В.Познер: Здравствуйте. Как сказано в анонсе, который, может быть, вы видели, “он возвращается”. Вот я вернулся. Я, в общем, никуда и не уезжал, по крайней мере, в том смысле, в каком это преподнесли некоторые желтые издания: я прекращаю работать на российском телевидении вообще и уезжаю навсегда во Францию – в общем, какой-то бред. Но я, действительно, во Франции делаю фильм – такой же, как мы делали об Америке. Итак, это наша первая программа в этом телевизионном году, и наш первый гость – народный артист Советского Союза Иосиф Давыдович Кобзон. Добрый вечер.
И.Кобзон: Добрый вечер, Владимир Владимирович.
В.Познер: Я Вас представил так, как мне сказали, Вы всегда просите Вас представить – народный артист Советского Союза. Это правильно?
И.Кобзон: Я не прошу, а настаиваю – это совершенно разные вещи. Владимир Владимирович, я могу Вам задать такой вопрос: а как мы будем называть заслуженных мастеров спорта СССР, Героев Советского Союза? Они подвиг совершали во имя советской страны? А как георгиевских кавалеров будем переименовывать? Хочу сказать, что за всю историю Советского государства на эстраде было всего 9 народных артистов СССР. Девятая артистка была Алла Борисовна Пугачева, которой Михаил Сергеевич Горбачев присвоил звание, уже покидая свой пост. Поэтому я очень дорожу этим высоким званием. Почему нужно от него отказываться?
В.Познер: И не нужно. Я просто задал вопрос, на который Вы, по-моему, исчерпывающе ответили. Мы обычно начинаем программу с той части, которая называется “vox populi” – глас народа. С одной стороны, это вопросы, которые задаются гостю на улицах Москвы: ходим с камерой, говорим “У нас будет в гостях, в частности, Кобзон, что бы Вы хотели его спросить?” А другие посылают на сайт Первого канала свои вопросы, адресованные Вам. С этого мы начнем программу. Давайте сразу первый вопрос, который был задан с улицы.
Зритель: Добрый день. Мне хотелось бы задать Вам вопрос: какую музыку Вы любите и слушаете?
И.Кобзон: Во-первых, я люблю тот жанр, в котором я уже провел полвека, в котором я работаю. Я люблю песню, хотя образование получил классическое. Я закончил Государственный музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, я спел 6 оперных спектаклей, я спел очень много камерной музыки. Я очень люблю классическую музыку. Но когда мне задают вопрос “Какую вы любите слушать музыку?”, я бы ответил “Разную”. Разную – в зависимости от общего настроения, от состояния. Недавно я был на юбилее у Владимира Спивакова, где слушал тоже классическую музыку. Денис Мацуев, выдающийся наш пианист, который покоряет всех своей виртуозной игрой. Ну как можно не любить эту музыку?
В.Познер: Скажите, а когда Вы едете в машине, Вы слушаете…?
И.Кобзон: Никогда, Владимир Владимирович. Когда еду в машине или когда у меня образуется какая-то пауза, я занимаюсь, к сожалению, бумагами. Когда мне Ваши коллеги задают вопрос: “Как Вы совмещаете какую-то общественную работу, профессиональную работу? Как Вы совмещаете это с личной жизнью?” У меня, все-таки, шестеро внуков, с которыми мне очень хочется общаться, у меня депутатские обязанности, четвертый созыв в Государственной Думе от Забайкальского округа. У меня масса писем, масса проблем, у меня два детских дома в Туле, в Ясной поляне. У меня общественные фонды, фонд “Щит и лира” ГУВД и общественный, и так далее. Как совмещать? Поэтому в машине я слушаю только репетиционную музыку, когда мне нужно подготовить какие-то новые песни.
В.Познер: Теперь с сайта. Сергей Сергеевич Шадрин спрашивает: “18 сентября президент РФ Дмитрий Анатольевич Медведев заявил, что за последние 10 лет в России было утрачено 2,5 тысячи памятников истории и культуры. Одной из причин сложившейся ситуации он назвал нынешнее состояние нормативно-правовой базы в сфере охраны памятников. Означает ли это, что Ваша деятельность в качестве председателя Комитета по культуре Госдумы РФ оказалась неэффективной? Если нет, то кто, на Ваш взгляд, несет непосредственную ответственность за уничтожение объектов нашего культурного достояния? Какие меры для борьбы с этим процессом были Вами приняты?”
