В.Познер: Здравствуйте. В эфире программа “Познер”, наш гость – актриса… Я не люблю это сочетание “общественный деятель”, но общественно очень активный человек Чулпан Хаматова. Здравствуйте.
Ч.Хаматова: Добрый вечер.
В.Познер: Вы – первая женщина в этой программе. Нам чуть больше года, и до сих пор у нас не было ни одной женщины. Я не могу понять почему, но Вы – первая. Так что я Вам очень благодарен, что Вы пришли – все-таки, это не мужская программа. Мы начинаем всегда с vox populi – с вопросов, которые присылают на сайт Первого канала наши зрители, знающие, кто у нас будет в гостях. Поэтому я прямо и начну с них. Первый вопрос к Вам от Александра Валерьевича Евтушенко. Он цитирует русского историка Василия Ключевского, писавшего: “Истинная цель дела благотворительности не в том, чтобы благотворить, а в том, чтобы некому было благотворить”. А какая для Вас истинная цель благотворительности?
Ч.Хаматова: Я не поняла.
В.Познер: Значит, еще раз: цель благотворительности в том, чтобы в конце концов она была не нужна. А какая ваша цель?
Ч.Хаматова: Если говорить про истинную цель, наверное, он прав. Я была бы счастлива, если бы на сегодняшний день… Фонд “Подари жизнь” старается помогать детям с онкологическими заболеваниями. На сегодняшний день это самое дорогостоящее лечение, нет ни одной болезни, которая бы обходилась так дорого как онкология или онкология крови. И если бы завтра придумали лекарство против рака, я была бы счастлива.
В.Познер: Юлия Вячеславовна Чимирис: “Скажите, пожалуйста, Вы хотели бы получить Оскар? Для Вас награды важны? И какую награду Вы считаете наиболее ценной для себя?”
Ч.Хаматова: В глобальном смысле, конечно, это достаточно бесполезная история. Наверное, этот момент, когда ты сидишь вся красивая, в украшениях, это похоже на маленький день рождения, какой-то праздник – может быть, это самое приятное, что есть в этих церемониях, – такие праздники для артистов и для людей, которые делают кино. Но по большому счету, если я сейчас буду говорить, что я не хочу получить Оскара, конечно же, это будет кокетство. Да, мне было бы интересно прожить этот момент. Не до такой степени, чтобы сейчас все бросить и к нему стремится.
В.Познер: Владимир Федорович Богарт: “Скажите, пожалуйста, где Вам интереснее работать: в России или за рубежом? И вообще, есть ли разница?”
Ч.Хаматова: Невозможно так сказать. Иногда за рубежом очень интересные проекты, а в России – неинтересные, сухие, формальные. Иногда наоборот. Все зависит от художника. У художников нет какой-то прямой ментальности, национальности – я этого так не ощущаю.
В.Познер: Вы работали в Германии? Где Вы работали за рубежом?
Ч.Хаматова: Германия, Австрия. Последняя моя картина была в Португалии.
Ч.Хаматова: Лев Анатольевич Истомин: “В 2005 году в интервью “Российской неделе” на вопрос “Что вы можете сказать о нашей современной жизни”, вы ответили следующее: “Очень хочется жить в демократическом обществе и чувствовать, что меня, гражданку России родная страна в обиду не даст”. Вопрос следующий: Ваша позиция изменилась за 4,5 года? Стало ли, на ваш взгляд, наше государство более демократическим или, может быть, наоборот?”
Ч.Хаматова: Наверное, глобальное, что во мне изменилось, – это то, что я стала больше видеть людей. Если тогда было какое-то достаточно схематическое представление… Я помню, с чем были связаны эти слова. Это была программа “Розыгрыш”, я очень испугалась и поняла, что я даже как известная, популярная артистка – мне некому обратиться за помощью, настолько у меня было паническое состояние. И я подумала, как же живут люди, у которых нет ни связей, ни знакомств. И в тот момент мне было страшно, я, на самом деле, думала, что, все-таки, я хочу жить в стране, которая любит своих граждан и не даст в обиду. Но потом случилось очень много всевозможных шагов в моей жизни, например, было нападение не очень клинически здорового фаната. И мне помогли в милиции, а в другой раз – не помогли в милиции. Мне кажется, мы такие конкретные личности: вот хороший человек, вот не очень хороший. И обобщать сейчас я уже не могу.
В.Познер: Михаил Трофимович Куракин спрашивает: “Недавно читал Ваше интервью в одном из протестантских журналов. Сегодня в России отношения между верующими различных конфессий очень напряженные. Наверху, вроде бы, декларируется мир и дружба, а на самом деле, отношения между людьми разных религиозных взглядов не очень нормальные. Чем Вы это объясняете? Вообще, думаете ли Вы об этом?”
