Когда по ночам вам являются «призраки прошлого», а процесс осмысления реальности не прекращается даже во сне, подумайте: тем ли вы занимаетесь? Повторяющиеся кошмары, возраст и поиск себя — оглушающая искренность Владимира Познера в интервью ELLE и новой книге «Немецкая тетрадь. Субъективный взгляд» издательства АСТ.
– Вы сказали однажды, что по жизни часто ощущали необходимость доказывать себе, что вы не трус. Для меня таким доказательством стало наше интервью. А у вас были респонденты, с которыми вы говорить боялись?
– Пожалуй, таких людей не было. Но уверяю вас, что каждый раз, когда я выхожу в эфир, у меня холодок в животе. Любой боксер, каким бы чемпионом он ни был, все равно волнуется до начала боя. Более того, мне всегда казалось, что в тот день, когда я не буду ощущать волнения, нужно из этой профессии уйти.
Когда я говорил о преодолении страха, то имел в виду в основном страх физический. Волны в океане: страшновато, но нужно обязательно нырнуть. Или, например, я боюсь высоты, а значит, нужно обязательно встать на самый край и доказать, что я могу это преодолеть. Как человек с биологическим образованием, могу сказать: страх — нормальное врожденное чувство, мы за счет него спасаемся от опасности.
– Вы боялись браться за съемки фильма «Германская головоломка» про страну, которая «оставила в вас противоречивые чувства» (семья Владимира Познера прожила в советском Берлине с 1948 по 1952 год – ред.)?
– Рассказывая о том или ином месте, нужно быть максимально объективным и правдивым, не пытаться что-то людям доказать. Поэтому я опасался, что антигерманское настроение и чувства, которые у меня были и в общем сохранились, скажутся на работе над фильмом. Но для разговора о Европе Германия очень важна, поэтому я решился на съемки. Сегодня мне кажется, что мое неприятие немецкого все же дало о себе знать. Не удалось избавиться от очень сильных детских воспоминаний, да и не только детских. Я много читал, смотрел десятки документальных фильмов, снятых самими немцами в концлагерях. Это оставляет сильный и тяжелый след. Если бы в Берлине не жила моя дочь, мои внуки и правнук, думаю, что вообще бы туда не ездил. Бывают моменты, когда я слышу немецкую речь и у меня на холке волосы встают дыбом.
– И все же после выхода фильма вам захотелось продолжить размышления о Германии в книге «Немецкая тетрадь. Субъективный взгляд».
– На самом деле книга не имеет отношения к фильму. Во время каждых съемок, когда я беру у кого-то интервью, то делаю портреты этих людей. Как-то раз, перебирая немецкий архив, я поймал себя на том, что, когда смотрю на фотографии, у меня возникают очень любопытные мысли. Так родилась идея опубликовать эти изображения с маленькими эссе, которые по сути своей совсем не про Германию. К примеру, одним из моих героев был бывший полковник ГДР. Во время интервью я задал ему вопрос: «А вам не снятся кошмары про вашу работу?» Он ответил: «Нет, я солдат, я выполнял приказы». Тогда я стал размышлять: если солдат получает приказ сжечь церковь, в которой заперто 50 человек, — виновен он или нет? Он выполнял свой долг, а за ослушание его самого могли расстрелять… Непростой вопрос. Он не о немцах — он о ком угодно.
– В фильме вы много говорите о немецком покаянии. Как вы считаете, русское покаяние за ужасы советской тоталитарной системы возможно?
– Оно не только возможно, а необходимо. Пока мы не избавимся от этой мерзости, пока не переживем катарсиса на эту тему, оно так и будет тянуться хвостом и затруднять движение вперед. Не знаю когда, но я убежден, что оно произойдет. Германское покаяние тоже состоялось не сразу, а в 1968 году, когда дети, которые родились в конце войны, достигли совершеннолетия и потребовали от родителей переоценки того, что произошло.
Вот и нам может помочь только ваше новое поколение, которое родилось уже вне Советского Союза, — вы должны потребовать от родителей, чтобы они открылись к честному разговору об ужасах и лжи той системы, в которой они жили. Мой внук Коля, родившийся в Германии, рассказывает, что им в школе говорят: «Виноват был не только Гитлер и нацистская партия — виноват был сам немецкий народ, который их поддерживал». Эта позиция требует большой смелости.