И.Кобзон: Во-первых, Комитет по культуре инициативно выступал за сохранение памятников культуры. Не только конкретных памятников, но это были и музейные объекты, и архитектурные, и так далее… Мы неоднократно обращались в правительство, неоднократно. Для того, чтобы заставить чиновников – я не боюсь этого слова применительно к тем людям, которые возглавляют регионы – сохранять для России памятники культуры, необходимо разграничить их ответственность за сохранение этих памятников. Например, странно слышать о том, что здание на Тверской площади, дом 13 – мэрия Москвы – не принадлежит Москве. Странно слышать, что и Манеж, который после пожара восстановила мэрия Москвы, Юрий Михайлович Лужков – тоже не принадлежит Москве. И вплоть до того, что можно подать в прокуратуру: “Какое Вы имеете право ремонтировать, восстанавливать и так далее?” Я уже 2 года не работаю в Комитете по культуре, но я знаю очень остро этот вопрос, я 3 созыва работал в Комитете по культуре. На сегодняшний день наше государство может обеспечить только 10% сохранения памятников культуры. Ну и не жадничайте, отдайте эти памятники субъектам федерации, на их ответственность. Отдайте в частную собственность – он не унесет с собой памятник культуры, он его приведет в порядок, и этот памятник будет служить стране, служить людям. Но правительство не прислушалось. Я помню, как на заседании Фрадков очень строго спросил, когда шла перепалка между Грефом и Лужковым: “Вы не готовы. К сожалению, правительство России не готово на сегодняшний день опубликовать список тех памятников культуры, за которые несет ответственность федерация, и тех памятников культуры, которые отданы в распоряжение субъектов”. По сей день такого распоряжения, к сожалению, нет.
В.Познер: Егор Синебок, один из зрителей, тоже прислал Вам вопрос на сайт Первого канала: “Уважаемый Иосиф Давыдович, как Вы считаете, какова истинная подоплека того, что Вас сместили с председателя Комитета Государственной Думы по культуре?”
И.Кобзон: Все дело в том, что эти вопросы решал не Кобзон и не палата. Это было волевое решение руководства. Притом руководства не страны. Мне такой же вопрос задал Владимир Владимирович Путин: “Как Вас сместили?” Я ему сказал: “Владимир Владимирович, Вам, наверное, это должно быть гораздо более известно, чем мне”. Ну сместили, дело же не в этом. Я не рвался на этот пост, я работал заместителем председателя Комитета у Говорухина, я работал заместителем председателя Комитета у Губенко. Потом я 4 года возглавлял комитет. Я готов был работать заместителем или просто рядовым членом Комитета, если бы комитет возглавлял деятель культуры, который бы рьяно защищал культуру и боролся за нее, а мы бы ему способствовали и помогали. Но когда избрали, назначили председателем Комитета юриста, мы с Говорухиным демонстративно ушли из зала и вошли в Комитет по информационным технологиям.
В.Познер: Вопрос от Дорохова Владимира Юрьевича: “Почему как только попадает в тюрьму какой-либо авторитет или вор в законе, так сразу выясняется, что он друг Кобзона?”
И.Кобзон: Что значит “выясняется, что он друг Кобзона?” Скажем так, Америка, к которой я не имею претензий, уже 16-й год не пускает меня к себе, не выдает визы ни мне, ни членам моей семьи, что противоречит американским законам, обвиняя меня в связях с Япончиком, но я вообще против такого – есть фамилия Иваньков. Так с Иваньковым я познакомился в Америке, Владимир Владимирович. Почему-то Америка впустила Иванькова в Америку, если он в чем-то провинился? Моим другом был Квантришвили Отари Витальевич, которого застрелили, отца четверых детей. Застрелили в Москве. Я не отказываюсь никогда – мне все равно. Когда у меня сын спрашивает: “Папа, как-то странно, у тебя и министры друзья, и криминальные авторитеты друзья, и водители друзья, и так далее”. Я говорю: “Я не выбираю друзей по профессии. Я выбираю друзей по духу и по какому-то личному обаянию”. Вот Ваши же коллеги, желтая пресса – газеты “Экспресс”, “Жизнь” и прочие, которые пишут… Судиться с ними бесполезно, потому что за какую-то информацию оскорбительную или провокационную, скажем, он получил условно говоря 20 тысяч, а по суду – я судился неоднократно – заплатил 5 тысяч. Ну, почему бы не заработать 15 тысяч лжи и клевете? Но я не имею претензий к Америке по одной простой причине. Я – гражданин России, и меня защищать или наказывать должна Россия, а не Америка. Я судился полтора года с Америкой. Эту информацию в Америку заслала Россия о том, что я связан с криминальными авторитетами. Я всегда говорю: “Если я в чем-то провинился, судите меня”.
В.Познер: Вы это отрицаете?
И.Кобзон: Я категорически… Не то, что отрицаю. У нас есть ФСБ, МВД, прокуратура, у нас есть все силовые структуры. Если у них есть какой-то компромат – предъявляйте, судите. Но не давайте в обиду, защитите, если я не провинился.
Зритель: Добрый день, Иосиф Давыдович. Скажите, давно ли Вы были на Вашем родном Донбассе? Что нужно сделать, чтобы отношения между Россией и Украиной стали более крепкими и дружественными? Спасибо.
