– Недавно телеканалы в прямом эфире показывали пожар в Нотр-Даме. Переживал весь мир, но нам сложно представить, что происходит в душе у французов. Что чувствовали вы?
– Несмотря на то, что я атеист, меня крестили в Соборе Парижской Богоматери. Такое не забывается, это часть моей биографии.
Конечно, для любого парижанина это особое здание, и пожар — совершенно знаковое событие, и это очень тяжело. Все сразу стали говорить о поджоге, но я в это не верю. Это очень старое здание, соборы часто горели и ранее, и я это никак не связываю ни с какими «желтыми жилетами».
Я не сомневаюсь, что всё будет восстановлено, в этом смысле французы — большие патриоты, будет пожертвовано много денег. Но в целом это просто тяжело.
Представить себе, чтобы, скажем, Кремль сгорел, довольно трудно. Но, я считаю, что если бы речь пошла о таком национальном памятнике, то была бы колоссальная помощь и от нашего народа, и люди отдавали бы последнее. Я в этом не сомневаюсь.
– В России в последнее время много говорят о патриотизме, кто-то называет его национальной идеей…
– Я всё пытаюсь понять: а где эта национальная идея? Во Франции, в Германии, Англии такой идеи нет. Что это вообще такое? Когда-то Жванецкий сказал, что национальная идея — это «чтобы все хорошо кушали». Национальная идея — нечто придуманное.
Бывают моменты в жизни страны и народа, когда что-то увлекает всех. В свое время это было построение коммунистического общества. Но даже это не было национальной идеей, и про это скоро забыли.
Патриот — тот, кто любит родину, остро переживает ее проблемы и не боится говорить о них. Квасной патриотизм я не приемлю и не понимаю, но любовь к своей стране — естественна.
Я думаю, поиски национальной идеи — это, в основном, свидетельство неуверенности верхов, каких-то странных попыток сплотить всех вокруг чего-то…
Сегодня пытаются использовать в этой роли русскую православную церковь. Но из этого ничего не получится.