Александр Градский – о российских артистах, творчестве и себе

В.Познер: Здравствуйте. В эфире программа “Познер”, гость нашей программы сегодня Александр Градский.

А.Градский: Здравствуйте.

В.Познер: Я не знаю, как вас представить: композитор Александр Градский, музыкант Александр Градский, певец Александр Градский?

А.Градский: Имя-фамилия хорошо.

В.Познер: Мы начинаем, как всегда с вопросов, которые прислали зрители на сайт Первого канала, узнав, что Вы будете в гостях. Я отбираю некоторое количество, потому что их всегда гораздо больше, чем мы можем взять. Итак, Алексей Николаевич Лобач: “Почему Вас “избегает” телевидение? Не очень часто Вас можно увидеть и услышать на экране. Что это – Ваше нежелание или нежелание редакторов ТВ-каналов?”

А.Градский: Это вопрос не ко мне. Тут есть два ответа в одном флаконе. Если меня зовут в программу, которая мне не интересна, я не иду. Если меня зовут, в последнее время – в особенности, в программу говорящих голов, при этом полностью игнорируется, как я считаю, музыкальная деятельность, и это не показывается – не то, что в том объеме, в котором я бы хотел, я бы сказал, вообще ни в каком объеме… Тогда это просто теряет смысл. Если я получаю приглашение от человека, чье телевизионное творчество вызывает у меня уважение, я сразу соглашаюсь.

В.Познер: Благодарю Вас. Владимир Наумович Вайнберг: “Есть ли, на Ваш взгляд, шанс в обозримом будущем прорвать засилье фонограммы на российской эстраде? Или цинизм по отношению к зрителю неизбежен на долгие десятилетия?”

А.Градский: У этого вопроса могут быть два ответа. Первый: все это зависит от власти. От законодательной власти и от исполнительной власти – это один из вариантов. Может быть просто принят закон, запрещающий подобную деятельность. И второе: это иногда может зависеть и от самой аудитории, от публики. В первом случае власть, попросту говоря, применяет свою силу и запрещает подобную деятельность. Во втором случае публика голосует рублем. Просто не ходит. Но второй вариант – похуже, поскольку иногда обманываться рад, и люди идут на такие концерты, такие спектакли.

В.Познер: Виолетта Николаевна Шишлова: “Как Вы относитесь к тому, что уже снимается и выйдет на экраны в 2010 году фильм о Владимире Высоцком с Безруковым в главной роли?” Она очень этим возмущена. Я не очень понимаю, фильмом ли, тем ли, что это Безруков. Но вообще, как Вы к этому относитесь?

А.Градский: Я об этом не знал. Но Безруков, по-моему, очень хороший актер. Но это только в старое время можно было сниматься сначала в роли Есенина, потом в роли Пушкина, потом в роли Высоцкого – это несколько странновато. Все-таки, у нас какие-то актеры еще есть. Может быть, не много, но поскольку я практически не смотрю наши фильмы, мне это совершенно все равно.

В.Познер: Олеся Александровна Кляйн: “Здравствуйте, Александр Борисович. Вы в одном из интервью в довольно грубой форме сказали, что в России нет хороших артистов. То, что Вам одному Бог дал больше, чем другим. И что никто из наших артистов не будет интересен за рубежом. Имеете ли Вы право так говорить? И чем Вы лучше других?”

А.Градский: Я не говорю, что я лучше других, я говорю свое мнение. Я, вообще, не так сказал. На самом деле, знаете, иногда ты говоришь что-то, потом в средствах массовой информации пишут, как будто ты это сказал, и не всегда средство массовой информации присылает тебе на согласование этот текст. Более того, иногда средство массовой информации присылает тебе на согласование текст… Скажем, ты говорил 2 часа, тебе присылают 30 минут. В течение двух часов ты говорил на разные темы, из тебя вытаскивают эти полчаса, присылают. Ты это отказываешься визировать, потому что баланс нарушен, и, тем не менее, это печатается.

В.Познер: Все-таки, а что Вы сказали?

А.Градский: Если говорить о наших артистах, имеются в виду вокалисты, наверное, певцы. Я говорю – я могу сейчас это сказать – что у нас есть высокопрофессиональные исполнители, я могу их назвать – Лена Камбурова, Иосиф Кобзон. Да, они, все-таки, артисты нашей страны. Это совсем не так плохо. Они, по крайней мере, настоящие профессионалы своего дела. То, что происходит сегодня, такая легкодоступность эфира для начинающего исполнителя, и определенный, скажем так, взгляд руководителей разных каналов на то, что такое сегодня артист эстрады или артист, поющий песни… И если кто-то из молодых, начинающих не соответствует этому взгляду или имеет, не дай Бог, свое мнение и свою позицию, мы его просто не видим. Поэтому я говорю о тех, кого мы видим, а не о тех, кто есть на самом деле. Я уверен, что в нашей стране достаточно талантливых молодых людей, просто на сегодняшний момент у них нет возможности себя показать. И, говоря о том, что это никто не станет слушать за рубежом, – я с этим абсолютно сам согласен, я так и считаю, на самом деле. Но только я не говорил о себе, я говорил о других.