И.Кобзон: Не далее как вчера я был в Киеве. Нет плохих отношений между украинским народом и российским народом, есть плохие отношения между руководителями наших стран – это политические отношения. Что можно и что нужно сделать? Прежде всего, в Украине приближаются выборы президента. Значит, соответствующим образом украинский народ должен делать правильный выбор, кого они изберут себе в следующие президенты. Понимая, что если изберут то же самое руководство, которое сегодня руководит Украиной, наши руководители не будут с ними иметь дело. Значит, нужно кардинально менять руководство и политику в отношении наших межгосударственных связей. А они очень серьезные, эти связи. Ведь последнее предупреждение нашего президента, Дмитрия Анатольевича Медведева ясно показало, что отношения крайне напряжены. Когда не был послан посол в Украину, было ясно сказано о том, что надо одуматься, надо что-то делать. Я общаюсь не только с какими-то творческими кругами, но и с деловыми, и с абсолютно простыми людьми – в гостинице с горничными, с дежурными, и так далее. И должен сказать, что нет у народа даже малейшего плохого отношения к нашей стране. Так же, как и у русских нет плохого отношения к Украине – это все надуманное политическое противостояние. Это моя родина. Я родился в Донбассе, в Украине, мой родной язык – я учился в украинской школе – украинский, я ассимилированный еврей с Украины. И я хочу вам сказать: я уверен, что в следующем году отношения между Украиной и Россией будут добрыми.
В.Познер: Андрей Лабазюк на наш сайт прислал такой вопрос. “На XVIII ежегодной сессии ОБСЕ принята резолюция, в которой нацистские преступления были приравнены к преступлениям сталинизма. Каково Ваше отношение к такому решению?”
И.Кобзон: Я бы не сравнивал режим Сталина или режим Гитлера – они абсолютно разные. Потому что у Сталина не было агрессивных намерений по отношению к другим странам, к другим народам, у него не было планов захватнических войн и прочего. Хотя я читал выступления маршала Тимошенко на выпуске военных академий в 1939 году, в котором он говорил: “Мы, наша Красная армия, обладаем такой мощью, что мы можем в течение месяца сравнять с землей Францию, Голландию и так далее”. Были какие-то высказывания, но они ограничивались только такими криками, не более того. Что касается Гитлера, это – явная агрессия, геноцид, уничтожение народов. Мне задают очень интересный вопрос: “Как при сталинском режиме могли появляться такие фильмы как “Веселые ребята”, как “Волга-Волга”?”
В.Познер: А что же? Это не антисоветские фильмы, они, наоборот, прославляют Советский Союз.
И.Кобзон: Ничего они не прославляли Советский Союз. Дунаевский писал музыку, Соловьев-Седой писал музыку. Александров ставил. Ну почему прославляли? Когда вся страна 12 апреля 1961 года вышла на улицы по поводу подвига Юрия Алексеевича Гагарина, это что было? Нас что, заставили выйти? Мы любили страну. Мы понимали, что есть режим, мы понимали, что подвержены риску, но мы любили свою страну. Был высочайший советский патриотизм, который возрос после Великой Отечественной войны, несмотря на колоссальные потери, несмотря на голод, холод и разруху.
В.Познер: Об этом мы еще поговорим, потому что у Вас у самого есть чрезвычайно интересные слова на этот счет. Я просто хочу закончить с вопросами не своими, а сайта. Есть короткий вопрос от Юлии Вячеславовны Чимирис: “Есть ли или было ли в Вашей жизни что-то такое, за что Вам очень стыдно?”.
И.Кобзон: Очень хорошо у Расула Гамзатова сказано: “Я не поступался даже малостью, обижал я тех, кого любил. Я прошу, прости меня, пожалуйста, с легкостью, с которой я грешил”. Все мы грешные люди, и я не скрываю этого. У меня очень, кстати, неуравновешенный, вспыльчивый характер. Но стыдно? Если подразумеваются, скажем, песни, о которых мне говорят “Кремлевский соловей” или комсомольские песни и так далее – мне не стыдно, я их и сейчас пою, и готов их петь. Мне не стыдно за те песни, которые я пел. Я о вождях песен не пел, кроме одной песни на съезде Комсомола: “И Ленин такой молодой, и Юный Октябрь впереди”. Больше никогда не пел. А если я пел песню Пахмутовой “Малая земля” – это была песня не о Брежневе, а о малоземельцах, я к ним неоднократно ездил. Это настоящие герои, которые защищали страну. Мне стыдно перед теми людьми, кого я обидел в своей жизни. Но хочу сказать честно: у меня хватает сознания для того, чтобы просить прощения. Я очень быстро отхожу от возбужденного состояния, и я приношу свои прощения. Хотя, есть люди, на которых я, обидевшись, уже никогда к ним не возвращаюсь и никогда не вернусь. Поэтому мне не стыдно ни за творчество свое, которому я отдал полвека, мне не стыдно перед друзьями, мне не стыдно перед страной, мне не стыдно перед родными и близкими. Я считаю, что я прожил нормальную жизнь, и дай Бог еще немного пожить.
