Владимир Познер: «Я больше всего боюсь начала ядерной войны по ошибке»

Летом, даже не летом уже, а весь сентябрь, я был в Соединенных Штатах, где я выступал и на Западном побережье, т.е. в Калифорнии, и на Восточном, в частности в Йельском университете. На Западном побережье есть такой городок, называется он Монтерей, очень небольшой, по американским стандартам довольно старый. Ну Калифорния вообще, так сказать, один из последних штатов, который вошел в состав Соединенных Штатов. Южная территория принадлежала Мексике, ну а северные части даже России. И все-таки если что-то там датируется серединой XIX века, то уже считается старым.

И в этом городе есть самая первая библиотека в Калифорнии, самый первый театр, поэтому есть некоторый в нем романтизм. Там родился и вырос знаменитый американский писатель Джон Стейнбек, там есть ему памятник. И кроме того там есть два очень интересных института. Я бы не сказал, что это высшие учебные заведения, потому что все-таки это очень социальные заведения. Один называется по-английски Defense Language Institute, т.е. институт языка. Он похож на наш институт ВИЯК.

Это военный институт иностранных языков, который готовит разведчиков. И там тоже готовят разведчиков. Кроме того есть второй институт, который является… можно его сравнить с МГИМО. Но только там нет студентов, там есть лишь аспиранты и докторанты. То есть это люди, уже имеющие высшее образование, и это будущие специалисты по той или иной стране. Они все говорят – хуже ли, лучше ли – но говорят на языке той страны, которая является их будущей профессией. И разумеется там есть будущие специалисты и по России, которые говорят по-русски в основном неплохо и перед которыми я выступал на русском языке. Это будущие работники госдепа, вот такого рода.

Я в третий раз уже там был, и прежде говорил больше о политике, теперь они просили заранее, чтобы мое выступление больше помогло им понять, что такое Россия и кто такие русские. Причем это гораздо труднее, чем говорить о политике. Просили например говорить о таких вещах: в какой степени крепостное право повлияло на ментальность, менталитет русского человека. То, что в России, в отличие от многих других стран, рабов делали из собственных людей, а не импортировали – ну, скажем, как черных из Африки импортировали в разные страны и, конечно, в Америку. А взяли и превратили собственный народ в рабов, потому что крепостное право – это, конечно, было рабство. И это длилось все-таки довольно долго – три века. И как это повлияло на русский народ.

Вопрос не из простых, прямо скажем, но и довольно интересный.

Еще просили говорить о русской литературе, о том, как она рождалась. Что такое Пушкин. Как его понимать – как, вообще-то говоря, не русского писателя. Не русского – в смысле его настроя. Ведь в общем-то Пушкин довольно светлый поэт, улыбающийся. И даже немножко хулиганистый. В то время как русская литература в общем невеселая. Возможно, вот эта эфиопская прививка, которая есть в Пушкине – внешне ведь он очень похож, с губами своими, носом, черными волосами и так далее – такой человек, который создал современный русский литературный язык и считал себя – и правильно считал – русским. Но в то же время в нем было то, чего не было в других русских писателях. Я не имею в виду, конечно, его гениальность.

Вот о таких вещах мы говорили, и это было довольно интересно.

Приходили туда и студенты того института, куда меня не пускали – несмотря на мое американское гражданство, в этом смысле ко мне относятся настороженно, и поэтому эти будущие шпионы приходили в тот институт послушать. Тоже будущие шпионы в области России, понятное дело, потому что они говорят по-русски очень неплохо. И это было тоже очень интересно. Их сразу можно узнать, у них такая военная выправка, такие все ребята правильно подстриженные – все как положено у военных.

Должен сказать, что эти будущие специалисты произвели на меня смешанное впечатление. С одной стороны, они очень стараются, с другой стороны, их владение русским языком по сравнению со многими нашими, которые совершенно не становятся специалистами в области Англии или Америки, довольно слабое. Слабый уровень. И конечно знания о России – ну совсем поверхностные. Хорошо, что они интересуются — это да. Но мысль, что это и есть будущие специалисты по России, которые будут определять или, по крайней мере, советовать политику в отношении России – не очень радует. Хотя конечно они развиваются, растут и так далее. Есть среди них, конечно, очень толковые.

Я две лекции там прочитал на русском языке. По литературе и истории. И если угодно – мое главное стремление – и это не только когда я разговариваю с американцами о России, но и когда я говорю в России об Америке – попытаться донести до их сведения, что главная беда заключается в том, что мы смотрим на других и судим о других, глядя со своей колокольни. То есть мы истолковываем все, как будто они наши. Вот мы бы так поступили. Совершенно не думая о том, что они-то – не мы. И мы – не они.

