— Я узнал, поступила информация, во Франции приняли закон о фейковых новостях. Борьба с фейковыми новостями, которая лоббировалась именно Макроном. И ваше мнение – это путь куда? И насколько возможно это вообще цензура? Официальная цензура?
Владимир Познер: Ну, знаете, я очень большой поклонник Франции. Я люблю очень Наполеона. Не за войны, конечно. А за те законы, которые были. Культ Наполеона во Франции. Школьная система наполеоновская. Большие школы так называемые, то есть университеты. Он ввел массу замечательных вещей. Но есть вещи, которые меня смущают.
Когда во Франции приняли закон, не так давно, запрещающий в школу приходить со смартфоном, я прямо аплодировал. Вот молодцы. Потому что сидят на уроках и читают вот это вот. И конечно сначала был протест: как это так? А потом ничего, успокоились. И ходят и слушают учителя.
Но все-таки запреты такого рода, они очень опасные. И мне кажется, а как ты будешь бороться с фейками… Что? Ну вот он сообщил фейк. И? Сечь на площади публично? Ну что надо? Исключить из профессии? Я очень боюсь этих вещей. Я очень боюсь, и мне кажется, что господин Макрон, он хочет быть похож на Наполеона. Он правда невысокого росточка, он держится очень так гордо, откинув голову. Но он не похож. И я думаю, что он сделал ошибку. И мне это очень неприятно, потому что я всегда привожу в пример Францию – вот смотрите. В данном случае, не то. Так мне кажется.
Вообще запреты – вещь очень опасная. Странно, что никто из вас меня не спрашивает о запретах на концерты наших разных артистов, рэперов и так далее. Странно. Мне кажется, что вас это должно волновать. Вы же молодые люди, вас это должно как-то задевать. Может быть, вы уже слишком старые для этого? Я не знаю. Но вообще-то черт-те что на самом деле.
И вот это что? Как понимать? Я это понимаю так, что боятся свободных. Боятся. Вот эти ж молодые люди, они ведь ничего не боятся. Ну там есть мат. Но дело не в этом.
Слушайте, в советское время был запрещен, практически запрещен Галич. Был Высоцкий практически запрещен. Битлы были запрещены. Почему? Потому что был дух свободы. Дух независимости. И вот этого руководство дико боялось. И мне кажется, здесь то же самое. Вот это поколение, разрыв между теми, кто родились в 95-м году, и теми, кто родились тогда, он вообще как никакой другой. Разрыв между отцами и детьми – он всегда есть, конечно. Здесь он реальный совершенно. Но раз вы меня об этом не спросили, ну что ж делать?