Зритель: Как Вы оцениваете состояние сегодняшней культуры в России? На мой взгляд, сейчас уже состояние культуры очень ухудшилось, и ничего для этого не делается. Что можете на это сказать Вы?
И.Кобзон: Я с вами абсолютно согласен – в том, что состояние культуры – не плохое, а просто плачевное. В социальной сфере у работников культуры самая маленькая зарплата. Самая маленькая зарплата у библиотекарей, у музейных работников, самая маленькая зарплата в театрах. Но мы на это еще как-то не реагируем, потому что мы живем в Москве, и потому что у нас еще есть культурная столица – Санкт-Петербург. Нам говорят: “Да что они жалуются? Посмотрите, проехать по улице невозможно – одна реклама: концерт Элтона Джона, концерт Спивакова…” Правильно все – в Москве. Но мы полностью загубили сельскую культуру. Раньше были сельские клубы, в которые, пусть редко, но приезжали артисты и писали: “Сегодня в клубе танцы, сегодня в клубе концерт”. И колхозники наши – доярки, пастухи – приходили, прихорашивались для того, чтобы как-то провести время. Сегодня нет этих клубов, сегодня уничтожена культура на селе. В районе также практически все. Я представляю в Государственной Думе Забайкальский край – это Читинская область и Агинско-Бурятский округ, и я могу вам смело сказать: в плачевном состоянии культура. Нет никаких возможностей. И я знаю, что сейчас будет утверждаться бюджет, и опять культура будет на самом последнем месте. Не понимают одного: что сегодня поднять патриотизм в нашей стране могут только спорт и культура – в широком смысле этого слова. Обратите внимание, что происходит на трибунах, когда наши футболисты выигрывают или хоккеисты, или теннисисты. “Россия, Россия!” – вот он дух патриотизма. Что происходит на сценах культурных? Я не хочу обижать моих младших братьев, как я их называю, попсу – они собирают большую аудиторию. Но у нас, слава Богу, существует классическое и камерное искусство, высокое искусство. Посмотрите, Дом музыки, зал Чайковского, большой зал Консерватории. Это все Москва. Ну, в Твери поддерживают еще классическое камерное искусство. Только отъезжаете от Москвы – все, нет средств. И только из-за того, что нет средств.
В.Познер: А есть ли вообще выход из этой ситуации, на Ваш взгляд?
И.Кобзон: На мой взгляд, есть. Я об этом докладывал нашему премьеру – о том, что нужно что-то делать с культурой, нужно выделять дополнительные средства для культуры. Может быть, даже больше, чем на другие… Вообще, такое позорное слово “отрасль”. Нужно выделять средства. Я всегда вспоминаю этот анекдот, когда Никита Сергеевич приехал в колхоз, увидел сытых боровов и спросил: “Чем вы кормите свиней?” Ему сказали: “Хлебом”. Он говорит: “Под суд немедленно”. Приехал в следующий колхоз, уже звонят в следующий колхоз и говорят: “Смотри, не скажи, что хлебом кормишь свиней”. Он подъехал, опять сытые свиньи. Он говорит: “Чем кормишь свиней?” Ему говорят: “Фруктами”. “Под суд”. Звонят в следующий колхоз. Приезжает Никита Сергеевич, опять сытые боровы, он смотрит, говорит: “Чем кормишь свиней?” Отвечают: “Никита Сергеевич, черт его знает. Я им каждый день даю по 3 рубля, а чего они едят – я понятия не имею”. Вот дайте нам по 3 рубля. Дайте. И мы разберемся, что делать – как сохранять памятники культуры, как сохранять театры, у которых крыши текут и невозможно найти средства отремонтировать. Слава Богу, сейчас хоть какие-то конфессиональные объекты сохраняются – и то, слава Богу, из-за такого патриотизма.
В.Познер: Перед рекламой я задам еще один вопрос. Многие его задавали, и он очень личный. Но тем не менее, я долен его Вам задать. Как Вы себя чувствуете?
И.Кобзон: Вы помните, как один классик сказал, что “Слухи о моей смерти несколько преувеличены”.
В.Познер: Это был Марк Твен, по-моему.
И.Кобзон: Да. Я всегда пользуюсь фразой Фаины Георгиевны Раневской: “Как вы себя чувствуете?” – “Согласно паспортным данным”. Существуют болезни, у меня их, так сказать, достаточно. Я и не скрываю ничего. Я не езжу за границу лечиться, лечусь здесь – в онкологическом центре на Каширке. Нормальное отношение, нормально лечат. Как вы видите, я работаю. Вот, 11 сентября в свой день рождения в Лужниках спел огромный концерт, пел 5,5 часов. Нормально. Ну что делать? Приходит время, когда болезни… Это, знаете, кокетливо на вопросы журналистов люди моего возраста отвечают: “Каждый возраст имеет свои прелести”. Старость никаких прелестей не имеет, могу сказать однозначно. А с болезнями нужно бороться только духом.