В.Познер: Есть человек, который подписывается латинскими буквами pisatel, но по-русски задает вопрос: “Как Вы относитесь к подозрительной лояльности русской интеллигенции к нынешней власти в России?” Я хочу сразу сказать, что так вопросы не задают. Потому что раз он сам утверждает, что это подозрительная лояльность, то этот вопрос звучит как: “Вы давно перестали бить свою жену?” Если скажете “Нет”, значит бьете. Если скажете “Да”, значит били.

А.Градский: А если тогда ответить развернуто “Не бил никогда, но ударю, если будет себя плохо вести”… Во-первых, я не знаю, что такое сегодня интеллигенция, мне трудно ответить на этот вопрос – я не идентифицирую интеллигенцию сегодня. Но лояльность заключается в возможности. Для начала нужно иметь возможность и желание противопоставлять себя существующему режиму. Что касается, например, меня, мне проще на этот вопрос ответить: я спокоен.

В.Познер: Хорошо. Еще один наш слушатель подписывается тоже латинскими буквами Moisey Sare, а по-русски пишет: “Дайте оценку состоянию музыкальной культуры последних 10-15 лет. Как вы думаете, удержание рук в районе паха и демонстрация филейных частей тела во время выступления – это от недостатка культуры и низкой поэтической составляющей произведений? Или от чего?”

А.Градский: Вы знаете, я в этом смысле маоцзэдунист. Мао Цзэдун когда-то ляпнул то ли в стихотворении, то ли просто так при большом скоплении людей, что должны цвести все цветы. А на самом деле происходит совершенно не так.

В.Познер: Но Вы знаете, что потом было?

А.Градский: Там те цветы, которые не нужны, были уничтожены. Так это кооперируется с тем, что происходит. Понимаете, растут-то все цветы, но видим мы далеко не все. Очень сложно в ситуации, когда основной телевизионный канал, который люди смотрят, имеет определенную музыкальную политику, и мы об этом, кстати, недавно говорили с друзьями, у нас было даже совещание, сумбурное. Я не знаю. Если ты выживаешь спокойно без телевидения, без средств массовой информации, как это делаю я или еще кто-то, то становится совершенно наплевать. И хочется сказать: “Люди! Смотрите сами, выбирайте для себя”. Тем более, сейчас есть интернет и, в общем-то, можно обойтись без средств массовой информации.

В.Познер: Мария Геннадьевна Теплякова: “Вы придумали слово “журналюга” и в одном из интервью сказали, что считаете его аналогом слова “репортерище”. Но ведь оно чаще всего используется как оскорбление. Вас это не расстраивает? Вы же и придумали слово “совок”. Что Вы вкладывали в это понятие изначально? И как Вы чувствовали себя в совке?”

А.Градский: Нормально. Совок, все-таки, не был в моем представлении придуман как что-то порицающее. Если расшифровать это жестом или мимикой, то мы такие, нравится это вам или не нравится. Журналюга – это, в принципе, журналист желтого издания, конечно же. Потому что у меня очень много друзей среди журналистов и настоящих журналистов. Но почему-то чаще всего на слово “журналюга” обижаются именно те, кто журналюгами и являются. А журналисты не обижаются, потому что знают, что это к ним совершенно не относится.

В.Познер: Вы помните, как родилось у Вас “журналюга”?

А.Градский: Это был эфир у Киры Прошутинской в начале девяностых. И там было обсуждение ГКЧП, их заключения под стражу и так далее. И был какой-то такой спор, и в одном из моментов этого спора Дима Быков был возмущен, я ему что-то отвечал, и это слово выскочило. А потом было очень весело, потому что один мой товарищ, довольно известный журналист сказал: “Слушай, ты придумал то-то, придумал это. Давай мы будем фиксировать, что это ты придумал: “как придумал Александр Градский”. И будем все время соединять твою фамилию с этим словечком”. Он все время это делал в разных своих статьях и в разных интервью. У него была своя газета и до сих пор остается. И прошло лет 7 этого его действия. И я открываю одну из газет случайно – там хорошая статья о телевидении, журналистах, о прессе, которая начиналась следующими словами: “Не знаю, кто и когда придумал это слово, но… и дальше”. Я звоню ему и говорю: “Ну?” Он говорит: “Ну…”

В.Познер: А “совок”, ведь, тоже придумано в странных обстоятельствах.

А.Градский: “Совок” был просто придуман во время выпивки. В песочнице. Был совок в цену 23 копейки. Туда наливали. Был очень удачный совок, потому что он у меня больше был. Совок он больше, а формочки были очень маленькие и из них все время выливалось, они были пластиковые. А совок был железный, и у него было на конце что-то вроде закругления. И как-то очень хорошо попадало. Бабушка меня не пускала с ребятами выпивать после концерта, поэтому мы так, на улице. Портвейн, кстати.

В.Познер: Ольга Милованова: “Вы в молодости были хиппи?”

А.Градский: Внешне, может быть, да. Длинные волосы. Но их миротворческая позиция… Я как-то больше Светлова вспоминал: “Добро должно быть с кулаками, чтобы летела шерсть клоками”. Все-таки, немножко другое.

В.Познер: Александр Вячеславович Поздняков: “Чтобы так спеть, я имею в виду “Как молоды мы были”, нужно поистине любить свою страну. Каково ваше отношение к бывшему СССР?”