Ч.Хаматова: Я знаю, что это за журнал. Но я объясняю тем, что когда неспокойно и нестабильная жизнь, всегда нужно найти крайнего, а крайнего по другой вере найти очень легко и быстро. И оправдать все это легко и быстро. И мне кажется, это просто говорит о нестабильности почвы на сегодняшний день жизни в России. Поэтому проще обвинить таджика или узбека в том, что я, как москвич, плохо живу.
В.Познер: Анна Ягина: “Как, по-Вашему, чего не хватает России?”
Ч.Хаматова: Мне кажется, инициативности людям. Ощущения, что не кто-то за меня это сделает, и не корить и не винить, а самому делать. Как у Бродского – он говорил, что в России несколько поколений вытравлялось это чувство действия и поступков, то, что мы забыли, что такое действовать самостоятельно и за нас всегда все решали и, наверное, мы сейчас получаем…
В.Познер: Да. Еще в это время родилась такая мудрость, что инициатива наказуема, да?
Ч.Хаматова: Да, пожалуй.
В.Познер: Валентин Сергеевич Краснов: “Сложнее сниматься в кино или играть в театре?”
Ч.Хаматова: Мне – в кино.
В.Познер: А почему, собственно говоря?
Ч.Хаматова: У всех повышается ответственность и это, все-таки, другая профессия. В театре ты ступаешь на сцену и начинается, начинается, и есть некое дыхание, есть связь с залом, это процесс, более приносящий радость. В кино, все-таки, другое. Я тоже люблю кино, я пытаюсь его постичь, чтобы оно мне нравилось так же, как в театре. Но если говорить о том, где вольготней, где дышится легче и где радостнее, – конечно же, в театре.
В.Познер: Хорошо. Сейчас у нас, уважаемые зрители, реклама, а потом уже непосредственно поговорим с глазу на глаз. Не уходите.
В.Познер: Начнем с самого простого. Ваше имя Чулпан. На татарском – звезда рассвета?
Ч.Хаматова: Да.
В.Познер: Это Ваше имя? То есть Вам мама с папой дали это имя?
Ч.Хаматова: Да, мама с папой.
В.Познер: Я почему спрашиваю? Потому что в печати где-то я читал, Вы даже, может быть, кого-то разыгрывали, говорили, что Вы сами себе его придумали.
Ч.Хаматова: Да, это была такая статья, где были собраны все самые повторяемые вопросы, клише. И так как они постоянно повторяются – а мне кажется, это не те вопросы, на которые стоило бы тратить время…
В.Познер: Люди должны знать хотя бы. Значит, это Ваше имя. Добро. Вообще, скажите, пожалуйста: Вы себя чувствуете татаркой? Вообще, для Вас национальность имеет значение? Я спрашиваю, потому что во многих мне знакомых странах для людей важна не национальность, а гражданство. Скажем, какой-нибудь, там, чернокожий француз – он говорит: “Я француз”, он не говорит, что он из Сенегала или еще откуда-то. Так вот, Вы себя как чувствуете?
Ч.Хаматова: Я, конечно, ощущаю, что я татарка. Я горжусь, что я татарка. Но я при этом живу в России. Это моя страна, это моя родина.
В.Познер: Язык знаете татарский?
Ч.Хаматова: Нет. Мне очень стыдно, но я как раз росла в тот период, когда языка не было в обиходе вообще.
В.Познер: Сколько лет тому назад Вы впервые столкнулись с детьми, больными лейкозом? Это было лет 5?
Ч.Хаматова: Да, 5, 6 почти.
В.Познер: Вот. И в результате того, что Вы увидели и встречи с врачами, и так далее, Вы вместе с Диной Корзун создали фонд “Подари жизнь”. Организовывали благотворительные вечера, собрали довольно много денег, спасли, безусловно, не одну жизнь. И многие говорят, что в какой-то степени благодаря Вам, изменилось отношение к благотворительности в России, что Вы сыграли в этом некую роль. Так вот, даже Вы лицо в какой-то степени благотворительности. Так некоторые считают, справедливо или нет – не знаю. Но вот Вы что говорите: “У меня паника от того, как тупеет публика. Люди стараются найти доказательства, что ты делаешь добрые дела за деньги, а не от чистого сердца”.
Ч.Хаматова: Нет, тут какая-то странная компоновка. Публика – это я имела в виду публику в театре. Про то, как люди слушают. Это были зрители.