В.Познер: Спасибо. Продолжим после рекламы.
В.Познер: Иосиф Давыдович, я прочитал, что в городе, в котором Вы родились – Часов Яр Донецкой области – есть музей и улица Вашего имени, а в Донецке Вам установлен памятник.
И.Кобзон: Ну вот, от кого угодно я ожидал бы слова “памятник”, но не от Вас. Монумент. Потому что я еще жив, памятник – после…
В.Познер: Вас не свербит, что уже при жизни такие вещи?
И.Кобзон: Я не буду кокетничать перед Вами, но то, что земляки в Часов Яре назвали улицу моим именем и установили мемориальную доску, где я родился, – это их право. Я только поблагодарил. И музей в Доме культуры, которые сделали, это их инициатива, я ни в коем случае… Тогда был президентом Кучма Леонид Данилович – и я к нему обратился, когда мне прислали приглашение на открытие этого монумента в парке. Я сказал, что я категорически против. А он сказал: “А не твое это право, это решение областного совета. Как они хотят, так они и сделают”.
В.Познер: Но Вы против, выходит, все-таки?
И.Кобзон: Я против того, чтобы при жизни это было. Но теперь я очень рад, что возле моего монумента назначают свидания: “Встретимся у Кобзона”. Ну, почему бы и нет? Это даже как-то выглядит смешно, но тем не менее…
В.Познер: В каком-то одном из интервью, а Вы их много давали за свою жизнь, Вы сказали, что любите быть первым. И дальше Вы сказали, что Вы были первым в районе острова Даманского, первым поехали в Афганистан, командировка была туда. Первым вошли в Чернобыль, первым вошли в “Норд-Ост” и вывели оттуда пятерых детей. Что за стремление быть первым? Это честолюбие?
И.Кобзон: Я знал, что Вы мне будете задавать острые вопросы – на здоровье задавайте, я все равно готов на них на все ответить. Это – не честолюбие, это желание увидеть тех людей, которые находятся в экстремальных обстоятельствах. Вот Вы поезжайте – тогда Вы сами себе ответите на вопрос, который сейчас задаете мне. Потому что я таких людей, которых я встречал на Даманском, этих ребят молодых, пограничников, у которых во дворе пограничной части стояли гробы, а они продолжали нести службу… Я вспоминаю, как я первым приехал в Спитак после землетрясения, и мы наблюдали за семьями, у которых погибли очень многие люди. То же самое Афганистан – шла война. Я приехал туда с Михаилом Васильевичем Зимяниным в делегации на первый год апрельской революции. И там уже были наши части. И я сказал Табееву Фекряту Ахметжановичу, нашему послу: “Можно я поработаю для наших ребят?” Он сказал: “Нет, нельзя. Они будут писать письма, что к ним приезжал Кобзон”. Я говорю: “Ну а гробы-то можно что ли принимать? Гробы-то полетели уже в Союз, поэтому дайте возможность пообщаться с ребятами”. В то время там были Ваши коллеги, замечательные журналисты – Тимур Гайдар, Генрих Боровик, Леня Золотаревский, Леня Миронов. И мы собирались по ночам: “Что делать?” Потом пошли к Зимянину и сказали: “Дайте возможность повстречаться с ребятами”. Отсюда и началась такая эпоха обслуживания этого контингента. То же самое, Вы говорите – Чернобыль. Какое же это честолюбие, если я не знал, на что я иду? Так же, как не знали те люди, которые занимались ликвидацией чернобыльской катастрофы. Я просто видел этих людей в масках, которые их снимали, когда я пел. Потому что я же не мог петь в маске, понимаете? Я общаюсь с этими людьми… Вы не представляете, какой это заряд энергии, когда вы встречаетесь с этими людьми, которые находятся в экстремальных обстоятельствах.
В.Познер: О том, как Вы вошли в театр на “Норд-Ост” написал Алексей Карахан. Замечательно написал, я хотел проверить, так ли это на самом деле. Он пишет так: “Историю, как он зашел к террористам в здание, я не забуду никогда. Зима, Иосиф Давыдович в собольей шапке и в шубе с бобровым воротником входит к Бараевским ребятам и говорит им как настоящий восточный пахан: “А чего сидим-то? Встали, старший в комнату вошел”. Самое удивительное, все чеченские террористы встали, потому что масштаб личности не спрячешь ни при каких обстоятельствах”. Это на самом деле так было?
