Поздравления с днем рожденья принимает человек, без которого трудно представить отечественное телевидение последние несколько десятков лет. Если более старшее поколение прекрасно помнит его телемосты с Соединенными Штатами, то современный зритель воспринимает его скорее как эталонного журналиста в жанре интервью.
Такого гостя в студии программы «Познер» еще не было. Да и такого интервьюера тоже не было и, скорей всего, не будет. Итак, Владимир Познер вопросы не задает, а сам на них отвечает.
https://www.youtube.com/watch?v=OzLciwaNhHA
– Владимир Владимирович, когда мы попросили вас об интервью, вы сказали, что предпочитаете вопросы юмористические, почему?
– Мне кажется, что я сказал, что предпочитаю вопросы острые, интересные и неожиданные.
– А мы подумали, что это потому, что вы первого апреля родились.
– Вы знаете, первое апреля – это такой день, в разных странах по-разному называют. В Америке называют День дурака, вот я считаю, что я очень правильно родился в этот день! В русских сказках Иван-дурак самый умный!
– У вас потрясающе разные портреты – в молодости и сейчас. Вот вам 36, а вот 81. Что в вашей жизни пошло не так?
— Ну вот, видите, я валял дурака. А когда я был молодым, я был очень серьезным. Зато, говорят, красивый. Я вообще не понимаю, как можно жить без юмора, а когда плохо – это единственное, что спасает.
– Бывает, что на вас обижаются люди, когда покидают кресло, в котором вы сейчас сидите?
— Да, бывает, потому что я задаю подчас неудобные вопросы, я заставляю людей крутиться, вертеться, но ведь я никого сюда силой не привожу. Есть немало людей, которые мне отказывают, говорят, что к вам я не приду, например, министр образования.
– Вы состояли в КПСС, во время работы в Гостелерадио американской и английской аудитории рассказывали точку зрения на происходящее в мире Советского Союза, сейчас в интервью говорите, что не разделяете коммунистическую идеологию. Вы согласны с высказыванием Жака Ширака, что только дураки не меняют своего мнения?
– Да, хотя тут надо быть очень осторожным: одно дело, так сказать, менять свое мнение, следуя генеральной линии партии, а другое дело – на самом деле, через очень тяжелые переживания изменить то, во что ты веришь. Я был очень верующим в советский строй. Вообще я считаю, что то, чем я занимался, как пропагандист, очень удачный пропагандист, хоть я и не верующий, это слово надо понимать не в религиозном смысле, что это был грех и что я, поняв это и признав это, пожалуй, всю свою профессиональную жизнь с тех пор пытаюсь каким-то образом что ли смыть это.
– А сейчас во время обострения российско-американских отношений, на ваш взгляд, телемосты могли бы помочь понять друг друга?
– Да, безусловно, могли бы. Я разговаривал об этом с Константином Львовичем Эрнстом, он поддерживает эту идею, разговаривал на более высоком уровне, там поддерживают, к сожалению, в Америке не поддерживают. В Америке не хотят, а мост, все-таки, нуждается в двух опорах.
– Вы чего-то боитесь?
– Да, я боюсь акул, того, что кто-нибудь из моих близких тяжело заболел. Боюсь сойти с ума.
– Что бы вы могли сказать себе двадцатилетнему?
– Вы знаете, это трудно сказать: во-первых, это бесполезно – человек все равно будет делать то, что он делает, пожалуй, я бы сказал: «Никогда не сдавайся, никогда».
– Спасибо большое.
Это был юбиляр Владимир Познер.
