— Не так давно было ваше мнение по поводу блогеров, интернет-сообществ. Я не буду говорить в общем о блогерах, журналистика это или нет. Так вот, было ваше мнение такое все-таки, что есть журналист профессионал – это профессия, а то, что вот в интернете – это может делать любой, в общем, это не так серьезно.
Прошло время, ситуация меняется. Постепенно. В чем-то резко. Все больше и больше журналистов выходят в интернет, заводят свои блоги. Вот кстати недавно Андрей Макаревич выпустил «Смак» в интернете, в прямом эфире. И как все знают, Леонид Парфенов делает программу «Парфенон». Может ли как-то ваше понимание измениться по отношению к такому явлению и повлияет на ваше решение?
И еще такой вопрос. Не знаю, в курсе ли вы, есть такой канал «Ещенепознер» называется. Довольно кстати неплохой. Очень серьезный интеллигентный. Нестандартные, я бы сказала, гости. Вас как-то предупреждали или спрашивали об этом?
Владимир Познер: Да-да, в курсе. Нет, меня не спрашивали и не предупреждали. Но я не возражаю. Знаете, как американцы говорят: нет плохих статей, кроме некрологов. Вы знаете, что касается Парфенова. Я считаю, что…
Мы с ним очень давно знакомы, я его очень хорошо знаю. Мы приятельствуем. Не то чтобы чужая личность. Я считаю, что он оказался там, где он оказывается, только потому, что его угнали с телевидения. Ему деваться некуда. А он хочет. И ему есть что сказать. С ним можно соглашаться и не соглашаться. Но он желает высказаться. Я думаю, если бы он мог быть на телевидении, он бы не стал этим заниматься. На мой взгляд, вероятно, Парфенов самый талантливый телевизионщик-новостник, который был когда-либо на наших экранах. Все-таки «Намедни» в свое время это были совершенно блестящие программы. И прекрасно сделанные. Это на мой взгляд. Дело вкуса.
Еще раз говорю, что все-таки человек, который ведет блог, на здоровье. Я совершенно не возражаю. Но только это не надо приравнивать к журналистике. Потому что так или иначе у журналиста все-таки есть какие-то обязательства. Как я это понимаю. Он обязан проверять факты, которые он называет. Эти – не обязаны. Законы к ним не применимы. Они делают, что хотят. Они говорят, что хотят. Ну, на здоровье. Я еще раз говорю. Конечно, иногда опасно. Люди могут сказать такие вещи, которые могут иметь отрицательное влияние. Но я считаю, что здорово, что можно высказать свое мнение.
Я не знаю насчет того, что многие журналисты переходят туда. Я просто не в курсе. Я могу понять, почему были переходы. Потому что сегодня в России очень тяжело быть журналистом. Ты должен все время думать о том, можешь ты сказать, не можешь ты сказать. Будут неприятности, не будут неприятности. Не выгонят с работы или выгонят с работы. Тяжело. Непросто. Нет цензуры в советском представлении., когда был Главлит, когда надо было приносить свою статью и цензор, официальный цензор, он так и назывался, должен был поставить штамп. Этого нет. Но есть совсем другая цензура. Причем я не знаю, которая лучше. Потому что она не явная. Но при этом каждый знает, что лучше об этом не сказать, потому что могут быть неприятности. То есть самоцензура.
Кроме того, я могу сказать, я неоднократно говорил: есть люди, которых я не могу пригласить в программу. Ну, в частности, скажем, Навального. Не потому что я сторонник Навального, а потому что он ньюсмейкер. Я считаю, что публика имеет право слышать то, что он говорит. Я конечно буду задавать ему трудные вопросы. Но это моя работа. Он уж будет отвечать, как он отвечает. Но то, что он вообще не может быть в моей программе и не может быть на Первом канале, ну и на Втором и на четвертом – на мой взгляд, это цензура. Это неправильно, мягко говоря.
И журналисты конечно, иногда просто от отчаяния, наверное: ну давай там, в интернете можно. И в конце концов в интернете Дудь интервьюировал Ходорковского. Я посмотрел интервью. Ну не важно. Но он смог его интервьюировать, а я не могу. В этом смысле я ему завидую. Я бы хотел очень интервьюировать Ходорковского. Я бы задал совсем другие вопросы. Но это вопрос другой.
Так что я бы вот так вам сказал. Но я не перейду. Вы можете обострить свой вопрос. А если я потеряю свою работу? Ну вдруг. Даже не вдруг. Потому что Первый канал покупает мою программу. Первый канал может в один прекрасный день сказать: спасибо, больше не надо. Неважно, почему так скажет. Потому что сверху передали, еще почему… Но могут вполне сказать. Я не пойду. Я не стану блогером. Мне это не симпатично. У меня другие возможности. Я стану виноделом, может быть. Уеду во Францию. Буду возделывать лозу, которую я так люблю. Это будет намного более продуктивно и более полезно, чем тот бред, которым я занимаюсь сейчас.