В.Познер: А вообще есть вот это?.. Я почему Вас спрашиваю? У меня в программе недавно был Тед Тернер – американский миллиардер, создавший CNN. И он рассказывал о том, как он пожертвовал третью своего состояния, миллиардом долларов на нужды ООН. И потом мне говорили, что в интернете прямо были целые дебаты по этому поводу. Одни говорили “Да, не может быть! Никто не отдаст просто так деньги – это они придумали, это пиар и прочее”. Встречаете ли Вы это отношение?
Ч.Хаматова: Конечно! И иногда от очень уважаемых людей.
В.Познер: Как Вы объясняете такой, я бы сказал, цинизм?
Ч.Хаматова: Я думаю, что если касается журналистов, если касается обычных людей, то это понятно, что они настолько не в курсе работы. Если касается умных и прогрессивных людей, которые берутся делать такие суждения, то это, опять-таки, просто незнание. Есть некое предположение, такие какие-то собственные домыслы, почему так происходит. Погрузиться в это и посмотреть, как работает фонд, – это мое большое желание – пригласить этих людей посмотреть, показать им наш фонд, показать, как работают люди, сколько они работают и как эта пена рекламная, самореклама и так далее – как она в итоге отражается на поступлениях и на сборах. Я не могу собрать в месяц 20 миллионов рублей только по физическим лицам. Я не могу отдать эти деньги – у меня их нет просто – в фонд. А так как мы делаем акции, и я прихожу на телевидение, и я даю интервью, то у нас это получается. Я не говорю, что я одна, нас очень много, но, тем не менее, если кто-то придумает какую-то другую форму объяснения людям, что детский рак лечится, это не приговор… Для этого нужны средства массовой информации.
В.Познер: Но если я Вам предложу другой вариант что ли. Много-много лет тому назад как-то я был в бане. Я очень редко хожу в баню, но была такая мужская компания, и какой-то был мужчина, который разглагольствовал на ту тему, что никакой любви нет, все это бред – есть то, что есть, а насчет любви – это чепуха. И я ему сказал, что, по-видимому, Вам в жизни не очень повезло, Вы сами никогда любовь не испытывали и не можете допустить, что ее испытывал другой. И поэтому Вы ее отрицаете. Так вот, те люди, которые говорят, что всякая благотворительность, на самом деле, преследует совсем другие цели – личный пиар или еще что-то такое… Вам не кажется, что просто они сами-то никогда бы не стали давать деньги и допустить, что кто-то другой дает и таким образом, как бы, от них отличается в позитивную сторону, они не могут?
Ч.Хаматова: Это одна сторона. Иногда эти люди дают деньги, но они дают тихо и скромно.
В.Познер: Это другое дело.
Ч.Хаматова: Да. Когда обвинение как раз в том, что мы это делаем настолько публично и все время так поднимаем эту пену, что уже кажется, что за этим кроется какой-то другой смысл. Но, опять-таки, каждый понимает так, как понимает. И я, например, очень благодарна этим людям, потому что они нас сделали сильными. Сначала мы были – нас так кольнешь, и мы с Диной так рыдали, переживали ночами, думали “Как же так?” А потом шаг за шагом, статья за статьей… Мы понимали, что невозможно всем объяснить. Если человек, дай Бог, никогда с этим не столкнется, то понять, конечно, трудно. Они счастливые люди, они не видели этого ребенка, на которого нужно в течение двух дней собрать 15 тысяч евро – срочно, сейчас. И он им не снится. Он живет где-то, пишет, работает и поэтому имеет право думать так, как он думает.
В.Познер: Работающий у Вас в фонде или, по крайней мере, принимающий в этом участие Валерий Панюшкин как-то сказал, что не нужно получить миллион от одного человека, а нужно получить по рублю от миллиона человек.
Ч.Хаматова: Да, это наша гордость. Мне кажется, в этом году с прошлого концерта мы переломили это. По крайней мере, по поступлениям в фонд: раньше у нас очень много было серьезных и юрлиц, и каких-то компаний, и просто богатых людей. Но мы стали думать о том, как можно сделать так, чтобы каждый человек понимал сопричастность к этому. Что не от того, что какой-то олигарх передаст миллион долларов, а будет от меня, от моих 10 рублей или 100 рублей. И от этого были выпущены карты “Подари жизнь” совместно со Сбербанком, специальные благотворительные карты. Когда ты расплачиваешься и крохотная сумма, которую ты даже не ощущаешь, она начинает превращаться. И когда после концерта, который мы делали, опять-таки, с учетом на большую публику мы собрали за 11 дней 24 миллиона рублей со средним взносом в 100 рублей, мы поняли, что нам удалось переломить.
