— Как вы думаете, наступит ли в России когда-нибудь такое время, что президентом станет человек по фамилии, условно, Шниперсон?
— То есть еврей, проще говоря?
— Да.
— Я не вижу: почему нет? Знаете, в свое время, если бы спросили: «Можете ли вы представить, чтобы чернокожий стал президентом Соединенных Штатов?», по сути дела не было человека, который сказал бы «да». И, тем не менее, это произошло.
— А женщина может стать президентом?
— Я говорил раньше, не помню, вам или кому-то еще: женщины в России, конечно, сильнее мужчин, по всем данным сильнее. Русские женщины очень активны, и за последние годы они сильно продвинулись: и в бизнесе, и в политике. Наверное, потому что они больше испытали, больше перетерпели и сумели при этом сохраниться. Я думаю, что женщина-президент – абсолютно реальная вещь в России.
— На сколько лет вы себя чувствуете?
— На сколько лет я себя чувствую? Это хороший вопрос, потому что нет одного ответа. В зависимости от обстоятельств, от того, чем в данный момент занимаюсь, я чувствую себя то совсем молодым человеком: 25-30 лет, то – очень старым, все знающим и заранее понимающим, что будет и стоит так говорить или не стоит.
Знаете, я не так давно проходил биологические тесты, мне было интересно узнать свой реальный возраст. В результате прохождения сложной системы разных анализов оказалось, что мой биологический возраст на 30 лет меньше календарного. 54 года. Вот тоже не дитя, прямо скажем. Чувствую ли я себя на 54 года? Наверное. Хотя я даже не помню: а что это такое, как себя чувствуют в 54 года?
— Ну, это подвижность суставов, наверное, сила мышц…
— Ну, тогда мне не 54, а гораздо меньше, потому что вот сегодня, например, я 1,5 часа играл в теннис и потом
час занимался фитнесом. Какие же это 54 года? Это, наверное, лет 35-40. А иногда действительно, вдруг наваливается груз того опыта, который имеешь, и ты понимаешь, что совсем не молодой.
— В Екатеринбурге одна богатая дама открыла «зеленый» ресторан здорового питания. И она говорит о том, что наша старость зависит от того, что мы сейчас едим. И в целом-то можно, конечно, с ней согласиться, но, согласно статистике, дольше всего живут вовсе не приверженцы ЗОЖ и даже не спортсмены, а академики РАН. Люди умственного труда. Те, кто на всю катушку тренирует свое серое вещество.
— Я с вами согласен, но что имеет большее значение – не знаю. Потому что если не заниматься спортом и особенно если не следить за тем, что и как ты ешь, то внешнюю презентабельность сохранить невозможно. Я видел много интеллектуалов и моего возраста, и моложе, в основном мужчин, с огромными пузами, обрюзгших…
Я согласен с вами, работоспособность мозга влияет на продолжительность жизни. Но ведь есть еще качество жизни. И значение имеет не только, сколько ты живешь, но и как ты живешь. И если ты мужчина, смотрят ли на тебя женщины, к примеру. Кому-то это, может быть, совершенно безразлично, а кому-то нет. Важно, нравишься ты себе в зеркале или говоришь: «Господи, боже мой!». И тут уже одной работы мозга недостаточно.
Поэтому, мне кажется, необходимо все в комплексе. Спорт – это важная вещь. И если бы я разбивал на проценты, то я бы сказал: «Спорт – это 30%».
— В интервью вы говорите о том, что вам немного осталось…
— Нет, я этого не говорю.
— «Ну, сколько вот у меня еще лет?» – это цитата из вашего интервью.
— При моем возрасте, я считаю, что даже если доживу до 120, как евреи желают друг другу, то все равно это не так уж и много.
— 36 – еще хороший отрезок.
— Но это меньше половины от того, что я прожил. До 120 я, конечно, не проживу, это понятно. Но даже если доживу, скажем, до ста, то это всего лишь 16 лет. Мало.
— Вас это волнует?
— Ну, как? Меня волнует только в том смысле, что мне очень нравится жить. Очень. Я живу полной жизнью. Когда я вижу людей, которые тяжело болеют, не могут вставать, их кормят с ложечки, я думаю о том, как это страшно, лучше застрелиться, чем так жить. Но пока ты можешь делать все: ездить и видеть мир, ходить в кино. Это же огромное удовольствие.
И, конечно, я понимаю, что и до ста вряд ли повезет дожить. Все-таки сто лет – это чёрти сколько. Сейчас я знаю, что хорошо выгляжу, ну а как я буду выглядеть лет через пять, например? Потому что разница между 85 и 90 – это большая разница. Это не 25 и 30. Вот насколько я буду функционален? Я этого не знаю, и никто этого не знает. И, конечно, я думаю об этом иногда. И часто – о смерти. Но мне кажется, что любой человек должен думать о смерти, начиная с детства вообще.
— Вас эта мысль пугает?
— Смерть? Очень любопытно, как это будет.
— Вот ты есть, а потом раз – и тебя нет.
— А потом тебя нет. Но если ты верующий, то все прекрасно.
— Но вы-то – неверующий.
— А я, да, неверующий.
— Как это осмыслить?
— Это и есть одна из главных, а может быть, вообще самая главная проблема человека. Как примириться с
тем, что скоро тебя не станет? Как это понимать-то? Отсюда религия-то и пошла. Тебе дают объяснение: «Да нет, что ты, друг, все будет хорошо». Страх смерти – основа любой религии.
А я не хотел бы мучиться, я не хотел бы, чтобы это было долго, тяжело, больно. Этого бы я не хотел. Но мне очень даже любопытно: как это будет происходить.
— Если все-таки предположить на минутку, что есть ад и рай, как вам кажется, где компания для вас была бы интересней?
— Я думаю, в аду. Там вообще интересней. А вот эти летающие ангелочки, играющие на арфах, – это, знаете…
— Не ваша тема.
— Нет, не моя тема. Я знаю, куда попаду. Никакого рая, никакого ада.
Интервью 2018 года
