— Владимир Владимирович, о Солженицыне, насколько мы можем судить, есть два основных мнения. Первое: это «великий писатель и патриот». Второе: это «плохой писатель и предатель Родины». К какому мнению склоняетесь вы?
— Я, безусловно, склоняюсь к первому, хотя с некоторыми уточнениями.
Не могу сказать, что Солженицын — великий писатель. Великих писателей очень мало. Например, Лев Толстой. Достоевский. Гоголь. Если говорить о русских писателях. Солженицын — большой писатель. Но не великий. Все-таки для меня есть здесь некоторый оттенок.
Что касается патриотизма, то, безусловно, для меня он патриот. Это — человек, который вернулся на Родину. Он мог никогда не возвращаться и жить себе припеваючи в Соединенных Штатах Америки.
И, кроме того, он действовал как патриот в том смысле, что считал важным говорить правду, как он ее понимал, но именно правду, указывая на менее привлекательные стороны истории своей Родины. И в этом есть безусловный патриотизм.
Патриот – это не тот, на мой взгляд, который кричит: «Ура! Ура! Ура! Ура! У нас все замечательно! Мы лучше всех! А все остальные – никто, и хуже нас». Таких у нас много. Это называется «квасной» или «ура-патриотизм».
Конечно, он был не таким, но он глубоко любил Россию. И в этом смысле, безусловно, был патриотом.
— Скажите, пожалуйста, как вы считаете, он принял перестройку и новую Россию? Об этом тоже много полярных мнений.
— К сожалению, я не имел возможности лично разговаривать с Александром Исаевичем. Очень сожалею об этом.
Когда он был жив, я пребывал в ранге не очень известного журналиста. Думаю, что сегодня, конечно, я пригласил бы его в свою программу и задал множество вопросов, которые все хотели бы задать.
Я полагаю, что он, безусловно, был сторонником тех изменений, которые произошли, главным образом, при Горбачеве и отчасти – при Ельцине. То есть, он никак не был сторонником советской системы. Это совершенно очевидно.
Но я также думаю, что — то, как пошло развитие – появление олигархов, невероятно богатых людей, которые, собственно говоря, и не заработали этих денег сами, и огромный рост нищеты, вряд ли ему это все понравилось бы. Он, безусловно, не мог быть за это.
Так что, сказать однозначно, что он принял те изменения, которые произошли, на мой взгляд, невозможно.
Думаю, что он был очень рад тому, что прекратил существование Советский Союз как коммунистическая советская система, что кончились попытки построения социалистического, а потом уже коммунистического общества. Но вряд ли он приветствовал бы то, что деньги стали играть главенствующую роль в этом самом новом обществе.
— У вас есть мнение, как бы он смотрел на сегодняшнюю Россию? Мы — не про ту, новую, которая была в 90-х, а — про нынешнюю уже, десятых годов второго тысячелетия? И на ситуацию, которая складывается вокруг России в связи с Украиной и прочими международными событиями…
— Вы знаете, очень трудно угадывать, что бы думал любой другой человек, а тем более, такой, как Солженицын. Думаю, что люди, которые берутся категорически говорить, что он бы думал так или эдак, на самом деле не понимают этого и в основном высказывают то, что они хотели бы, чтобы он думал, или то, что они ему приписывают. Если они его не любят, то приписывают — так, если любят, то — эдак. Я, пожалуй, не стану ничего подобного делать…
Мне кажется, что он… наверняка был бы глубоко огорчен ситуацией с Украиной, потому что, я думаю, он считал украинцев братьями русских. И, конечно, то, что произошло и происходит, не могло его радовать.
Но больше я, пожалуй, ничего не скажу. Скорее, надо было бы спросить обо всем его вдову. Вот она ближе всех, и, наверное, могла бы сказать, что бы он думал по этому поводу.
— Хорошо. А если вернуться немножко в прошлое: а являлся ли Солженицын диссидентом в прямом смысле этого слова? Например, когда он был в США, он не пошел на прием к Рейгану и сказал, что диссидентом его назвать нельзя, но, тем не менее, мы читаем в интернете и видим, что все, кому не лень, называют его именно эти словом.