В.Познер: В недавнем послании Федеральному собранию Президент Медведев посвятил благотворительности целый раздел, я его процитирую: “Поправки в законодательство будут направлены на упрощение работы тем некоммерческим организациям, которые ведут благотворительную деятельность и помогают социально незащищенным гражданам”. Дальше он говорит: “Мы поддержим тех, кто бескорыстно посвящает свой труд и время другим людям”. Но многие предприниматели продолжают утверждать, что тех, кто занимается благотворительностью, все равно облагают налогами, иногда даже двойным налогом. Чего бы Вы хотели от государства в этом отношении?
Ч.Хаматова: Ну, конечно, помощи, которая выражается в удобстве людям, которые готовы помогать. И в удобстве благотворительным некоммерческим организациям принимать эту помощь. Потому что желание есть, но такое количество неудобств в законах, что получается, что выгоднее даже иногда, например, помочь, обманывая государство.
В.Познер: А скажите мне, пожалуйста, это неудобство, которое Вы называете… Как Вы думаете, это случайно? Это множество всяких штук?
Ч.Хаматова: Безусловно, нет. Конечно же, это возникло тогда, когда на благотворительности стали делать всевозможные махинации не в пользу благотворительности. И это до сих пор есть – сплошь и рядом. И мы сталкиваемся с тем, что иногда наши дети, которым помогает наш фонд, которые выписались, а иногда даже и ушли от нас, вдруг появляются на других сайтах. То есть сайты или организации мошенников – это есть. Конечно, это нужно отслеживать, но все плохое не должно не должно так мешать по крупицам собирающемуся хорошему. То есть нужно так, чтобы государство тогда в свою очередь помогло.
В.Познер: А как рядовому человеку понимать, что это – нормальный, честный фонд и так далее?
Ч.Хаматова: Проверять. Должны быть сайты. Если ты отправил деньги, то ты должен увидеть, что они поступили на ребенка, если я говорю про наш сайт. Когда мне и Дине сказали, что нужно организовывать фонд, а мы очень этого не хотели – потому что мы так надеялись, что будет просто адресная помощь. Сейчас поможем купить этот аппарат, потом купим этот аппарат. И на первом концерте мы кричали: “Мы не фонд, это не фонд и к фонду не имеет никакого отношения!”, потому что со словом “фонд” ассоциировался только негатив. И когда нас убедили, что, к сожалению, законы таковы, что мы не можем больше какой-то суммы собирать без тендера или без того, чтобы эти деньги потом будут разыгрываться (а 60 тысяч рублей для онкологии – это ничто, к сожалению), и пришлось организовывать фонд, то мы с Диной сказали, что главное условие – чтобы все было прозрачно. Потому что ни я, ни Дина, не имеем экономического образования, у нас есть только доверие к тем людям, с которыми мы пускаемся в это плавание и есть наши имена, которыми мы дорожим, естественно. Поэтому если мы хотим, чтобы люди нам доверяли, мы должны быть прозрачны и открыты до такой степени, что каждые 10 рублей, поступившие на счет, тут же должны автоматически появляться на сайте – что Петрова направила 10 рублей, в этом месяце было потрачено, вот на эти деньги, которые были собраны, вот на эти лекарства – чтобы была полная отчетность, чтобы люди видели, как работают их деньги, на что они сдают эти деньги. И каждый раз сейчас, приходя куда-нибудь и видя кэш-боксы, которые собирают на детские дома и не видя там адреса или телефона, у меня начинаются конвульсии. Потому что этого не может быть. Может быть, это чистая и прозрачная организация, но не указать адреса или телефона, по которому я могу позвонить и узнать все, что мне требуется по поводу мои 100, 10 рублей, куда они пойдут, на кого они пойдут, – такого быть не может. Несколько раз я даже пыталась, все-таки, узнать, что это за фонды. Потому что организации, которые поступают так, естественно, наносят удар тем организациям, которые пытаются быть открытыми.
