– Я как-то спросил одного француза, нет ли у них сегодня благодарности к вишистам, потому что все-таки огромных жертв удалось избежать. И этот француз сказал: «Наконец вы высказали то, что я хотел сказать всю жизнь, но боялся высказать вслух». А вот когда однажды французскому послу в России задали этот вопрос, он сказал: «Что вы! Нация утратила честь, нам было нанесено тягчайшее оскорбление». А у вас нет иногда к Петену доли сочувствия?
– Есть, доля сочувствия – есть. И все-таки его не повесили, в отличие от Лаваля. Петен умер своей смертью, очень глубоким стариком. Его не тронули, он все-таки был французским героем, героем Первой мировой войны. Он, конечно, был осужден за то, что он сделал, но его не посадили, с ним обошлись по-человечески, что ли.
А Пьер Лаваль, который, кстати говоря, очень охотно помогал немцам в преследовании евреев, – его повесили. И я считаю, что правильно.
– Владимир Владимирович, а что вы думаете о Владимире Ильиче Ленине? Какие чувства у вас вызывает эта личность, может, жалость?
– Вы знаете, когда-то он вызывал у меня симпатию, но чем больше я узнаю о нем, тем меньше вызывает.
Он – фанат, но это не значит, что глупец. Человек, который говорил, что если надо будет убить сто миллионов крестьян, значит надо убить. Ну как можно такого пожалеть? Это такой Робеспьер, который тоже был… и кончил на эшафоте, конечно.
Ленин верил в то, что он придумал, а к концу жизни понял, что ошибался. Наверное, ему было очень тяжело. Но из-за того, что он придумал, всем другим было так страшно, что я пожалеть его никак не могу.