А.Градский: Смотря в чем. Если иметь в виду объединение людей разных рас, разных национальностей, разного культурологического уровня, то я, конечно, имперский человек и всегда им был. Если иметь в виду то подавление свободы и инакомыслия, которое у нас было, то я всегда считал и считаю по сей день, что любое подавление инакомыслия – это тормоз на пути развития страны и людей. Поэтому, видимо, Советский Союз, все-таки, не удержался и вместе с борьбой за возможность инакомыслия уничтожили и то хорошее. То есть, грубо говоря, вместе с водой выбросили и ребенка, как всегда это бывает у нас, с бухты-барахты: “Давай все разломаем и на обломках власти построим что-нибудь плохое, как всегда”. Ну, я не думаю, что построено плохо…

В.Познер: Хорошо. Последний вопрос из тех, что присланы на сайт. Елена Мартынова: “Скоморохи”, “Ностальгия”, “Сатиры”, “Флейты и рояль”, “Звезда полей”… Вы практически не исполняете на концертах песен из этих альбомов. Это пройденный этап? Или Вас не устраивает аудитория?”

А.Градский: Нет, это не так. Во-первых, я на нескольких концертах это делал. И исполнял и саму “Жизнь”, и “Сатиры” на стихи Саши Черного, и на стихи Рубцова несколько частей из этой сюиты. Но я делю то, что делается специально для записи с тем, что возможно исполнять на концерте, потому что в то время, когда делались такие сюиты, это был общий концепт сюиты. То есть она идет 35-40 минут, у нее есть свое начало, свое развитие, своя кульминация, может быть, свой спад, опять кульминация и финал – как положено в сюитной форме. В концерте это себе позволить невозможно, поскольку концерт – это должно быть что-то такое яркое, что хватает зрителей сразу и отпускает сразу и снова хватает сразу. В таком концерте, который делаю пока я, нет возможности давать зрителю слишком много свободы спокойствия. Не успевают зрители расслабиться, и ты должен не дать им возможность успеть расслабиться. Именно поэтому, все-таки, концерт – это больше песни или больше яркие номера.

В.Познер: Начнем, как говорят в Одессе, за музыку поговорим. 1974 год, вам 24 года. И вам предлагает Кончаловский…

А.Градский: Это раньше, это конец 1972 года – начало 1973 года.

В.Познер: Он предлагает написать музыку к двухсерийному фильму “Романс о влюбленных”, что для 23-летнего человека просто необыкновенная везуха, честь, как угодно. Вы ее написали, и потом журнал “Билборд” наградил вас дипломом за выдающийся вклад в мировую музыку.

А.Градский: For outstanding contribution to the world music.

В.Познер: Совершенно правильно. Вы перевели правильно обратно на английский. Это, все-таки, Ваш первый, на Ваш взгляд, настоящий успех на музыкальном поприще?

А.Градский: С моей точки зрения нет, конечно. До этого был 1965 год, когда я вообще решил, что буду играть на гитаре и петь в группе. Я начал играть, у нас была публика. В 1966 году была создана группа “Скоморохи”, которая начала деятельность на русском языке. Мы начали петь на русском языке, у нас было целое отделение из новых во всех смыслах песен, написанных на русском языке. Дальше гораздо “хуже” – мы поехали в гастрольную поездку, потом в 1971 году выступили в Горьком.

В.Познер: То есть Вы хотите сказать, что до этого у Вас было немало музыкальных успехов?

А.Градский: Была какая-то достаточно интересная, мы считаем, удачная карьера или удачное начало. А то, что было в 1973 году и после, в 1974 году – это было такое, скажем так, официальное.

В.Познер: Но Вы не жалеете об этом?

А.Градский: Да нет, о чем говорить?

В.Познер: Значит, все-таки, всенародную популярность вам принесла чуть позже песня Пахмутовой и Добронравова “Как молоды мы были”.

А.Градский: Да, это в 1976 году.

В.Познер: Когда Вы спели, вам было 25-26. Вам совсем недавно, если я не ошибаюсь, 3 ноября исполнилось 60? Поздравляю Вас с этим. Хотя, может быть, лучше было бы 26, не знаю.

А.Градский: Нет, нельзя возвращаться.

В.Познер: Но Вы сейчас продолжаете это петь?

А.Градский: Да. Но абсолютно не так. Сейчас я пою ее, конечно, точнее – это ясно. В то время я, все-таки, придумывал себя как человека пожившего, по тексту песни это так и есть: “Может я это, только моложе…” И мне надо было сыграть ту игру. Голос голосом, но нужно было еще психологически в эту игру сыграть. И это было гораздо менее естественно, чем то, что происходит сейчас.

В.Познер: А можно ли вот что сказать? У Вас голос совершенно феноменальный. И тогда Вы больше давали голоса, а сегодня…

А.Градский: Нет. Сегодня – то же самое.

В.Познер: Голос-то есть, но, может быть, сегодня не так это важно для Вас, как проникнуть в саму песню.

А.Градский: Это очень важно, я могу объяснить. Дело все в том, что любое – как я понимаю вокальное исполнение – любое насыщение тембра голоса дополнительными психологическими красками, более точными, придает этому звучанию голоса более психологическое воздействие на людей. То есть, если я пел и тогда, и сейчас одним голосом, то тогда был голос полегче в силу того, что я был моложе. Если тогда был лирический тенор, то сейчас это больше лирико-драматический тенор. Это, естественно, с возрастом с тенорами происходит. Если тогда зрители доверяли твоему актерскому прочтению, то сейчас я пытаюсь не дать им возможности вообще задуматься, а просто заставить их психологически мне соответствовать. И поскольку я стал взрослее, сегодня это естественнее звучит, конечно.