В.Познер: Вы знаете, в вопросах, которые были присланы на сайт Первого канала, значительная часть была связана именно с Вашей деятельностью в области благотворительности. И меньше в части актерской, хотя, тоже были вопросы. И у меня будет то же самое. К тому же, я, к счастью, не критик ни кино, ни телевидения, ни театра. Я, все-таки, один вопрос Вам задам, может быть, два. Но Вы меня гораздо больше интересуете просто как человек в целом, а не только как замечательная актриса. Наверное, Вы знаете ту историю. Это было много лет тому назад, снимался фильм, который назывался “Марафонец”. Это был, по-моему, 1976 год. И в этом фильме играл выдающийся английский актер Лоуренс Оливье, которому тогда было 69 лет, и весьма известный американский актер Дастин Хоффман, которому было 39 лет – он был ровно на 30 лет моложе. Хоффман играл сугубо по методике Станиславского, он вживался в роль и так далее. И к концу съемочного дня Оливье был свеж и абсолютно легок, а тот был как выжатый лимон. И однажды Хоффман обращается к Оливье и говорит: “Послушайте, сэр Лоуренс, ну как же это получается? Вы на 30 лет меня старше, но в конце съемочного дня Вы – как огурчик, а я совершенно как выжатый лимон. Как это у Вас получается?” И Оливье, посмотрев на него, с милой улыбкой сказал: “Дастин, а Вы пробовали играть?” Так вот, я Вас спрашиваю: Вы, когда на сцене – я говорю о театре, ну, и в кино тоже – Вы играете? Или Вы ИГРАЕТЕ, так сказать?
Ч.Хаматова: Я как актриса, всегда вижу, что человек играет, я вижу этот зазор между персонажем и личностью. И мне всегда этого мало и недостаточно, потому что есть понятие о ремесле, но для меня этого мало. Мне интересны артисты, которые соединяют персонаж с личностью, своей собственной, вживаются в образ – мне кажется это всегда интересней, всегда имеет больше отношения к театральному искусству, нежели чем просто… Когда это похоже на КВН в не очень хорошем его выражении. Милляр очень здорово показывал как-то, что вот здесь персонаж, а здесь – я. И раньше играли так: я подходил к персонажу. Сейчас играют: персонаж подходит ко мне, то есть подтягивают все характеристики персонажа под свои и я остаюсь в предлагаемых обстоятельствах, как учил нас Станиславский. Он говорит: а хотелось бы, чтобы они встречались на середине. Вот когда на середине встречается артист, человек, личность и весь багаж, который подарен пьесой или автором персонажа, вот тогда – это чудо. Для меня это всегда чудо, когда я понимаю, что я не узнаю человека. И я понимаю, что это артист, но это не этот артист. И при этом есть созвучие с моей душой, я понимаю, что сейчас он как человек не спит, он тоже там, внутри. Он не просто надел какую-то чужую походку, изменил голос и так далее… Значит, и играть, и ИГРАТЬ.
В.Познер: Я уже говорил в начале программы, что я Вас воспринимаю как общественно активного человека, и, конечно, этот фонд об этом говорит. Но есть другие свидетельства. Например, то, что Вы приняли в свое время приглашение войти в Общественную палату. И как Вы рассказываете – я Вас цитирую: “Это вызвало у многих моих друзей, мягко скажем, удивление. Я не вступала ни в какую партию, я ничего не поддерживаю, я так понимаю свою миссию. Я – тот голос, который должен от врачей донести информацию до Путина, Медведева, до верхов. Врачей они не услышат, а мой голос они услышат”. Спрашиваю Вас: услышали?
Ч.Хаматова: Да. Я больше не в Общественной палате. Это достаточно медленная история, потому что те разработки, которые делает Общественная палата, они потом выносятся еще куда-то, еще куда-то. И проходят годы, пока те предложения, которые внес непосредственно фонд “Подари жизнь” или вся Общественная палата по благотворительности… Казалось, что это все будет быстрее, но, тем не менее, все равно это очень медленно. И я очень рада, что у меня был этот опыт. Я увидела этих людей, которые занимаются тем же. И мы, все-таки, собирались, и я теперь по-другому знаю проблему и знаю какие-то нюансы, которые не знала до того момента. И знаю, о чем, если будет возможность, говорить с теми или иными людьми.
В.Познер: Но Вы довольны, что Вы были членом Общественной палаты именно в том смысле, в каком Вы тогда говорили? Что это способствовало тому, что услышали Ваш голос? Или, может быть, Вы заблуждались?
Ч.Хаматова: Да, прямого общения не было, хотя, говорилось о том, что будет непосредственное общение Общественной палаты с представителями власти. Один раз только было, но и то это было достаточно скомкано. И я еще не совсем вписалась и не могла вписаться априори, потому что это другой язык, другое понимание проблемы, другое знание законодательства. И мое нахождение там в какой-то момент стало бесполезным. Все, что мне нужно было, я получила, а дальше двигать это было невозможно. От фонда все равно оставались люди, в этом году пришла Тина Канделаки, которая тоже в попечительском совете фонда “Подари жизнь”. Поэтому было, все-таки, не так, как представлялось изначально. Но, тем не менее, я очень благодарна, что у меня был такой опыт. Иногда мучительный, иногда очень положительный. Это было интересно и для меня, и для нашей команды.