И.Кобзон: Это вранье чистой воды, потому что это была не зима, а осень, и я был без всяких шуб и шапок, я был в осеннем пальто. Я вошел, и действительно, сидел только один Абубакар, все остальные с автоматами наперевес стояли, и в масках все были. Я единственное что попросил, я говорю: “Я не пойму, к кому я пришел? Вы – вайнахи?” Абубакар мне отвечает, сидя на стуле, развалившись: “Да, мы чеченцы”. Я говорю: “Я не верю, что вы чеченцы”. Он говорит: “Почему?” Я говорю: “Ну, потому что вошел к вам старший, а вы сидите”. Он встал, говорит: “А Вы что, пришли нас воспитывать?” Я ему сказал: “Нет, ни в коем случае. Я просто пришел увидеть вас, поговорить с вами. Снял бы маску. Вот ты же видишь, я перед тобой стою словно голенький, как у Высоцкого”. Я стал с ними говорить, я говорю: “Автоматы то уберите, я не вооружен”. Он сказал: “Опусти автомат”. И мы с ним повели этот разговор. Они помнят, точнее их родители помнят, потому что они были совершенно юными людьми, о том, что я первое свое артистическое звание получил в Чечено-Ингушетии, заслуженного артиста Чечено-Ингушетии. Я спел песню о Грозном, которую сегодня вайнахи очень любят. Ну, видимо, они знали, потому что они мне первому разрешили войти. Но когда я уходил, я сказал просто: “Абубакар, пожалуйста, отпусти детей. Ты сделаешь большое дело. Уже весь мир знает о том, что вы в “Норд-Осте”, уже все знают, что эта акция проходит. Но детей-то отпусти, с детьми же не воюют”. Он говорит: “Это не дети”. Я говорю: “Как не дети?” Он говорит: “Отпусти ему самых маленьких”. И мне вывели трех детей, трех девочек, которых я укрыл своим пальто. Снял свое пальто, укрыл их и сказал: “Спасибо тебе, Абубакар”. Но одна девочка ткнулась мне в живот и говорит: “Там мама осталась”. Я говорю: “Отпусти маму. Зачем тебе мама без детей, а дети без мамы?” Он посмотрел на меня, говорит: “Отпусти и мать”. Отпустили мать, типично русская женщина Корнилова Люба – потом узнал, я не знал ее, естественно. Она сказала: “Я выполню свое обещание перед Богом”. И она родила сына – живет она в Сергиевом Посаде – она родила сына и назвала его Иосиф. Вот такая история с “Норд-Остом”. Поэтому это, так сказать, воображение, не более того. И я должен сказать: “Никакого подвига”. Я не боялся – ни риска, ничего. Вокруг “Норд-Оста” стояли тысячи людей, которые готовы были прийти и вместо заложников остаться там, только чтобы отпустили женщин и детей.
В.Познер: Вы затронули тему патриотизма. И как-то в разговоре Вы сослались на Киссинджера, который сказал, что не нужно тратить время и средства на войну с Россией, эта страна занимается самоедством и победит себя сама. Дальше вы сказали так: “Россия, действительно, себя не любит”. На одной из встреч с молодежью кто-то пошловатенько заметил: “А что Вы нас призываете любить Россию? Пусть сначала она нас полюбит”. Конечно, циничное заявление, но, к сожалению, в нем есть логика. Страна, которая защищает своего гражданина, вправе рассчитывать на взаимное уважение и патриотизм. Вы остаетесь при этом мнении?
И.Кобзон: Да, я могу Вам сказать. Когда я пришел в Государственную Думу, вместе с профессором Агешиным мы создали закон о защите чести и достоинства гражданина России, где были прописаны все те истины, о которых мы говорим, – о взаимной любви и ответственности перед страной, перед государством, так же, как и государство должно отвечать перед гражданином. Мне кажется, и я неоднократно разговаривал с руководством на эту тему… Дело не в возврате к комсомолу, дело в том, что у нас не востребована молодежь, о которой Вы сейчас процитировали мои ответы. О том, что она разбросана по политическим квартирам – это молодежь единороссов, это молодежь ЛДПР и так далее, и так далее… Не может быть у России разной молодежи – у нас одна молодежь российская. Они не чувствуют своей востребованности. Дело не в какой-то финансовой катастрофе, которую переживает страна, дело в том, что они не чувствуют заботы о себе. Отсюда у нас процветает и проституция, и наркомания, и алкоголизм, и так далее… Потому что нужна одна общественная организация при поддержке государства, которая будет заниматься вопросами молодежи.
В.Познер: Скажите, Иосиф Давыдович, а как же в других странах, где нет никакого комсомола и нет даже какой-то единой организации, а молодежь вполне патриотична. Она разная, тоже есть наркоманы и тоже есть преступники, но, в общем и целом, этой проблемы нет.
И.Кобзон: Ну, назовите мне страну.
В.Познер: Франция.
И.Кобзон: Франция. Сколько там партий?
В.Познер: Ой, множество.
И.Кобзон: Да ну нет. Это группировки, не партии.
В.Познер: Нет, партии, что Вы! И в самом парламенте 5 серьезных партий.
И.Кобзон: И нет ни одной молодежной организации?
В.Познер: Есть разные. Вы говорите, что должна быть одна.
И.Кобзон: Да. Должна быть всероссийская молодежная организация. И не важно: я могу быть членом этой всероссийской организации, могу быть коммунистом, могу быть единороссом, могу быть кем угодно, но я состою в организации молодежи России.