В.Познер: Насчет Вашего зрителя. Вы говорите: “Если когда-то у меня было 10-15 миллионов зрителей, условно, то сейчас, может быть, 2-3-5 миллионов. Меня это устраивает. Мне не интересно тратить время на собственную раскрутку”. Во-первых, почему, на Ваш взгляд, так серьезно сократился этот круг? А во-вторых, ведь, Вы и так раскручены, так что не об этом речь.

А.Градский: Я не раскручен.

В.Познер: Ну как? Есть имя – Градский. Поэтому чего раскручивать?

А.Градский: Это правда. Но Вы понимаете, раскрутка – это участие медиамира в твоем существовании. Если я принципиально не использую медиамир, а, скорее, наоборот, ему зачем нужен иногда, то у меня появляется чувство собственного уважения, что я вообще не занимался этой ерундой. А я просто себе пою. И дальше результат моей деятельности, скажем, пение или сочинение – он живет отдельно от меня и он меня раскручивает, а не кто-то мне помогает.

В.Познер: Вы полагаете, что именно Ваше отсутствие или Ваше неучастие в этом медиамире есть объяснение тому, что так сократился круг Ваших зрителей, слушателей?

А.Градский: Нет. Это я так думаю, что он сократился.

В.Познер: Но Вы не знаете этого?

А.Градский: Я не знаю. Я так думаю. Я добавлю просто для точности. Понимаете, сегодня – это важно – условная стоимость билета на концерт, условная стоимость пластинки или компакт-диска. Она бывает везде разная, поэтому она условная.

В.Познер: Да, но она, все-таки, довольно высокая.

А.Градский: Вот! Давайте оставим слово “условная” – высокая. И соответствие цены на билет, на концерт и цены на компакт-диск со средней заработной платой изменилось по отношению к советскому времени где-то в 5-6 раз. То есть если раньше человек получал в среднем 120 рублей, и ему надо потратить было 1/40 часть своей зарплаты на билет, то сейчас ему на билет на концерт нужно потратить иногда треть своей зарплаты. То есть если человек получает 15 тысяч рублей в месяц, то билет иногда может стоить 4-5 тысяч рублей на концерт, понимаете? В особенности в Москве. То есть разница существенная. И огромное количество моей публики технологически и экономически не может себе позволить прийти на мой концерт. А я не могу позволить себе выезжать куда-то, бросать работу.

В.Познер: То есть причина экономическая?

А.Градский: Конечно. Поэтому я и говорю “на мой взгляд”. На самом деле, я не знаю, сколько людей является моей публикой.

В.Познер: Вам не кажется, что когда Вы были молоды, у Вас была своя публика, и что эта же публика остается?

А.Градский: Так оно и есть.

В.Познер: А ее меньше. В 60 лет – гораздо меньше. Умирают очень многие.

А.Градский: Вы знаете какая штука? Когда мне было 20 или 25, у меня была 15-летняя публика, так что есть шанс. У меня есть сейчас и очень молодые ребята в зале. И 18, и 15. А есть такие, знаете, заучки 10-12 лет, которые иногда даже лучше знают, чем их родители, чем я занимаюсь.

В.Познер: У вас очень любопытное признание одно – я это вычитал. У вас спрашивает на “ты” кто-то: “Что для тебя важнее? Музыка или любовь?” – “Музыка, конечно, – не задумываясь, отвечаю. – Любовь очень важна, это главное человеческое чувство. Но я – музыкант, это несчастье. Через музыку я понимаю любовь, а через любовь я музыку не смог бы понимать и делать”. Без кокетства, прошу. Почему быть музыкантом несчастье?

А.Градский: Профессиональным музыкантом? Не просто лабать? Несчастье, потому что очень много нельзя. Хочешь выпить – нельзя, у тебя завтра концерт. Перед концертом нельзя. И после.

В.Познер: И Вы прямо это несчастьем считаете?

А.Градский: Нет, у тебя есть желание, ты его должен подавлять.

В.Познер: Послушайте, я играю в теннис 3 раза в неделю. Я хочу играть хорошо. Перед теннисом я не выпиваю. Сказать, что это несчастье… Я счастлив, что я могу играть в теннис.

А.Градский: Нет, мы с Вами люди разных профессий. Поэтому несчастье состоит не только в том, что ты не можешь выпить рюмку и потом идти на концерт, ты во многом должен себе отказывать. То есть научиться себе отказывать, причем не только именно конкретно в пении. Ты не можешь себе позволить что-то говорить лишнее, потому что это может помешать написанию твоей музыки, к примеру. А ты чувствуешь Mission from the god. Если ты – профессиональный музыкант и говорят, что ты из себя хоть что-нибудь представляешь, то у тебя есть как в фильме “Братья Блюз”, “Mission from the god”, то есть Господне предназначение, ты должен выполнять Господню миссию, как ты думаешь. Я могу ошибаться, но, вот, я так это вижу. И поэтому тебе многого нельзя. Тебе нельзя говорить то, что ты иногда, может быть, хочешь сказать. Тебе нельзя делать то, что ты иногда хочешь сделать. Тебе нужно вести себя так, а не эдак. И если даже тебе хочется расслабиться, ты не можешь расслабиться никогда. В особенности, если ты еще и имеешь узнаваемое лицо, ты вообще все время должен ходить по струнке – вот такое мое мнение.