В.Познер: Вообще, Вы высказываетесь довольно резко. Я читал очень много из Ваших интервью, позволю 2-3 цитаты. Например, вопрос: “Вы воспринимаете наше время как катастрофу?”. Ваш ответ: “Да, я воспринимаю это время как катастрофу, к сожалению”. Еще. Вы цитируете своего кумира и друга Юрия Шевчука: “Как надо жить в этой стране, жить не можно”. И добавляете: “В этой стране не ценятся люди. Счет идет на миллионы. Все, что меньше миллиона, не представляет для руководства страны ни малейшего интереса”. Правда, это высказывание 2005 года. Или еще: “Никуда мы от этого, советского прошлого не ушли, конечно. Относительно свободным может считаться поколение, которое не сталкивалось ни с пионерией, ни с чем-то таким. У нас до сих пор нет прав человека – все об этом знают. Если тебя ударит по голове Первый, ты окажешься бесправным”, – это тоже 2005 год. У Вас нет опасений, что такого рода высказывания – довольно-таки резкие, нелицеприятные – могут помешать работе Вашего фонда? В конце концов, Ваш фонд нуждается в поддержке государства?
Ч.Хаматова: Да, и государство нам помогает. Несмотря… Все, что Вы сейчас прочитали – я не отказываюсь от этих слов, к сожалению – но это, наверное, касалось спектакля “Голая пионерка”. Но все равно, мне кажется, я достаточно скромна.
В.Познер: Я же говорю не о скромности. Вы очень твердо говорите то, что думаете. Другие люди часто ходят вокруг да около, да еще считают: “Может быть, лучше так не сказать. Может быть, эдак”. У Вас совершенно другой подход, лично мне очень импонирующий.
Ч.Хаматова: Нет, это не мешает. И я, все-таки, надеюсь, что меня слышат правильно. У меня, к счастью, нет такого страха, что если я скажу то, что я думаю, это будет как-то неправильно понято, и я потом не смогу говорить на прежние темы, на которые мы говорили с представителями власти, например, по строительству нового центра.
В.Познер: Он, кстати, строится?
Ч.Хаматова: Он строится, да.
В.Познер: Он, действительно, будет сдан в 2011 году?
Ч.Хаматова: Этого я не могу Вам сказать, но мы все надеемся. Он строится, и иногда строительство не прекращается ни днем и ни ночью. Нас врачи приглашали, мы ездили в Германию смотреть, как будут выглядеть палаты, коридоры. У нас строительство ведет немецкая компания, так как они умеют это строить.
В.Познер: Если я правильно помню, этот центр будет чуть ли не самым передовым вообще в Европе?
Ч.Хаматова: Так говорят наши врачи.
В.Познер: И что даже будут приезжать, возможно, к нам лечиться из других стран?
Ч.Хаматова: Вообще, да. Вообще, это идея этого проекта. Потому что есть разные специфики лечения в Германии, в Израиле и так далее. Недавно в Екатеринбург приезжал немецкий ребенок. Немецкие врачи отправили немецкого ребенка лечиться в Екатеринбург, потому что именно в Екатеринбурге было подходящее именно для этого диагноза лечение. Поэтому они взяли и отправили его из продвинутой Германии в Россию. И уже не говоря о том, что есть специфика крови – у нас другая, и все-таки, этот взаимообмен нужен. Мы, естественно, никуда без Европы не можем двинуться, потому что у нас нет банка доноров костного мозга, и специалистов, и техники, и так далее – все равно есть этот взаимообмен. И есть надежда, что и западные врачи, западные пациенты тоже будут пользоваться по мере необходимости этой клиникой. Это было бы интересно.
В.Познер: Некорректный вопрос я сейчас Вам задам. Вот, в один прекрасный день Вам сказали бы: “Значит так, либо профессия, либо Ваша деятельность с фондом. И то, и другое не пойдет – выбирайте”. Что бы Вы сделали?
Ч.Хаматова: А мне дадут денег на то, чтобы заниматься фондом?
В.Познер: Да.
Ч.Хаматова: Да? Тогда – фондом.
В.Познер: Я без удивления узнал, что Вы очень плохо относитесь к российскому телевидению. Я Вас цитирую: “Наше телевидение чудовищное, скучное, пошлое, грязное, неприятное”. Если уж такое оно это телевидение, зачем Вы принимали участие, скажем, в “Ледниковом периоде”? Это же, ведь, телевидение. И, кстати, неплохо сделанное.
