…

В.Познер: Убрать.

В.Шахрин: Сказали: “Освободите”. И я уперся, сказал, что “вы знаете, я, вообще-то, строитель, член профсоюза, между прочим. А это ДК профсоюзов строителей. Поэтому это наша строительная самодеятельность, мы будем играть”. Через два дня я работал на стройке, позвонили прямо на строительную площадку, меня вызвали, и мне сказали, что “пришли пожарные, вскрыли дверь. Именно ваша комната находится в страшном пожарном состоянии”. В общем, нас оттуда все равно выкинули. В общем, все иногда вспоминают про это депутатство, но никто не вспоминает, что через полгода я депутатский билет демонстративно положил и сказал, что я во всей этой ерунде принимать участия не буду. Я обиделся и отдал билет. Вот и все.

В.Познер: Да. Интересно, интересно. Ну, все подходит к концу. Я вот что хотел… Я где-то вычитал, что вы где-то, выступая на Волге, давно это было, что у вас спонсором была какая-то табачная фирма, табачная компания. Вам все равно, кто ваш спонсор? Ну, вы сами понимаете, в чем тут вопрос.

В.Шахрин: Да… Не все равно.

В.Познер: Ну, деньги нужны. Не все равно, но, тем не менее?

В.Шахрин: Не все равно. Там именно в том случае была такая роскошная идея! То есть это была сделана баржа, сухогруз, на которой возят песок. На ней стояла сцена, и мы прямо на этой барже жили, у нас был такой прямо городок, где жила вся наша команда.

В.Познер: Привлекательно.

В.Шахрин: Да. И мы вот на этой барже к берегу пристаем, и бесплатные концерты. И мне не надо было ничего, говорить: “Курите такие-то сигареты”. У нас просто висели…

В.Познер: Но все-таки висели?

В.Шахрин: Но висели бренды. И для себя тогда, скорее всего, нашел оправдание. Я сам не курю. Я сказал всем: “Мы не призываем людей курить. Мы обращаемся к тем людям, кто уже курит, что вот, обратите внимание на эту марку”. Это, конечно, компромисс. Очень скользкий компромисс. Хотя я считаю, что человек, не занимающийся такой рекламой, но только популярный человек, кто курит в кадре, является гораздо большей рекламой табака.

В.Познер: Согласен с вами.

В.Шахрин: Потому что это твой кумир, он сидит и курит.

В.Познер: До Марселя Пруста остался один вопрос. Вы ранее сказали, что у вас очень много вопросов к нынешней политической власти. Ну, у каждого свои вопросы. Один вопрос назовите. Какой для вас главный вопрос, который вы бы хотели задать? Вдруг ответят.

В.Шахрин: Знаете, можно вернуться к той же якобы имеющейся государственной программе воспитания, и в том числе здорового воспитания, и морального, и физического воспитания поколения. У меня вопрос. Просто я, например, как мне кажется, вижу, три-четыре каких-то таких действенных решения, которые государство могло бы сделать. Неужели целая команда государственная, занимающаяся этими проектами, ничего реально не может предложить?

В.Познер: Понятный вопрос. Ну хорошо.

В.Шахрин: Вот хочется сказать: они не знают – спросите у меня. Я вам скажу.

В.Познер: Добро, добро. Итак, Марсель Пруст. Назовите три своих любимых композитора.

В.Шахрин: Дэвид Боуи. Так прямо сложно сказать. Наверное, Боно, U-2, ну и, наверное, все-таки, Beatles.

В.Познер: Какой недостаток вы легче всего прощаете?

В.Шахрин: Тот, который есть у меня у самого.

В.Познер: То есть?

В.Шахрин: Ну, я могу человеку простить, если он открывает йогурт и облизывает крышку. Или слюнявит палец, когда листает. Я это делаю тоже.

В.Познер: Понял. Какой недостаток вы вообще не прощаете?

В.Шахрин: Это пренебрежение к людям, которые по какой-то причине в данный момент находятся ниже тебя по какой-то там непонятной шкале измерения.

В.Познер: Если бы вы могли сыграть с любым из когда-либо существовавших музыкантов, с кем бы вы хотели играть?

В.Шахрин: Я бы с удовольствием поиграл на каком-нибудь бубне в каком-нибудь нью-орлеанском, настоящем нью-орлеанском джазовом оркестре.

В.Познер: Начало XX века?

В.Шахрин: Да.

В.Познер: Что более всего важно в мужчине?

В.Шахрин: Чувство достоинства.

В.Познер: А в женщине?

В.Шахрин: Я думаю, терпение, что-то среднее между терпением и мудростью, что-то вот такое. Не знаю, как это сказать.

В.Познер: Каков ваш девиз, если он есть?

В.Шахрин: Как говорил мне мой папа: “Живи по средствам”.

В.Познер: Если бы дьявол предложил вам вечную молодость без всяких условий, вы бы приняли?

В.Шахрин: Думаю, что нет.

В.Познер: Какая ваша главная черта, как вы полагаете?

В.Шахрин: Я умею прислушиваться к чужому мнению.

В.Познер: Ну и последний вопрос. Оказавшись перед Богом, что вы ему скажете?

В.Шахрин: Я думаю, я скажу, что отец мой, я знал, что все-таки это не старичок, сидящий на облаке. Что это все-таки выглядит совершенно по-другому. А вот что я бы сказал ему: “А вы в курсе, что мы там о вас думаем? Как мы вас себе представляем?”

В.Познер: Это был Владимир Шахрин. Спасибо большое.

Интервью 2010 года