Я считаю, что общество не только может, но и должно (повлиять на ситуацию). Если вспоминать дело Голунова, то давайте согласимся: главное — добились, что его освободили, выпустили. Это было главное, и это сделали. Я полагаю, что наше общество, я имею в виду руководство, абсолютно еще не привыкло к тому, когда большое количество народа сопротивляется или выражает свое недовольство, не очень понимает, как с этим быть. И поэтому, в частности, применяет силу — главным образом, чтобы напугать. В нашей стране страх всегда был инструментом смирения общества. Это я говорю о России вообще — и в царские времена, и в советские, конечно. Это такая привычная вещь — надо как следует пугануть, чтобы люди себя вели правильно.
Когда люди не желают пугаться, когда, несмотря на попытки напугать — в частности, с помощью такого грубого физического насилия, которое было со стороны Росгвардии и полиции во время этих демонстраций, — тогда есть определенная растерянность, к этому не привыкли. И когда власть поймет, что общество больше не желает мириться с этими вещами, то власть будет менять свой подход. Я в этом абсолютно убежден.
Я никого не призываю выходить на улицу, потому что это каждый человек должен сам решать. Но мнение мое таково, что нужно выражать свое мнение. И если ты считаешь, что надо выйти — значит, надо выйти. И в конечном итоге, я полагаю, это приводит к результатам.
Если власть не обладает способностью понять, что происходит в обществе, которое она представляет, если власть проявляет в этом смысле определенную глухоту или слепоту, то в конечном итоге это становится для власти опасным. Но мы не находимся в этой ситуации сейчас, потому что то, о чем я говорю, в конце концов приводит к революциям, к бунтам. А сейчас не такая ситуация. И я просто хочу выразить надежду, что все-таки люди, находящиеся у власти, проявят понимание и будут принимать меры, которые можно считать цивилизованными.