В.Познер: Это Ваше видение такое?
И.Кобзон: Это мое видение.
В.Познер: А скажите пожалуйста, что значит, когда Вы говорите: “Я верующий человек, но не религиозный”?
И.Кобзон: Вы знаете, религиозный человек должен ходить в храм, должен молиться, должен знать историю своей конфессии и так далее. Я – верующий… Я хожу, в основном, в православный храм, несмотря на то, что я еврей. Я хожу в православный храм, потому что я люблю церковную музыку, я люблю церковные обряды. Я прихожу в синагогу. Это совершенно другие вещи. Я был в мечети неоднократно – это тоже совершенно другие вещи. Но я верую в то, что конфессиональное, религиозное воспитание – оно существует. Никто себе не позволит, войдя в мечеть или в буддистский храм, с которым я связан, никто себе никогда не позволит сквернословить, никто не позволит себе курить, выражаться и так далее, и так далее.
В.Познер: Но, все-таки, что значит, что Вы верующий? Верующий во что?
И.Кобзон: Мне трудно Вам объяснить, во что я верю. Верю в то, что что-то происходит. Когда приходишь, скажем, к маме на могилу, а на ее памятнике сидит птичка и чирикает. Вот я верю, что это мама меня приветствует. Какие-то вещи, которые трудно объяснять, но в которые я верю.
В.Познер: Появление в довольно большом количестве представителей Русской Православной Церкви, в частности, но больше других, на разных телевизионных каналах – Вас это никак не смущает?
И.Кобзон: Меня это не смущает, потому что мы живем в России. И я думаю, что это не должно смущать никого – ни иудеев, ни мусульман, ни буддистов, никого, потому что это – Россия, и православная религия – это основная религия страны. Меня это не смущает. Но когда эти вещи происходят в школах, в армии, когда строят православную часовню, когда нужно проповедовать православие в каких-то учебных заведениях, я категорически против. Потому что происходит взросление, происходит интеллектуальное воспитание, поэтому нужно относиться в равной степени к гражданам страны, к какой бы они ни принадлежали религии, конфессии. Но меня не смущает. Я каждую субботу слушал проповеди святейшего патриарха Кирилла до того, как он стал святейшим патриархом. И мне это было всегда интересно, очень мудрые вещи слушать. Я и сегодня слушаю с удовольствием и смотрю праздники. Но, конечно же, нужно дозировать это.
В.Познер: Вы были членом партии?
И.Кобзон: Был.
В.Познер: Но тогда вы должны были быть противником религии. Все-таки, коммунист и религия – это вещи, которые не сходятся.
И.Кобзон: Вы знаете, как мне нравилось то, что я был в партии и ходил в храм. Открыто ходил в храм, и на парткомах говорили: “Слушайте, надо что-то с Кобзоном делать – он в храм ходит” – “Да ну, брось ты глупости. Ну, пусть ходит. Он просто так ходит, как в музей – он же еврей”. Так что я не смущался.
В.Познер: Проханова Вы знаете Александра Андреевича?
И.Кобзон: Я знаю его просто как личность.
В.Познер: Он сказал о Вас так: “Иосиф Кобзон – это эмблема советского, это эмблема красного. От Советского Союза осталось 3 знамени – это Мавзолей, это КПРФ, это Кобзон”. Вас это устраивает?
И.Кобзон: Устраивает абсолютно.
В.Познер: Спасибо большое. Пошли дальше. Как-то мы узнали – читая то, что Вы говорили, что Ваша мама, которая работала народным судьей, спасла очень многих во время репрессий. У нее была подруга, которая была секретарем, кажется, прокурора. Прокурор ей давал списки тех, кого будут арестовывать завтра, и как Вы говорите, это были списки не рабочих и крестьян, а, в основном, интеллигенции, и мама передавала этот список кому надо, и те предупреждали людей, чтобы они не ночевали дома. И спасла немало людей таким образом. Это так?
И.Кобзон: Вы знаете, я не хочу это отрицать или подтверждать по одной простой причине: мама с нами не делилась.
В.Познер: А откуда эта берется информация? Это Ваша цитата, якобы, которая появилась в “Независимой газете” в 2000 году.
И.Кобзон: Да, это все семейные рассказы. Я – самый младший в семье, нас пятеро братьев было и сестра. Рассказы такие были. Наверняка, это цитата, изъятая из моего рассказа. Я рассказывал о том, что когда был очень сильный голод, мама работала народным судьей, и спасенные люди, понимая, что у нас большая семья, и мама одна работает, и мы голодаем, приносили нам хлеб. Как раз вот те люди, о которых Вы говорите – возможно, это имели в виду. Но подробностей я знать не мог – мама с нами не делилась такими подробностями.
В.Познер: В одном из интервью Вы процитировали стихи Александра Розенбаума. Кстати, Вам нравится, как он поет?
