Соединенные Штаты, по целому ряду обстоятельств это страна, которая считает, что она одна в мире такая и что ей равных нет и быть не может. Есть документы, очень интересные в этом смысле, в частности Доктрина Волфовица, которая появилась в феврале 92-го аж года, где собственно так и написано: мы не можем допустить, чтобы какая-либо любая страна претендовала на равенство с нами. Более того, мы должны убедить всех, что таких претензий быть не может. Соединенные Штаты одни такие.
Ну, отчасти они и есть одни такие. Но вот этот вот взгляд, он очень американский. Он существует давно, его выражал Рейган, говоря о городе на холме… Как бы библейский образ.
А у России есть нечто похожее: что у России особая миссия, народ-богоносец, Третий Рим, четвертому не бывать, абсолютная, я думаю, неспособность признать чье-то лидерство. Ведь если посмотреть на Европу, ну, все признали американское лидерство. Ну, там французы иногда вякают что-нибудь такое. Но на самом деле-то они признают американское лидерство, что уж тут. И более-менее весь мир его признает. Китайцы не признают, но это еще один вопрос. И когда, с одной стороны, одна страна говорит: нам нет равных и не претендуйте, а другая говорит: а мы не признаем ваше лидерство, это тоже не сулит ничего хорошего в итоге. Это тоже пахнет некоторой конфронтацией в конце-то концов.
Поэтому меня эта ситуация чрезвычайно беспокоит. Я считаю, что… Я не знаю, что будет на встрече двадцатки, где объявлено, что будет один на один, серьезная встреча Путина с Трампом (записано до объявления Трампом, что он отменяет встречу — ред.). Вероятно, вопрос стратегического равновесия ядерного оружия, выхода из договора о ракетах средней и меньшей дальности – это уже вопрос решенный. Я абсолютно не верю, что Трамп отступит от своего заявления, что «мы выходим».
Но вообще говоря рассыпается все, что было когда-то построено. Построено Никсоном, Брежневым, вместе. И дальше Рейганом и Горбачевым. Все это рассыпается, и это опять очень опасно… вероятно, они будут об этом говорить. Вероятно, будут говорить об Украине, об этом обострении, но я бы очень удивился, если бы из этой встречи вышло что-нибудь такое, что у нас может вызвать чувство удовлетворения. Как вы знаете, это было шестое чувство всякого советского человека – чувство глубокого удовлетворения. Вот я не думаю, что у нас это чувство возникнет.
