— Я поэксплуатирую вас немножко, потому что явно и по количеству прочитанных книг мне очень-очень долго хотя бы попытаться до этого уровня добраться.
Сыну 14 лет, читает в принципе много, разговаривает не так много, но вот прочитав «Тараса Бульбу», говорит: «Папа, я вообще не пойму, зачем мне нужно было эту книгу читать. Я вообще не пойму, что это за казаки, что это за братство. Почему они могут так собраться, поехать захватить города, мучить людей. И почему они так взяли и казнили своего брата, сына». И мне ему все тяжелее и тяжелее объяснять…
Нас воспитывали по одному: родина, защищать родину. Сейчас все поменялось, он ездит в разные страны, он смотрит, как живут люди в разных странах, он смотрит разные передачи по интернету, видит, как ведет наше правительство себя, видит, что творится у нас на улицах, что – в других городах, как там ценят культуру, как здесь. И вот немножко непонятно, что делать.
Мы стараемся его правильно воспитывать, обучать. Он много читает. Он посещает олимпиады. Занимается спортом. И дальше непонятно: вот он вырастет – и что? Мы пытаемся ему говорить, что он гражданин мира, что в целом он не обязан привязываться к какой-то стране.
У вас есть и опыт соответствующий и несколько гражданств имеете, как я понимаю. Что мне ему сказать? Потому что, с одной стороны, хочется, чтобы у нас в России что-то произошло. Потому что не хочется ходить… вот по Патриаршим вы ходите, а там все равно грязь, там все равно какая-то слякоть. Это единственная страна, наверное… Куда ни поедешь, с каким климатом бы ни была страна, с каким вероисповеданием… Без разницы, Азия это, арабские страны, Европа – везде чисто.
Владимир Познер: Понимаю ваш вопрос. Вопрос очень хороший, очень тяжелый.
Я бы начал с того, что 14 лет – это очень тяжелый, плохой возраст. В 14 лет мы все знаем лучше всех. Родители дураки. Мы самоутверждаемся. Поэтому особо переживать по этому поводу не следует, более того – мы провоцируем, мы делаем вид, что мы не понимаем, а мы на самом деле понимаем. Мы смотрим, как бы родителей достаем. И не только родителей. 14–15–16… и только, пожалуй, в 17–18 мы начинаем становиться людьми, а не такими жуткими мерзавцами, какими мы являемся вот в этом возрасте. Это раз.
Я бы на вашем месте – ну, не понравился «Тарас Бульба» – в зависимости от настроения могу вам сказать так: ну, не понравился и не надо. Или подрастешь, попробуй еще раз, может, понравится. Или сказать: а мне нравится. И все. Не надо ничего объяснять. Если спрашивает… Но там все понятно. Почему Тарас убил Андрия, понятно. Что такое эта страстная любовь, которая заставила его быть предателем. Может быть, в 14 лет это еще не совсем понятно. Но вообще понятно. То есть там можно поговорить.
Я на вашем месте не волновался бы. А когда вы говорите, что где бы вы ни были, там не бывает грязи. Я не знаю, где вы были. Я много где был. И даже в моем любимом Нью-Йорке есть жуткие районы. Просто жуткие. А я этот город просто обожаю. Я уж не говорю о Чикаго. Там очень много снега бывает, как у нас. И боковые улочки в середине зимы таковы, что там нельзя ездить на машине, потому что снега много, а для колес там глубоко и машины днищами уже упираются. Не убирают вообще. Убирают очень мало.
Понимаете, у нас вообще есть склонность все время свое принижать. Я не очень понимаю, почему. Причем не только свое, но и себя. То есть вроде такой комплекс неполноценности. С другой стороны, мы лучше всех.
Понимаете, странное сочетание, что русские, Россия… Я встречал людей, которые говорят: «Я в прошлом году отдыхал в шикарном таком месте, там не было ни одного русского». Я думаю, вот интересно, француз бы так сказал о французе? Да никогда в жизни вообще. Я думаю, в чем дело, что в голове происходит, когда люди такое говорят?
Да, у нас много всяких проблем. Но вы видели, что происходило во Франции каждую субботу с желтыми этими жилетами? Это шутки, что ли? Там черт знает что происходило. Я там был. Били окна, сжигали машины. Если бы в Москве такое было, я не знаю, что б вы сказали. А это во Франции, это нормально.
Во-первых, я иногда сомневаюсь: а на самом деле, как вы относитесь к своей стране. Вот как вы относитесь к своей стране, хорошо ли, плохо ли? Вы ее любите? А что значит любить ее? Вы ее любите, как Лермонтов? «Люблю отчизну я, Но странною любовью. Не победит ее рассудок мой, ни слава, купленная кровью, ни гордый полного доверия покой» и так далее. Вы знаете свою литературу? Своих поэтов. Вы любите то, что в этой стране жил и работал Пушкин? Вообще, это для вас имеет значение или нет? Часто у меня это возникает.
Вот сегодня, как убирали в Москве после этого снегопада. Потрясающе убирали. Количество техники, которое вывели на улицу, – другие города встали бы просто. Просто они перестали бы функционировать. Это я вам говорю как знаток. Есть люди, которые говорят: да разве это убирают? Да это что? Да у меня во дворе и так далее. У нас всегда все нам не так. Я просто поражаюсь и думаю, что происходит с людьми? Да, у нас масса еще всякого такого. Но у кого нет?
Да, Финляндия тоже северная страна, правда? И там в Хельсинки сыпят мелкую гальку такую, а не соль, чтобы не портилась, так сказать, обувь и деревья не страдали, и машины не страдали, когда снег. Потом, когда снег тает, собирают гальку и моют и так далее. Но это же Хельсинки. Вы были? Можно переплюнуть Хельсинки. Вот такого размера город. Вся Финляндия 5 миллионов. А Москва несколько сложнее.
Вообще, я бы старался своему ребенку внушить позитивное отношение к своей стране. Не ура-патриотическое, не то что мы лучше всех, а там все дураки. У России свой путь… Не эти глупости. Но я бы с малых лет, конечно, теперь уже ему 14… Я бы ему читал Гоголя, когда ему было 8 лет. И Пушкина я бы ему читал, и Лермонтова.
Все-таки мне кажется, что любить свою страну – это так же естественно, как любить свою мать. Иногда ее ненавидишь, правда. Но это тоже нормально. У меня было интервью с одним замечательным писателем израильским, который недавно умер. Амос Оз. Чудный совершенно человек. И он мне сказал: Я очень люблю Израиль, но иногда он мне не нравится. Понимаете? Вот правильно. Я люблю, это моя страна. Но есть вещи, которые мне не нравятся.
Надо разговаривать. Еще вам повезло, если ваш сын с вами разговаривает. В 14 лет часто вообще не считают нужным разговаривать. Знаете, у вас есть много возможностей. Только быть честным, откровенным. Дети чувствуют фальшь очень точно. Одно дело, что папа говорит на кухне, а другое дело, что папа говорит на работе. Это было в советское время.
Поэтому я бы вам это советовал. Вы знаете, вы попросили совет, я даю. Но я бы не стал особенно переживать. 14 лет… Господи, если еще не принимает наркотики и никого по башке не треснул, просто вам повезло.