Ч.Хаматова: Ой, какая же я глупая. Не надо было говорить. Не знаю, может быть, это было сгоряча.
В.Познер: У Вас дома есть телевизор?
Ч.Хаматова: У меня есть телевизор, но я телевидение не смотрю, потому что у меня очень портится настроение.
В.Познер: А что портит Вам настроение?
Ч.Хаматова: Ну, телевидение – это, Вы даже себе не представляете, что это за сила. Мне казалось, это не так. Когда меня уговаривали, говорили, какие плюсы и минусы катания на коньках, я говорила: “Да, не может такого быть. Да, не так это”. И в тот момент, когда я каталась на коньках, ничего не говоря ни о фонде, только изредка спортсмены передавали приветы детям или ходили в больницы, или кто-то из жюри как-то косвенно… И пока я каталась на коньках, в 3 раза больше были поступления от обычных людей через Сбербанк. Да, это такая зона, конечно, компромиссная. Потому что когда мы делали концерт в этом году, и на вопрос: “Что вы хотите от этого концерта? Вы хотите просто показать своих друзей, которые помогают детям? Или вы хотите помочь детям собрать деньги?” мы сказали: “Мы хотим помочь детям собрать деньги, как можно больше, чтобы купить лекарства и так далее”. Нам сказали: “Тогда это не те ваши друзья, звезды, а это совсем другие звезды”. И стало понятно, что да, это не те друзья, звезды, это другие. Если мы говорим о миллионах, если мы говорим о телевидении, то это совсем другие правила игры. Если мы хотим помочь детям, тогда нужно думать о том, что, все-таки, это телевидение, это совершенно другая планета, совершенно другая зона. И я, и мои друзья ничего про это не знают, на самом деле, по большому счету. И мы приходили и говорили, разговаривали с музыкальными редакторами. Я говорила: “Нет, такого не может быть. Нет”. А мне говорили: “Да-да-да, вот потому что это так и так. Вот у этой певицы такой рейтинг, а у этой певицы вот такой рейтинг”. И я понимала, что я ничего не понимаю, и думала, что хорошо, все равно нам нужно сделать главное, ради чего мы все это затеяли. Поэтому я каталась на коньках. Я могу сказать, что я с радостью каталась на коньках, мне очень нравился этот проект. У меня сил не было, правда, все это совмещать. Но, по сути, он очень красивый. И когда я говорила про чудовищность и пошлость телевидения, я, наверное, имела в виду не это. Просто, какая-то философия, с которой я не могу ужиться, с которой я не могу справиться, которая меня пугает. Не по отношению к себе, не по отношению к стране, к людям, которые сейчас, а по отношению, наверное, вообще в перспективе, как это будет развиваться.
В.Познер: Еще о телевидении. Как-то Вы сказали, что нынешнее время напоминает вам заморозки после хрущевской оттепели. Меня это удивило, потому что Вас тогда еще на свете не было – Вам всего 34 года, а Хрущев – это уже 40 лет. Одним из показателей того, что, вроде, заморозки Вы считаете отсутствие живых эфиров на телевидении. Кстати, у нас с вами живой эфир. И Вы говорите: “Мне, например, страшно, потому что мне казалось, что мы начинаем жить в свободном обществе, а на самом деле – ничего подобного. Присутствует только одна точка зрения – остальные никогда не будут услышаны, потому что будут так или иначе задавлены”. При этом, однако, Вы же сами говорите, что все начинается снизу: “Несвобода – в страхе людей. Пускай дети умирают дома, но мы не будем поднимать в прессу волну против чиновников Минздрава, и это позиция врачей”. Скажите, пожалуйста, мы требуем от властей свободы при том, что сами ничего для этого не делаем, для свободы – в массе своей. Ведь это так?
Ч.Хаматова: Да, я про это и говорила. Поэтому и есть возможность этой манипуляции, потому что все приняли некую данность и, видимо, настолько все привыкли, что власть меняется, а мы так и будем плыть в том русле, в том направлении, куда нас повернет стрелочник.
В.Познер: Вы себя считаете свободным человеком?
Ч.Хаматова: Да. Нет, когда я стою в пробке и жду 2 часа, я, конечно, стою и жду, и не иду сжигать себя на площади Маяковского в этот момент.
В.Познер: Из-за пробки – не стоит. А скажите, пожалуйста, как Вы относитесь к деньгам?
Ч.Хаматова: Хорошо.
В.Познер: Что они для вас значат?