В.Познер: А можно ли сказать в Вашем случае, что это сладкое несчастье?

А.Градский: Да, конечно. Я бы от этого несчастья никогда не отказался.

В.Познер: Смотрите, Вы начали свою профессиональную деятельность в 15 лет. Значит, первая рок-группа “Славяне”, в репертуаре которой, в основном, все-таки, были “Битлз”.

А.Градский: “Битлз”, иногда “Роллинг Стоунз”.

В.Познер: “Славяне”, после них появились “Скоморохи”. И Вы говорили по этому поводу, что Вы хотели исполнять музыку с русскими текстами и сказали так: “Моя позиция. Если создавать русский рок, то на русской основе. Отсюда ярлык, который на меня навесили – Отец русского рока. А мое мнение: русского рока не существует”. И еще: “Там, в русском роке не очень хорошие стихи и не очень хорошо сыграно, и не очень хорошо спето. Я это называю “Школа СНГ”, Советская Народная Гитарная школа”. Почему Вы, все-таки, отказываете русскому року в существовании?

А.Градский: Это очень просто. Русский рок для меня – это, прежде всего, как мы думали, будет музыка. Если эта музыка в музыкальном отношении не сильно отличается от того, что мы называем бардовской или авторской песней, и не сильно отличается от простых, известных нам западных образцов, той же хард-музыки или металла, то помимо ритмики, помимо рифов и помимо образности – волосы, гитары – должна быть еще гармония и сочетание мелодии с гармонией. Если человек, сочиняя музыку, на что я надеялся в семидесятых годах, не будет иметь своей собственной мелодики и узнаваемости этой композиторской мелодики, у него появляется желание идти по пути наименьшего сопротивления. Сделали так, публике уже хорошо, они нас любят, мы их любим – все, замечательно. Дальше не надо развиваться, не надо изучать гармоний, не надо изучать сольфеджио, не надо приобщаться. Вы заметьте: большинство русских рок-музыкантов музыкально нигде не учились. Самые выдающиеся представители – это либо архитекторы, либо математики, либо инженеры и так далее. Кстати, в джазе иногда было то же самое. Но в джазе невозможно было освоить инструмент, не зная гармоний, не зная сольфеджио. Поэтому инженеры, архитекторы – они садились за гармонию, и не только сдирали Дюка Эллингтона или Дизза Гиллеспи, но и в ноты смотрели. Сегодняшние наши рок-музыканты остались в моем представлении как социальные герои, абсолютно необходимые стране, необходимые и мне в том числе. Но это не породило направлений. Есть такое определение, Болонская школа музыки – это XVII-XVIII век. Там говорилось о следующем – это важно. Что такое музыкальное направление? Из чего оно должно состоять? Три составные части: а) исполнители, б) авторы, в) критика. Критики сегодня нет, авторов, композиторов – именно композиторов, поскольку это школа музыки, нет, есть исполнители. Скажем, французская опера, итальянская опера, русская опера, русская симфоническая музыка и так далее – французский балет, русский балет, австрийская школа… Там все четко совпадает с определением музыкальной школы.

В.Познер: Кто эти тогда не рокеры, но которые социально необходимы?

А.Градский: Ну, это просто на слуху. Это Макаревич, это Гребенщиков, это Цой, это Шевчук, можно еще перечислять несколько имен. Это то же самое, что в авторской песне. Знаете, есть такой жанр “авторская песня”? Если мы начинаем вспоминать, кто у нас есть? Галич, Высоцкий, Окуджава, Визбор, Ким, ну, иногда Городницкий, Вадим Егоров. Всe. Дальше идет огромное количество людей, которые попусту играют у костра эти же песни или иногда сочиняют что-то свое. То есть – то же самое.

В.Познер: По поводу того, что вас называют Патриархом русского рока.

А.Градский: Это смешно.

В.Познер: Это не только смешно, Вы сказали так: “Ничего хорошего для себя я в этом не вижу, потому что основать то дерьмо, которое с утра до ночи крутят в эфире, честь не большая”. Это было сказано 5 лет тому назад. Ничего не изменилось?

А.Градский: Нет, ничего не изменилось. Потому что всяк кулик называет себя рокером, понимаете? Если взять тех людей, моих друзей, о которых я только что сказал, они никогда не лезут в эти герои. Они просто являются героями, но им не нужно для этого торчать с утра до ночи и рассуждать: “Мы играем рок-музыку, мы ваще крутые”. Они этого никогда не делали, они просто играют свою музыку. Поэтому есть музыка имени Гребенщикова, есть музыка имени Цоя, Макаревича, Шевчука, Кости Кинчева. Это музыка их имени, но это не рок-музыка.

В.Познер: Чуть-чуть о Вашей оперной ипостаси. Не многие знают о том, что Вы чуть не стали солистом Большого театра.

А.Градский: Я не мог бы стать.

В.Познер: Но Вас приглашали.

А.Градский: Да. Но не приглашали в специалисты.

