– Владимир Владимирович, я четко помню – я немного пожила еще в Советском Союзе, – что даже несмотря на сжатый в кулачке талончик на гречку и отсутствие жвачки, еще каких-то благ зарубежной жизни, я помню абсолютное ощущение счастья. Просто отнести это на детство? У меня было какое-то состояние покоя тогда. Вы не согласны с этим?
Владимир Познер: Нет, я не согласен. Я, во-первых, думаю, что ваш советский опыт, судя по всему, очень небольшой. Я приехал в СССР, когда Сталин еще был жив, мне было почти девятнадцать лет и я прожил много лет советской жизни.
Конечно, когда я приехал, – не будем говорить о тех людях, которые были в ГУЛАГе, о них тогда вообще не говорили, – но вскоре после моего приезда было «Дело врачей», когда обвинили группу врачей в том, что они отравляли советское руководство и, в частности, убили Горького. Готовилась высылка всех евреев в Сибирь. Это был первый шаг, причем под очень хитрым таким одеянием, «чтобы спасти их от гнева народного, от погромов», значит надо было их сослать в Сибирь. К счастью, Сталин умер и это не произошло.
Потом, конечно, эти врачи были реабилитированы, те из них, которые не были убиты. Но чувство страха, что не дай бог сказать что-то не то – оно было абсолютно живое у всех.
Чувство счастья тоже было, особенно когда вскоре после смерти Сталина был XX съезд партии, разоблачение культа личности в 1956 году. В 1957 году – первый спутник, в 1961 году – Гагарин и ощущение, что наконец-то вот эти все мечты, все эти обещания окажутся реальностью. Это не долго продолжалось, правда, но был такой период.
И я был среди тех, кто ощущал счастье. Мы ездили на целинные земли и на Братскую ГЭС и все такое прочее.
Но потом все вошло в свою колею и было совершенно понятно, что это абсолютная диктатура, что существует одна идеология, что существует одна партия и что любое уклонение или отклонение чревато наказанием. Может быть, не расстрелом, как это было в сталинские времена, но безусловно тюрьмой, безусловно лагерями или сумасшедшим домом, в зависимости от того, как было оценено.
Конечно, в детстве обо всем этом не знают и тогда совсем другое отношение к окружающему. Когда тебе семь, восемь лет – это совсем другое. Но когда ты взрослый человек и когда еще работаешь в области идеологии, как работал я, то совсем другие чувства.
