– Я из Кабардино-Балкарии, и погружена в реалии малых народов, которые стремятся сохранить свою национальную идентичность, стремятся сохранить свой язык, обычаи, культуру. И учитывая этот тренд на глобализацию, меня мучает вопрос, а не тщетны ли эти усилия? И вот если посмотреть в перспективе пятидесяти, ста лет, – какое вообще значение будет иметь национальная идентичность, откуда ты, кто ты и так далее.
– Мне кажется, что движущей силой глобализации является капитализм. Что я имею в виду? Возьму очень простой пример. Вот есть фирма Nike, которая делает кроссовки. Хорошие кроссовки, предположим, стоят 150 долларов. Американский рабочий, который делает эти кроссовки, получает минимум 15 долларов в час, такой закон, меньше он не может получать. А вот если эти кроссовки будет делать китаец, то ему можно платить не 15 долларов в час, а 20 центов в час, но продавать по-прежнему по 150 долларов. Совершенно колоссальный выигрыш.
Когда переносят крупнейшие производства в другие страны, где можно все это производить намного дешевле, но не продавать дешевле, а продавать точно так же. Вот что такое глобализация.
Это вовсе не стремление «уничтожить» малые народы или чтобы они не говорили на своем языке. Об этом вообще нет речи, они не думают об этом. Есть совсем другое – это максимальный заработок, прибыль.
Никакого исчезновения малых народов не будет в результате этого и они не забудут свой язык. Они все равно живут на своей территории, ходят в свои школы, у них есть свои семьи, свои традиции. И на мой взгляд, глобализация на это не влияет. Для меня глобализация – это сугубо экономические соображения.
– То есть вы не представляете себе такую ситуацию, если взять Европу как единое образование, в которой люди во Франции, в Германии, в других странах будут идентифицировать себя в первую очередь как европейцы, а не, например, как немец, француз и так далее…
– Они себя так не идентифицируют. Я могу сказать вам на опыте моих фильмов, когда я в той или иной стране брал интервью у людей, я у всех спрашивал, задавал один и тот же вопрос. Если это было во Франции, то вопрос звучал так: «Пожалуйста, завершите для меня следующее предложение: Для меня быть французом – это значит…», в Германии – «для меня быть немцем – это значит…», в Англии и так далее. И все, кроме немцев, и это очень интересно, отвечали «для меня быть французом – это важно и это главное» и так далее. А вот немцы отвечали: «для меня – это значит быть европейцем».
Почему они так отвечали? Потому что до сих пор, и они это чувствуют, сказать «Я – немец» – это не очень как-то хорошо воспринимается в той же Европе. Потому что немец – этот тот человек, который за XX век был повинен в двух мировых войнах. И причем если Первая мировая война – это была просто война, страшная, тяжелая, но война. То Вторая мировая – связана с невероятно страшными, бесчеловечными вещами, которые творили немцы, а не кто-нибудь другой.
До сих пор этот комплекс вины, хотя вроде сегодняшний немец ни в чем не виноват, тем не менее, этот комплекс сохранился. И это была единственная страна, в которой хоть какие-то люди отвечали: «Для меня быть немцем – это значит быть европейцем».
Ни в Италии, ни в Испании, ни в Англии, ни во Франции, ни в Скандинавских странах такого не было. То есть своя национальная принадлежность, она очень значима – это просто главное.