В.Познер: Хорошо, я читаю Вас: “С Большим театром дружбы не получилось вот почему. Евгений Светланов позвал меня поработать в “Золотом петушке” как приглашенного артиста. И очередной спектакль был назначен, кажется, недели через три. Но мне вдруг звонят из театра: “У нас замена, у нас вечером спектакль, будет австрийский посол”. Я сказал, что вчера пил пиво и отказался. Не могу же я экспромтом после вечернего возлияния, которое не разрешается музыкантам, петь сложнейшую партию с диапазоном в 3 октавы. В Большом по этому эпизоду было разбирательство, меня оставляли работать, а я сказал: “Пошли вы, ребята, вместе со своим Большим”, и они пошли”. Смешно. Не жалко?

А.Градский: Нет, абсолютно. Я могу объяснить почему. Потому что когда начались дрязги… Пока мы работали с великим Евгением Федоровичем Светлановым, было просто фантастично. 4,5 месяца, я плюнул на все гастроли и все эти хлебные выезды, а в то время это было очень серьезно. И как бобик ходил на эти занятия, потому что для меня было счастьем – новый образ, новая работа, новые люди. И мне было как-то не до того, что вообще в театре, как говорят, происходит. Я этого не видел. Я занимался вокалом, я участвовал в спектакле. Когда спектакль был сделан. Кстати сказать, основные солисты Большого театра в то время не очень сильно хотели работать со Светлановым в этом спектакле, потому что это – тяжелейшая опера, во многом она не выгодна исполнителям, потому что приходится очень сильно страдать, а зарплата та же самая – это же было в советское время. Но когда мы этот спектакль сделали и он получил, действительно, хорошую прессу и нас замечательно приняли, тут же спектакль позвали японцы на длительные гастроли… И тут солисты Большого театра сказали: “Как это так? Что это – Брылева, какая-то молодая певица? Градский какой-то там приезжает на “Шевролете”, наглый какой-то рокер”. Там должен был быть австрийский посол, кстати: “И вот там будет посол, очень хотят, чтобы Вы были”. Я говорю: “Знаете, я, действительно, вчера пил пиво, у меня ми бемоль и ре, там, в общем, может и не быть, а это слишком ответственно на сцене Большого театра”. Там была хуже история, Владимир Владимирович.
Мне просто позвонил Евгений Федорович и сказал: “Я их всех сейчас разнесу, чтобы они тебя не смели трогать”. Я говорю: “Евгений Федорович, мы же с вами спортсмены”, он говорит: “Да”, я говорю: “Ну, их к чертовой матери”. Он говорит: “Ну, да”. И через месяц с чем-то Евгений Федорович сам с этого спектакля ушел. Потому что эти дрязги – это ужасно.

В.Познер: Вот интересная цитата: “Градскому, а вместе с ним и всем участникам оперы удалось создать волнующее музыкально-политическое произведение. Выход его еще раз подтвердил высокую миссию советского искусства, никогда не стоявшего в стороне от жгучих проблем современности”. Это отрывок из рецензии, опубликованной в минской газете “Знамя юности”, 1985 год, на вашу оперу “Стадион” – о замученном чилийской хунтой музыканте Викторе Хара.

А.Градский: Потрясающе. Вот это замечательно. “Марксизма рак съедает государство, как ржавчина винтовочное дуло. И толпы проходимцев разномастных страну до обнищанья довели”. Это стихи Бориса Баркаса, использованные в этой опере. И это поют, как бы, отрицательные герои, но что-то очень похоже на правду.

В.Познер: Скажите мне, Вы по-прежнему не стоите в стороне от жгучих проблем современности? Или как-то поостыли?

А.Градский: Совершенно стою в стороне и стоял, кстати, и тогда. Мне было интересно не то, что Виктор Хара был политическим деятелем и певцом, мне там была интересна совершенно другая вещь. Был такой человек по фамилии, кажется, Анхель Парра. Это был человек, который, в общем, занимался почти тем же самым, что и Виктор Хара. Вы понимаете, он почему-то в Лондоне оказался. А этого прибили. И вот меня интересовало следующее. Вот, ты певец, ты поешь. Тебя хватают и говорят: “Слушай, парень, отрекись и поедешь в Лондон. А нет – так иди сюда”.

В.Познер: А Вы для себя решили, как бы Вы ответили?

А.Градский: Вот я это не могу решить до сих пор. Струшу – не струшу, станет ли со мной такая ситуация? Лучше, конечно, такой ситуации чтобы не было. Но, понимаете, вот это меня занимало – почему этот в Лондоне, а этому руки отбили? Сначала руки, потом застрелили и так далее. Вот это меня интересовало, а никакая не политика.

В.Познер: Мне страшно интересно, что Вы, видимо, к своему шестидесятилетию сделали подарок, который называется опера “Мастер и Маргарита”. 30 лет вы к этому готовились, даже больше. Значит, там, я прочитал 56 солистов. Там Кобзон, Пугачева, Петренко, Табаков, Казарновская, Хазанов, Фоменко и сам Градский, который исполняет сразу 4 партии – Мастера, Иешуа, Воланда и Бегемота. Во-первых, где это можно посмотреть? И Вы сказали: “Я не вижу будущего для этого произведения”.

А.Градский: Я имею в виду сценического будущего. Как собрать всех в один спектакль? Там же каждый человек даже за 2, за 3 фразы…

В.Познер: То есть изначально это только для этого?
А.Градский: Ну, я думаю, что да. Или для какого-то сумасшедшего миллиардера, который вдруг захочет это увидеть.

В.Познер: Вам нравится?

А.Градский: Да.