И.Кобзон: Мне он очень нравится – я считаю, что на сегодняшний день лучшего барда в нашей стране нет. И поэта, и музыканта, и исполнителя. Что значит “Нравится, как он поет”? Он не певец.
В.Познер: Ну, бард.
И.Кобзон: Высоцкий – певец?
В.Познер: Ну, для меня он прежде всего поэт. Но его песни вся страна знает.
И.Кобзон: Да. Но так как он пел, никто не поет. На сегодняшний день так, как Розенбаум работает – просто посмотрите. Он приезжает. Кто сегодня из популярных гастролеров может себе позволить 7-10 концертов на одной площадке в Москве или в Питере, или где-то еще? Народ любит его слушать.
В.Познер: Вы сказали, что у него замечательные стихи и процитировали одну строчку: “Люблю я родину свою, но ненавижу государство”. Вы что, разделяете эту точку зрения? У Вас с государством проблемы?
И.Кобзон: У меня с государством проблем нет, у меня только одна проблема – личная. То, что я не защищен государством – это моя проблема.
В.Познер: Это ж касается всех.
И.Кобзон: Это касается всех? Ну, в большей степени, чем меня. Потому что если я не могу пробиться для того, чтобы попросить защиты, что происходит с теми людьми, которые обязаны обращаться к руководству? Но вы опять берете фразу из контекста Сашиного – надо сначала слушать куплет для того, чтобы потом вот это резюме: “Люблю я родину свою, но ненавижу государство”. Почему он ненавидит государство? Не потому, что он ненавидит нашего Президента, нашего премьера или наше руководство. Нет, потому что те недостатки, о которых мы с вами говорили или упоминали вскользь, – они существуют. Поэтому я готов попросить Сашу, чтобы он Вам прислал эти стихи для того, чтобы Вы поняли, почему он ненавидит государство.
В.Познер: Договорились. Скажите, пожалуйста, в советское время Вы испытывали какие-либо ограничения как артист? Цензура была, скажем, в отношении того, что Вы пели?
И.Кобзон: Нет, цензуры в отношении моего творчества не было. Мне доверяли… У каждого артиста в свое время в Москонцерте был так называемый творческий паспорт. Для того, чтобы исполнять какое-нибудь произведение, нужно было обязательно сдать это произведение художественному совету. После этого вписывали в творческий паспорт это произведение, и вы могли его исполнять. Я Вам могу сказать, что испытывал. И очень любопытный случай. На 60-летие СОДа, Союза обществ дружбы, когда присутствовали делегации многих стран мира, я позволил себе исполнить песню “Хава нагила”, потому что присутствовал президент ассоциации Израиль-СССР Йорам Гужански. И за это я был исключен из партии – за политическую близорукость.
В.Познер: Вас, все-таки, исключили?
И.Кобзон: Меня исключили. И заменили потом исключение на строгий выговор с занесением – благодаря Борису Николаевичу Пастухову, который обратился к Пельше.
В.Познер: Понятно. Итак, сейчас я Вам задам 10 вопросов Марселя Пруста, известного писателя. Я Вас прошу попытаться на них ответить как можно короче, хотя, это непростые вопросы. Первый: что для Вас счастье?
И.Кобзон: Счастье? Моя семья.
В.Познер: Несчастье?
И.Кобзон: Болезни.
В.Познер: О чем Вы больше всего жалеете?
И.Кобзон: О том, что прошла молодость.
В.Познер: Лжете ли Вы, и если да, то в каких случаях?
И.Кобзон: Есть такое выражение “невинная ложь”… По большому счету, не лгу.
В.Познер: Если бы Вы могли начать жизнь сначала, то кем бы Вы хотели быть?
И.Кобзон: Тем, кем я стал.
В.Познер: Чего Вы больше всего боитесь?
И.Кобзон: Больше всего боюсь каких-то катаклизмов, связанных и с моей страной, и с моей семьей. Я не боюсь практически ничего вроде бы, но не потому, что я такой смелый. Но так сложилось – я ничего не боюсь. Но очень боюсь: утром просыпаешься, меня начинает тревожить: не дай Бог какой-нибудь звонок, который расскажет о том, что не стало еще одного моего друга, еще одного человека. Вот этого, я всегда боюсь – этих тревожных звонков.
В.Познер: Главная черта мужчины?
И.Кобзон: Быть мужчиной.
В.Познер: А женщины?
И.Кобзон: Быть женщиной.
В.Познер: Какой поступок Вы никогда не простите кому-нибудь?
И.Кобзон: Предательство и зависть.
В.Познер: И последний. Когда Вы уйдете, как все мы уйдем, и окажетесь перед Богом, что Вы ему скажете?
И.Кобзон: Последнее прости.
В.Познер: Иосиф Давыдович Кобзон. Спасибо.
И.Кобзон: Спасибо.
Программа «Познер» с Иосифом Давыдовичем Кобзоном вышла в эфир в 2009 году