В этих случаях, когда затрагивается эта тема, я привожу пример, мною придуманный и поэтому, наверное, и любимый, как американец приезжает в Москву, удивляется тому, какая прекрасная гостиница (потому что в его представлении конечно не медведи ходят по улицам, но близко к тому), и вот он встает утром, идет в лифт, чтобы спуститься позавтракать, входит в лифт, там стоит женщина – русская. И он на американский лад широко улыбается ей и говорит «Доброе утро!». Она мрачно на него смотрит, не отвечает, не улыбается и вообще игнорирует. Он делает вывод: какие же русские все-таки неприветливые и недобрые! И неулыбчивые. Видимо, очень угнетены. А она на него смотрит и думает: чего ему надо? Чего привязался? Он что, меня клеит, что ли?

И вот каждый так решает: вот американцы – вот они какие наглые, да? А русские – вот они какие неприветливые и – в общем – враждебные. Только потому, что каждый из них судит со своей колокольни. В Америке, когда входишь куда-то – не важно – если там кто-то есть, положено здороваться и улыбаться. Это само собой, это ничего не значит, это просто так вот принято. Тот человек отвечает так же. В России же, как известно, если незнакомый человек и ты первый раз его увидел – то особенно улыбаться и здороваться как-то не очень принято. Но каждая из сторон не понимает и не знает другую и считает, что она должна действовать так же. А если другая сторона так не действует – то уже непорядок.

Это касается всего. И я вас тоже прошу это иметь в виду. Что когда вы судите об американцах – имейте в виду, что вы судите со своей колокольни. Вы делаете выводы в соответствии со своим менталитетом.

Есть очень яркий пример для меня: это вся история с харрасментом. То есть вот с приставаниями к женщинам. И со всей шумихой вокруг этого вопроса. Эта шумиха была и продолжается в США. У нас в основном даже женщины говорят, что это ерунда, чепуха. Мужчины – смеются. Они абсолютно не понимают, что это значит в Америке. Ну а если бы в Америке узнали, что здесь к этому так относятся, они бы посчитали, что тут живут варвары просто, которые вообще ничего не понимают.

Мы склонны делать выводы, исходя только из личного опыта. И я об этом очень много говорю – и там, и когда доводится, то и здесь.

Когда я поехал уже на Восточное побережье, чтобы выступать в Йеле, я, скажем, так, был взволнован, потому что все-таки Йельский университет, наряду с Гарвардом, это элитарный центр, откуда выходят руководители Соединенных Штатов Америки – как в политике, так и в экономике. Один год учебы в Йельском университете, не считая общежития, стоит $70 000. Значит, четыре года – под триста тысяч! Сами понимаете, какие люди там учатся. Бывает, есть такие, кто учится на полную стипендию. То есть им полностью оплачивают. Но это совершенно выдающиеся, блистательные выпускники школ США. Иностранцам 100% никогда не оплачивают, но часть могут и оплатить.

Во-первых, я не понимал, насколько им будет интересно. И никто этого не знал. То есть когда меня пригласили, я спросил – а сколько человек будет в зале, где я буду выступать? Сколько там помещается? Мне сказали – 220. Надеемся, что будет аншлаг. Но неизвестно, потому что в Йеле каждый вечер много всяких дел и неизвестно, куда люди пойдут.

Как я назвал свою лекцию? «Как политика Соединенных Штатов создала Владимира Путина». Довольно провокационное название. Я надеялся, что это привлечет внимание. Вместо 220 пришло 350 человек! Им сидеть было негде, сидели на полу. Очень боялись, что придут пожарные и разгонят это все. Я говорил минут 45 или 50 и потом столько же времени отвечал на вопросы. И все закончилось прямо овацией, что очень приятно, греет самолюбие… Но ведь на самом деле я убедился в том, что вот эта элита – студенты, аспиранты и профессора – что они ровным счетом ничего не знают о России. Так же как и мы о них.

Понимаете, постепенно я все больше укрепляюсь во мнении, что мы все с вами жертвы средств массовой информации. Каждый из нас, конечно, думает – ну я-то умный, я-то понимаю, меня-то не проведешь. Но то впечатление, которое у нас есть по поводу той или иной страны, – это впечатление мы получаем от СМИ. Ну да, есть люди, которые уезжают в другую страну и проводят там время. Там надо провести хотя бы год, чтобы начать понимать. Надо владеть хорошо языком. Не просто говорить, а в тонкостях. И надо жить среди них. И тогда – да, начнешь что-то понимать. А так – ну откуда у нас информация?.. Кино, телевизор – и все? Поэтому, собственно, у нас есть та точка зрения, которая у нас есть. Если посмотреть опросы общественного мнения в нашей стране, которые проводятся – кто враг №1? Соединенные Штаты, правильно? И дальше весь негатив. А у них – точно то же самое.