В.Познер: Потому что, вообще, все, что пытались сделать по Мастеру…

А.Градский: Это не кино. Когда это не кино, то у каждого… Я проверял когда на друзьях эту музыку, я же показывал друзьям – так обычно делается. Если я видел, что у них картинки в голове возникают, мне было этого достаточно.

В.Познер: Теперь другая тематика. Ровно неделю тому назад Игорь Бунтман, Андрей Макаревич, Алексей Козлов, Анатолий Кролл, Вы, многие другие собрались, чтобы попросить премьер-министра о встрече.

А.Градский: Это замечательно. Вот это чья информация? Это Ургант Ваня в своей программе?

В.Познер: Это было в “Перисхилтон”, да.

А.Градский: Нет, это было в “Перисхилтон” – они достали газетку и прочли. Владимир Владимирович, вот это о политике средств массовой информации.

В.Познер: Так, было или не было?

А.Градский: Конечно, нет! Собирались, но было, но не было.

В.Познер: А Вы сказали такие слова: “Я не понимаю, зачем приехал. Думал, что будут разливать”. Это Ваши слова?

А.Градский: Да, конечно. Но разлили потом. Понимаете, какая штука? Есть такой замечательный рассказ из старого времени. “Вы знаете Владимира Ивановича Иванова, который живет в Иваново на улице Ленина, дом 7 и работает слесарем на трикотажной фабрике, чинит машины?” – “Конечно, знаю. Только его зовут Абрам Семенович, фамилия его Рабинович, и живет он не в Иваново, а в Питере, и не на улице Ленина, дом 7, а на улице Кржижановского, дом 15, и работает он в парикмахерской. А так я его знаю очень хорошо”. Было следующее. Собрались люди по приглашению Игоря. Поскольку Игоря мы все знаем и любим, он, кстати, в этой опере тоже играет и очень здорово, аж на девяти разных инструментах, саксофонах. Возмущенные музыкальной политикой средств массовой информации. Я возмущен политикой средств массовой информации, хотя, честно говоря, мне на это совершенно наплевать. Но возмущен. Это дома на кухне. Игорь говорит: “Ребята, мы дома на кухне возмущены. Давайте мы все встретимся, заявим, что мы возмущены вообще не только дома на кухне, а, скажем, в каком-то объединении?” Мы собираемся, и весь пафос этого разговора состоит в следующем: мы-то уже ребята в возрасте, у нас есть свои “Мерседесы”, и, в общем, нам не за себя обидно, а за то, что молодежь не имеет возможности сквозь эти спины, если не сказать круче, пробиться.

В.Познер: Вы собрались, чтобы просто поговорить?

А.Градский: Мы хотим сначала просто поговорить – это что, так и будет продолжаться? Или, все-таки, давайте доведем до сведений руководства наше возмущение и наши опасения за то, что если так и будет продолжаться, то количество людей не очень развитых в нашей стране будет больше. А количество людей, которые что-то из себя представляют, музыкантов, будет просто не видно. Чем же это закончилось? Это очередная попытка в воздух такая была, обращение в никуда. Пока это так. Но при этом мы говорили о том, что у нас-то все в порядке, у нас нет никаких проблем. Мы каким-то образом опасаемся за то, что будет потом. Мы сказали, нас услышали? Предположим, услышали. Хорошо, давайте дальше говорить. Нас не услышали? Ну ладно, ребят, мы пошли домой. Дальше кончилось хуже. В газетке появилась информация. Выглядело довольно грязновато. В какой-то газетке – о том, что музыканты просят президента их выслушать, потому что у них жизнь тяжелая, у них не хватает на еду. Я думаю, что просто были журналюги, которые решили приколоться. Прикололись. Дальше Ваня прикололся, очень весело, как я у турникета стою и кого-то куда-то не пускаю. И это говорит о том, что я опять же, к несчастью, оказываюсь прав.

В.Познер: У нас осталось мало времени, поэтому я буду просить Вас лапидарно отвечать на вопросы. Для Вас есть разница между государством и отечеством?

А.Градский: Конечно, огромная. Отечество – это то, что отечество, а государство – это то, что должно служить отечеству.

В.Познер: Вы как-то сказали, что нет диалога между государством или властью и народом. Вы сказали: “И это трагедия, причем давняя. Проблема эта существовала и при царе, и при большевиках, остается она и сегодня”. Кто виноват в этом?

А.Градский: И те, и другие. Мы виноваты как общество, потому что мы не будоражим власть. И ждем, когда нам уже совсем погано станет, с тем, чтобы нам схватить дубину и что-нибудь где-нибудь сломать. Это мы не правы. Власть не права, потому что она не очень сильно интересуется, что там происходит. Это надо поменять – и нам, и власти, и, может быть, от этого будет какой-нибудь плюс. Я думаю, что это, в конце концов, должно произойти, когда вымрет поколение поротых.

В.Познер: Я знаю, что Вы плохо относитесь к российскому телевидению.

А.Градский: Средне. Есть люди на телевидении, к которым я очень хорошо отношусь.

В.Познер: Это другое дело. Телевидение как целое. Потому что Вы говорите, что оно оболванивает.

А.Градский: Бывает такое. Практически все время.