– Неприятные воспоминания часто приходят к нам во сне из бессознательного. Вам снятся кошмары о Германии?
– Да, бывает. Но, как правило, эти сны связаны с каким-то конкретным событием, о котором я писал или которое снимал. Я их не запоминаю. Но хорошо помню сюжет, который постоянно снился мне, когда я был маленький. За мной гонятся бандиты, я изо всех сил пытаюсь бежать, но ноги еле двигаются. В итоге они меня ловят на мосту Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке, привязывают к широкой доске на колесах и толкают в воду. Я разгоняюсь, пробиваю барьер и лечу в Гудзон, а в момент, когда ударяюсь о воду, — просыпаюсь.
Есть другие сны, которые повторяются. Я прожил 37 лет с моей второй женой, мы расстались, но у меня перед ней осталось чувство вины, которое, вероятно, сохранится до самой смерти. Она часто снится мне в разных ситуациях, как правило, безрадостных.
– А вещие сны у вас бывают?
– Году в 1970-м, когда мне было около сорока лет, мне приснился сон, который я никогда не забуду. Я шел по Малой Дмитровке мимо церкви и театра Ленком и увидел в здании, которое их разделяет, арку. И отчего-то решил в нее заглянуть. Захожу и попадаю не просто во дворик, а на кладбище: кругом могильные плиты с именами людей, укрытые осенними листьями. Я брожу между ними и вдруг вижу могильную плиту, на которой написано: «Владимир Познер. Родился 1 апреля 1934 года», а дата смерти закрыта листком. А под всем этим написано одно слово: «Бессмертие». Что это значит? Не знаю. Лист я убирать не стал.
– На телевидение, которое стало делом вашей жизни, вы пришли спустя десять с лишним лет после этого сна. До этого вы задавались вопросом, зачем живете?
– Я искал ответ на этот вопрос всю свою жизнь. Пять лет я хорошо учился на биофаке, был приглашен в аспирантуру и отказался, потому что понимал: это не мое. Я захотел быть переводчиком английской поэзии и поступил на работу к Самуилу Маршаку, где проработал два с половиной года, но затем понял, что всю жизнь этим заниматься не смогу. Случайно попал в агентство печати «Новости», где был, по сути, «солдатом идеологического фронта», стал ездить по стране, разговаривать с разными людьми — и почувствовал, что мне это очень нравится.
Ощущение молодости однозначно связано с отношениями, в которых я сейчас нахожусь. Я продолжал заниматься пропагандой, но в какой-то момент мне это так обрыдло. Я вышел из партии, когда это было еще немодно. А когда к власти пришел Горбачев, началась перестройка и гласность, то смог осуществить свои мечты. Вопрос «А для чего я здесь?» тревожит каждого. Он рождается из чувства неудовлетворенности своей работой и в итоге приводит к зависти, алкоголизму, болезням. Это бич общества. Я уверен, многие проблемы решились бы, если бы у людей было чувство, что они счастливы в своей деятельности.
– Первого апреля вам исполнилось 85 лет. А каков ваш внутренний возраст?
– Появился аппарат, который исследует человека — проверяет состояние его костей, мышц, нервов — и на основании этого анализа делает вывод, каков биологический возраст. Недавно этот тест показал, что мне 54. Я сравнивал свои сегодняшние фото с кадрами двадцатилетней давности и могу сказать, что сейчас выгляжу и чувствую себя намного моложе — лет на 35. Тогда у меня было стойкое ощущение, будто жизнь заканчивается и все самое прекрасное — позади. Но потом я встретил другого человека, и это очень сильно на меня подействовало. Ощущение молодости однозначно связано с отношениями, в которых я сейчас нахожусь.
– Царь Соломон увидел сон, в котором Бог спросил его, что он хочет получить от него в дар. Соломон выбрал мудрость. А о чем попросили бы вы?
– Это прозвучит несколько выспренно, но я бы попросил о силе, которая сможет сделать мир счастливее: дети не подыхают от голода, нет войн и цунами. А человечество вернулось к тому состоянию, которое царило в раю, когда даже животные, лев и барашек, мирно лежат рядом. Но чтобы все это осуществить, я сам должен был бы стать Богом. Так что, вероятно, Он ответил бы мне: «Минуточку, по идее, этим я занимаюсь». Очевидно, что мы бы с Ним не договорились.
Текст: Пономарева Анастасия