— Я бы сказал по-иному: так говорят все, кому лень думать. Или те, кто даже не знает, а что такое — быть диссидентом. Потому что советский диссидент – это человек, который отличался не только инакомыслием по отношению к советской власти, к советскому правительству, к ЦК КПСС, но и тем, что… как бы сказать это?… Они — диссиденты — жаловались Западу, они обращались к Западу с просьбой надавить, помочь. Причем — я не ставлю никакой знак здесь, что это хорошо или плохо. Они это делали, это было для них характерно. А Солженицын никогда этого не делал.
Солженицын стал известен благодаря тому, что его рассказ «Один день Ивана Денисовича» был опубликован в «Новом мире». Он был напечатан по инициативе Александра Твардовского (главного редактора журнала – Авт.), автора легендарной поэмы «Василий Теркин», которого никак нельзя называть диссидентом. Твардовский тогда обратился лично к Хрущеву, и Хрущев дал добро на публикацию. Потом появился рассказ «Марфин двор». А потом уже стали ограничивать публикации Солженицына.
Он никогда не обращался к Западу с просьбой что-то такое сделать. Он никогда не считал возможным жаловаться. Он продолжал делать свое. И, в конце концов, его просто выслали в Германию. Не посадили, как это делали часто с диссидентами, а просто хотели от него избавиться, чтобы его не было в стране.
Потом, в конце концов, Солженицын оказался в Америке. Но, опять-таки, он не пользовался своим положением, чтобы говорить какие-то очень резкие, категорически отрицательные вещи о своей стране. И, когда изменилась ситуация в России, он тут же вернулся, как только понял, что это возможно, как только ему дали понять, что его готовы принять. Поэтому я бы воздержался от того, чтобы назвать его диссидентом.
Это был человек самостоятельно мыслящий. Он был большим писателем, а почти все большие писатели в чем-то являются диссидентами. Они в основном обращают свое внимание на проблемы.
Поэтому, мне кажется, что очень многие судят об Александре Исаевиче, во-первых, даже не прочитав ничего Солженицына, во-вторых, ничего не зная о нем реально,и в третьих, имея очень отдаленное представление о том, а кто такие были диссиденты.
— Владимир Владимирович, можете озвучить хотя бы один вопрос, который, действительно, вы считаете главным и который вы задали бы в рамках своей программы Солженицыну?
— Я бы, наверное, задал такой вопрос: «Александр Исаевич, вот вы боролись против советской власти. Вы, как никто, показали страшные преступления, которые были совершены этой властью. Вы в архивах нашли совершенно поразительные вещи. И отчасти благодаря вам эта власть перестала существовать и родилась новая Россия. Скажите мне, пожалуйста, как вы относитесь к этой новой России?». Вот что бы я его спросил.
— А уточните, пожалуйста, какой смысл вы вкладываете в свои слова: «Из-за вас эта страна перестала существовать»?
— Ну, как? Я сказал «отчасти». Все-таки он был одним из тех, кто своей работой, то есть тем, что писал, влиял сильно на общественное мнение. Я очень хорошо помню — когда «Новый мир» (это был самый популярный ежемесячный литературный журнал) вышел с «Одним днем Ивана Денисовича», это была бомба абсолютная. Вся страна читала взахлеб, потому что до этого никогда и нигде ничего не печаталось о лагерях.
И с этого момента эта литература вообще стала просто развиваться. Но она началась-то с Солженицына.
«Матренин двор» произвел ничуть не меньшее впечатление. Ну, и далее, и далее.
То есть — Солженицын в значительной степени изменил то, как люди думали о советской власти, изменил отношение людей к советской власти, не всех, разумеется, но очень многих. Он раскрыл для них то, что было им до этого неизвестно. И это, конечно же, привело к тому, что и произошло.
Интервью Владимира Познера в эфире Радио «Комсомольская правда» — о русском писателе, 100-летие со дня рождения которого отмечается во вторник, 11 декабря.