— Вы когда-то говорили, что были удивлены своим ростом популярности у молодежи. Мне кажется, вы и есть тот человек, который сейчас говорит достаточно независимое мнение от центрального телевидения, и это мнение несколько отличается от всех других каналов.
Давным-давно вы работали в области пропаганды, такой вопрос: как вам удается в наше непростое время все-таки говорить то, что думаете, и обходить рифы цензуры?
Владимир Познер: Для начала я вас поправлю: у нас нет цензуры. Когда я работал – цензура была. Это был Главлит, сидел дяденька или тетенька в специальном кабинете. Туда ты приносил свой материал, а дяденька или тетенька ставили штамп, красным или синим карандашом подчеркивали, и только тогда твой материал мог быть напечатан или выйти в эфир. Это цензура.
А если я – главный редактор и вы мне приносите материал, а я говорю – нет, я не буду это печатать – это не цензура. Это другое совсем.
Самоцензура – есть, причем в большом количестве. Когда человек думает – лучше не надо, мало ли что, это да.
Я не могу ответить на ваш вопрос, как мне удается. Я ничего не обхожу. Я просто всегда думаю над тем, ради чего я работаю. Для кого. Я не работаю, чтобы все сказали – вот, молодец какой. Нет, уверяю вас.
Я действительно был пропагандистом. Я считаю, что это грех, и если уж говорить высокопарным языком, я искупаю свой грех своей работой. Я пытаюсь действительно быть объективным, хотя как всякий человек я субъективен. Я знаю точно, что я не вру. Это я знаю точно. И каждый знает, когда он врет или когда он говорит полуправду. И я стараюсь не навязывать свою точку зрения своей аудитории. Пускай она сама на основании информации сделает свои выводы.
Для меня идеально, если я спрошу – а как вы думаете, вы знаете, за кого я голосую? И люди говорят – не знаем, а хотели бы узнать. Вот это меня устраивает. Я не хочу, чтобы моя точка зрения каким-либо образом влияла на то, что люди думают. Это не моя работа. У меня совершенно другая работа, и она не заключается в том, чтобы убеждать человека в чем-либо. Это не моя работа!
И я думаю, что если бы я не был в пропаганде, если бы я не испытал потом стыд, неудобства за то, чем я занимался – вероятно, я бы сегодня не занимался тем, чем занимаюсь. Вот странная вещь, нет худа без добра.