Ч.Хаматова: Независимость, свободу в какой-то степени, безусловно. Пока они не начинают работать против этой свободы и против независимости. Я думаю, что большое количество денег, конечно, рождает большее количество ответственности и несвободы.
В.Познер: Почему, как Вам кажется, в России традиционно народ плохо относится к людям, у которых много денег? Вот, скажем, Вас любят. Но если бы завтра узнали, что у Чулпан Хаматовой есть 100 миллионов долларов, я думаю, отношение бы к Вам изменилось. В чем дело?
Ч.Хаматова: Я думаю, что это не традиционно, я думаю, что это какие-то догадки людей, как эти деньги были получены. Мне кажется, дело в этом, что мы, опять-таки, в силу того, что мы не можем этого понять, не допускаем, что большие деньги можно заработать честным путем. И от этого, наверное, складывается некое представление о том, что все эти деньги – в общем, грязные. И поэтому он – непорядочный человек.
В.Познер: Вы знаете, все сколько-нибудь выдающиеся люди, я могу сослаться на Бальзака, но есть и другие, утверждали, что первый миллион всегда сопряжен либо с кровью, либо с нарушением закона. Потом уже так, более-менее ничего. Но первый миллион – всегда. Но, тем не менее, такого негативного отношения к людям имущим я нигде не встречал, какое я встречаю в России. Поразительная вещь.
Ч.Хаматова: Мне кажется, это, опять-таки, наша ментальность. Я сама столкнулась один раз. Я ехала на машине, у меня была “Пежо-206″, иномарка, это было лет 8 назад, наверное. Люди чистили снег, а я очень торопилась, и мне надо было проехать, а они кололи лед, и я им сигналила. И в тот момент, когда я проезжала, меня забросали этим снегом с криками – что-то про буржуйство и так далее. Если ты сам не можешь это сделать, то тебе нужно найти виноватого. Вот, он виноват и все, просто сразу становится легко жить, потому что не так устроено. Это все оттуда же, от безынициативности. Если я не задавался целью заработать миллион, и не буду ею задаваться, поэтому мне надо как-то оправдать – и богатых, оправдать людей, которые там как Тернер тратят миллиард на благотворительность.
В.Познер: Пять лет тому назад Вы считали, что Вы можете уехать из России. Вы сказали так: “Я не хочу уезжать. Хотя, не знаю, простят ли меня за это мои дети. Впрочем, кто знает, что произойдет здесь в дальнейшем. Может, через какое-то время я заберу всех и уеду. Но сегодня я все еще верю, что в нашей стране все будет хорошо”. Сегодня у Вас такое же настроение?
Ч.Хаматова: Да, но сегодня у меня есть корабль, который я не могу бросить, – это наш фонд. У меня 5 лет назад было некое ощущение страны без отдельных людей в ней. Сейчас все намного сложнее, и я вижу эту страну и этих людей, которые тогда мне казались в жутко быдляческом обличии. А теперь я вижу, что я так страшно заблуждалась, и в любой самой-самой провинции есть такие прекрасные, такие красивые, такие интеллигентные люди, несмотря на то, что они рабочие. Нет, сейчас нет такой категоричности.
В.Познер: К Вам обращается Марсель Пруст с десятью вопросами, и он просит отвечать на них коротко. Какую черту Вы более всего не любите в себе?
Ч.Хаматова: Малодушие.
В.Познер: В каких случаях Вы лжете?
Ч.Хаматова: В желании не расстраивать собеседника.
В.Познер: Что Вам больше всего не нравится в Вашей внешности?
Ч.Хаматова: Миловидность.
В.Познер: Какое качество Вы более всего цените в мужчине?
Ч.Хаматова: Бесстрашие.
В.Познер: Чем Вы более всего дорожите?
Ч.Хаматова: Близкими.
В.Познер: Назовите три ваших любимых писателя, если можете? Может быть, гораздо больше, чем три.
Ч.Хаматова: Да, их гораздо больше. И мне будет обидно за других.
В.Познер: Тогда оставим, конечно. О чем Вы более всего сожалеете?
Ч.Хаматова: О том, что я училась в советской школе и не думала о том, что это самое было прекрасное время получать знания и становиться умной.
В.Познер: Какой недостаток Вы легче всего прощаете?
Ч.Хаматова: Слабость.
В.Познер: В чем принципиальное отличие, на Ваш взгляд, женщины и мужчины? Принципиальное, не биологическое.
Ч.Хаматова: Наверное, умение прощать.
В.Познер: Представ перед Богом, что Вы скажете ему?
Ч.Хаматова: Береги себя.
В.Познер: Это была Чулпан Хаматова.