Я заказал и оплатил одну работу: попросил американскую организацию выяснить, сколько было позитивных материалов о России на трех главных телеканалах США: ABC, CBS, NBC. Вот так можно сравнить с нашими федеральными каналами. За три года – 2015, 2016, 2017 – ни одного. Но если провести такое же исследование по нашим трем федеральным каналам – Первый, второй и четвертый – то результат будет точно такой же. Никакого позитивного материала о США вы там не найдете.

А как это называется? Это называется – цензура. И это называется – пропаганда. Вбить в мозг зрителю определенный образ страны. И вот сегодня мы имеем результат вот этой политики. Причем если кто-нибудь спросит: ну хорошо, наше телевидение все-таки контролируется властью, я имею в виду – федеральные каналы контролируются федеральной властью. Но в Америке же – нет государственных СМИ? Если вы не знаете этого, то могу сказать – нету. Есть только «Голос Америки». Но ему запрещено выходить на территории США именно потому, что это государственная станция, им только на зарубеж. Все остальное – частное. Но за последние примерно 20 лет произошло следующее: вот эти независимые средства массовой информации, которые принадлежали одному человеку, ну например Теду Тернеру принадлежал CNN – он создал, он хозяин. Так вот эти вот средства массовой информации постепенно стали выкупаться более крупными, а эти крупные стали покупаться еще более крупными. А те – еще более крупными. И на сегодняшний день вот эти средства массовой информации являются маленькой-маленькой частью очень большой корпорации. А для больших корпораций средства массовой информации рассматриваются прежде всего как источник дохода, и во вторую очередь – с точки зрения политической эффективности. И выходит, что корпоративный контроль очень похож на контроль власти. Это по сути дела одно и то же. Разницы – никакой, в смысле результата.

Я должен вам сказать, что ведь я очень люблю Америку, я вырос там, я работал там, и как я уже сказал – я гражданин Соединенных Штатов, но уехал с довольно тяжелым чувством – от того, что подавляющее большинство американцев относятся к нам – к России, к русским – плохо. Я бы сказал, с опаской и недоверием. Это два главных чувства.

Если один американец другому скажет, что завтра едет в Россию, реакция будет – тебе не страшно? В этом смысле все-таки там похуже, чем здесь. Если тут сказать кому-то – завтра я поеду в Америку, такой реакции все-таки не будет, скажут – ух ты, как здорово! Так что несколько другие мозги и другие взгляды на вещи.

Но тем не менее общее отношение к Америке у нас не очень хорошее. Да, может быть в молодежной среде, в так называемой интеллигентской среде – получше, но в общем и целом неважное отношение.

И на «верхах», мне кажется, есть серьезное недоверие и опасение. И мне это внушает большое беспокойство, потому что я-то больше всего боюсь начала ядерной войны по ошибке. Знаете, было несколько случаев, когда была ложная тревога, потому что компьютер не сработал. Какой-то чип выдал ошибочную информацию. Но все-таки перепроверяли – и хотя очень мало времени есть – если компьютер говорит, что та сторона запустила свои ракеты, межконтинентальные баллистические ракеты, то у вас есть 10 минут, чтобы принять решение: отвечать или не отвечать. Но все-таки 10 минут. И проверяли, и каждый раз успевали. Но при том уровне недоверия, который существует сегодня, – я очень боюсь, что не станут проверять. А если получат такое сообщение – то ответят сразу. Беда в том, что эти ракеты – не остановишь и не вернешь. И последствия – сами понимаете какие. И конечно, когда президент Путин, так сказать, «пошутил», что в этом случае мы попадем в рай, а они «просто подохнут» – верующих это наверное радует, а меня нет, я атеист. Подохнут все. И по этому поводу, я так считаю, шутить не следовало бы.

И меня очень удивляет, что если 25–30 лет тому назад по-настоящему боялись ядерного оружия – в мире боялись, были демонстрации, требования, и под это можно было заключить разные соглашения, запрещать некоторые виды оружия и так далее, то сегодня такое впечатление, что никто не боится, как будто бы и нету ядерного оружия, никаких протестов нет. Это удивительно.