В.Познер: Смотрите. В России существует, все-таки, оппозиция. Есть в обществе какие-то группы, некоторые партии, объединения и так далее, которые довольно резко критикуют власть. Значит, Вы говорите: “Возможно, сейчас такое время, что обсуждать, спорить и метаться в поисках максимально верного решения нам некогда. Представьте, что страна – это бегун, которому нужно преодолеть дистанцию. Он пытается бежать как можно быстрее, а его все время дергают за трусы и говорят “Не так бежишь! Твой стиль бега не очень красивый и так далее, тебе надо по-другому выбрасывать ноги”. Это понимать так, что Вы против этого?

А.Градский: Вы знаете, какая интересная деталь? Вы замечательно нашли эту цитату. Там была другая, там была преамбула, которая случайно исчезла. Там было начало такое: “Возможно, власть думает так”. Это меняет абсолютно все. А дальше я говорил: “Может быть, так и надо, а может быть, надо по-другому”.

В.Познер: Это меняет смысл, я прошу меня извинить. “Если б я сейчас начинал, я бы здесь ни секунды не задержался. Я бы уехал тут же в Англию или Америку. Ведь, тогда бы я мог жить и здесь, и там. Ведь, проблема моя была в том, что я не мог уехать, потому что я не мог вернуться. Уехать навсегда не мог, так что я – патриот России, стал им гораздо раньше, чем Зюганов”.

А.Градский: Я думаю, что да. Это так и есть. Я, конечно, патриот. Причем, патриотом России можно быть, живя где угодно, хоть в Таиланде. Просто где тебе лучше пишется на русском языке? Ведь, вы же знаете, что Тургеневу на русском языке лучше всего писалось во Франции. А Глинке на русском языке – в Италии. Уж я не говорю про Бортнянского и Березовского, про этих великих музыкантов, которые тоже обучались в Италии.

В.Познер: Тут с Березовским осторожнее, некоторые здесь подумают, что он еще и музыкант.

А.Градский: Нет, это не тот Березовский, который стоит в воротах за команду “Химки”. Это несколько другой.

В.Познер: Последняя цитата: “А мы не ждали перемен, и вам их тоже не дождаться”. Не приговор?

А.Градский: Это не приговор, это вывод, который выходит из сорокалетнего путешествия Моисея. То есть нам, нашему поколению и даже тому, кто слушает меня сейчас, если ему 20 лет, видимо, этих существенных перемен в ближайшее время не удастся дождаться. Но есть надежда – у меня надежда эта есть – что со временем это произойдет.

В.Познер: Хорошо. Марсель Пруст. Коротко, пожалуйста. Какую добродетель Вы цените больше всего?

А.Градский: Ну, это же не совсем Марсель Пруст? Владимир Владимирович, я тоже готовился к этой передаче. Это та анкета, которую распространяли, которую Марсель Пруст подписывал.

В.Познер: Да, конечно. Но она теперь и называется – Марселя Пруста. Итак, какую добродетель Вы более всего цените?

А.Градский: Ответственность.

В.Познер: Какое качество, на Ваш взгляд, слишком восхваляют?

А.Градский: Скажем так, величие собственного объединения, скажем, людей или наций. Когда люди хвастаются о себе – мы такие только потому, что мы такие, – мне это не нравится.

В.Познер: Если Вам предложили бы встретиться с любым из когда-либо живших людей, одним – с кем бы Вы хотели?

А.Градский: Вы знаете, у меня была такая возможность, я не смог этого сделать. Это был Сахаров. За день до этого он умер, а мы должны были лететь с ним вместе в самолете и кресла наши были рядом.

В.Познер: Что Вы считаете своей главной слабостью?

А.Градский: Размахивание руками и попытка орать все время, когда можно уже спокойно разговаривать.

В.Познер: Каков Ваш девиз?

А.Градский: Такого нет. Когда-то был. Хуан Рамон Хименес: “Если тебе дадут линованную бумагу, то постарайся писать поперек”.

В.Познер: Как бы Вы хотели умереть?

А.Градский: В полном сознании, в тихом угасании и что-то напоминающее взрезание вен римскими сенаторами в теплой ванне. Конечно, взрезать вены не стал бы, но так вот, в сознании. Вы знаете, как Павлов умирал? Говорят, Иван Павлов, собрал студентов и сказал: “Вот, смотрите. Я умираю. Вот теперь мне холодно. Нога холодеет, отнимается рука. Записывайте”. А потом он умер.

В.Познер: Какова Ваша главная черта?

А.Градский: Я думаю, каменная задница.

В.Познер: Кого из ныне живущих Вы более всего презираете, если есть такой?

А.Градский: Нет, вообще это чувство мне незнакомо.

В.Познер: Если б Вы после смерти могли вернуться кем-то или чем-то, то кто бы это был или что бы это было?

А.Градский: Если бы это можно было бы обсуждать, я бы просто попытался бы стать самим собой и не сделать тех глупостей, которые я понаделал.

В.Познер: Когда предстанете перед Богом, что Вы ему скажете?

А.Градский: Вот этого у Марселя Пруста ни в анкете. Это Вы придумали этот вопрос? Скажите мне честно.

В.Познер: Не имеет никакого значения. Когда пригласите в свою программу, зададите вопрос. Итак?

А.Градский: Ответ на этот вопрос я заготовил давно. Считается, что Господь Бог знает о нас все.

В.Познер: Так что Вы ему скажете?

А.Градский: Так что же говорить? Надо молчать и ждать его решения.

В.Познер: Ничего не скажете?

А.Градский: Да.

В.Познер: Это был Александр Градский. Спасибо.

Интервью 2009 года