— Назовите пять человек, которые вас по-настоящему любят.
— Моя жена, моя дочь, мой внук и моя внучка. Они все меня по-настоящему любят. Потом мой друг Фил Донахью меня по-настоящему любит. Вот вам пять. Могу и больше назвать.
— Давайте еще пять.
— Еще пять, может быть, будет сложно. Конечно, важно понять, что такое «по-настоящему любит», но я думаю, что могу сказать. Значит, есть такой Андрей Берелович, мой очень близкий друг, который живет во Франции, меня по-настоящему любит. Наверное, есть у меня еще один друг, который живет в Бордо, его зовут Стивен Шнайдер. Это мой друг детства, мы знакомы 80 лет. Ему столько же лет, сколько и мне. Нам было по четыре года, когда мы познакомились. Вот он меня по-настоящему любит. Ну и, разумеется, я их также по-настоящему люблю. Это взаимное чувство. И потом есть довольно много людей, кто меня любит. Вот по-настоящему ли? Я придаю этому какое-то особое звучание. И поэтому, наверное, вот так. Может быть, я кого-то не вспомнил. А может быть, я о ком-то не знаю.
— Боюсь оказаться некорректной, вы не назвали приемного сына.
— Да, действительно не назвал, забыл. Как раз сегодня мы с ним ужинаем вместе. И да, он меня по-настоящему любит, и его жена меня по-настоящему любит. Так что вот вам еще два человека.
— У вас в гостиной стоит телевизор. Вы его смотрите?
— Да. Я смотрю спорт, смотрю теннис (который очень люблю), когда идут серьезные турниры. Я смотрел первенство мира по футболу, когда не был на стадионе. Смотрю некоторые программы. Иногда по нужде, потому что понимаю, что мне это надо посмотреть.
— Что вы смотрите по нужде?
— Бывает, появляются новые программы, которые вызывают у меня любопытство. Например, «Большая игра» – новая политическая передача на Первом канале, где один из ведущих – американец, бывший, правда, наш гражданин, а другой-то – наш, вместе с двумя гостями обсуждают политические проблемы. Бывает достаточно любопытно. Так что не могу сказать, что я не смотрю телевизор. Хотя сейчас так говорить очень модно, и, по-моему, это кажется таким… как бы это сказать, признаком…
— элитарности.
— Да.
— Согласна с тем, что, когда ты журналист, нельзя не смотреть выступления Президента. Но те ток-шоу, которые идут днем и вечером…
— Они дают каналу рейтинг, а рейтинг приносит деньги. Чем больше человек смотрит передачу, тем дороже стоит рекламное время. Другое дело, что это для определенного контингента, для определенного зрителя.
— Это же вечная дилемма: спрос рождает предложение или предложение рождает спрос.
— И то и другое верно. Это не улица с односторонним движением. И, конечно, телевидение в лице конкретного руководства ищет хит. Это главное. И вот это бытующее мнение, что, мол, телевизор не смотрят, – это ошибка, заблуждение. Смотрят.
— Вас не обижает, когда говорят плохо про телевидение? Ведь вы же работаете на TV.
— Я сам говорю про него плохо. Мне важно понимать, что я делаю. Для меня это принципиально важная вещь. Оценка других меня волнует мало. К сожалению, то, что происходит на российском телевидении, происходит всюду. И я уже говорил неоднократно: между цензурой государственной и цензурой корпоративной нет никакой разницы.
— А вы когда-нибудь видели такую передачу «Пока все дома»?
— Да, конечно.
— А почему никогда не принимали в ней участие?
— Совершенно не хотел. Она, на мой взгляд, очень искусственная. Потом там еще монтаж мощный. А я принципиально не участвую в записях. Или только в том случае, когда гарантировано, что запись длится ровно столько, сколько длится эфир, чтобы не могли ничего поменять, переставить и т.д. Это мое условие.
Интервью 2018 года
