— Название одного из ваших фильмов – «Еврейское счастье». А русское счастье, российское – оно есть?
Владимир Познер: Я несколько лет назад брал интервью у Людмилы Улицкой. Это совершенно потрясающая была программа. И в какой-то момент она вспомнила книгу Захара Прилепина «Санькя». И там есть сцена. Она говорит, он либо ее специально туда поставил, либо случайно – но не важно. У героя книги все родственники в деревне спились и давно умерли, и наконец умер папа. И он решил, что надо похоронить папу на деревенском кладбище, которое находится у Маньки в заду, простите. Дело было зимой, он берет этот гроб и в автобусе едет до последней остановки. А дальше 17 километров до деревни. Зима. Дороги никакой нет. Просто нету дороги. И он начинает волочить этот гроб. Потом какой-то мужик с пьянки проснулся, у него есть лошадка, и вот они тащат гроб. Понятно, что гроб этот не дойдет. Это невозможно! Но они свое делают.
И как сказала по этому поводу Улицкая, это «мощнейшее целеполагание при полном отсутствии здравого смысла». Это и есть ответ на вопрос про тайну российской (русской) души. И я просто хотел ее поцеловать, потому что я думаю то же самое, но по другому поводу.
Когда я первый раз прочитал книгу великого русского писателя Лескова, которая называется «Левша»… Великий мастер, который, чтобы переплюнуть английского мастера, сделавшего стальную блоху в точный размер настоящей, взял и подковал ее. Что вообще невероятно. Но при этом блоха перестала скакать – слишком тяжелая. То есть он сделал что-то невероятное, но бессмысленное. Поэтому я не могу вам ответить…
Вообще я вам скажу честно, я очень хотел быть русским. Я помню, когда я жил в Америке и не говорил по-русски ни одного слова, тогда ведь была война, и все говорили: русские – это ух! Они были героями. А я говорил, что я русский, и все мне завидовали страшно.
А потом туда приехала группа советских женщин. И мне сказали, что мы должны будем петь советскую песню «Полюшко-поле» и что я буду петь по-русски. А я песню-то знал, потому что у моей тети были пластинки Краснознаменного ансамбля им. Александрова, и я знал – «полюшко-поле, полюшко широко поле» – и все. Я решил, что я ни за что петь не буду, и спрятался. Но меня нашли и вытащили.
И вот я пел. Пел я полную абракадабру. Просто звуки. Но эти великие женщины погладили меня по головке и сказали, что я большой молодец. Я хотел провалиться сквозь землю… Вот уже тогда я хотел быть русским. Я мечтал! Когда мы наконец приехали в Советский Союз, я же не то что плохо говорил, я вообще не говорил по-русски. Ну сейчас уже как-то более-менее. Я очень старался. Что такое русский – мне очень трудно объяснить. Березы меня не очень сильно волнуют. Я не плачу при виде берез.
Я очень люблю, я обожаю русскую литературу. Я могу вам довольно много прочитать наизусть. Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Маяковского, просто очень люблю – великая литература. Я много, много чего люблю русского. От водки, которая великий напиток, до чего хотите. Потрясающее кино. Художники – какие есть художники начала ХХ века, просто можно умереть – какие художники. Ну и так далее. Но тем не менее – не русский.
Поэтому когда меня спрашивают: а русский – это что? – я не знаю. Я только говорю – похожи на ирландцев, по-моему. «На ирландцев??» – я говорю, да. Потому что характерны взлеты и падения настроения – раз, любят выпить – два, любят подраться – три, любят дружить – четыре, литературный талант – пять. Все великие английские писатели – на самом деле ирландцы. Почти все. И еще: много пострадавшие. Ведь ирландцы 800 лет страдали от англичан, но как! А русские – от татар. И потом не только от татар. А страдания что-то дают.
Так что если вы меня спрашиваете – я не знаю, что объединяет русских. Конечно, русский человек любит свою землю. В этом нет сомнения. Но я слишком часто слышу, как – причем неважно, простой человек или непростой – как поносят свою страну. Не Путина, не Государственную думу — это ладно. «Эта страна». Твоя страна, о чем тут говорить? Вы когда-нибудь слышали, чтобы француз так сказал о своей стране. Или «Ой, знаешь, я отдыхал в прекрасном месте – там ни одного русского!». Слышали, чтобы американец так сказал? «Я отдыхал, вау! – там нет ни одного американца!». Такого быть не может! В чем дело, что происходит? Почему? Что держит? Причем для меня – народ потрясающе талантлив, ну невероятно совершенно. Умеющий такое выдержать, как никто.
Я рассказывал уже, что во время войны мой папа недолго, после капитуляции Франции, продавал пирожки в немецких гарнизонах – он прекрасно владел немецким языком и должен был подслушивать, что там говорят немецкие солдаты. И однажды он стоит со своим лотком под навесом – пошел дождь, и там стоит эсесовец, который его спрашивает – ты чего тут делаешь-то? По-немецки. Папа говорит – нихт ферштейн, тот ему – пошел отсюда. И все. Прошло энное количество лет, мирное время, папа летит в самолете из Нью-Йорка в Лондон по делу – и рядом какой-то человек, на кого-то похожий. Смотрит на него с такой полуулыбкой, потом говорит – ну что, все еще торгуете пирожками? Оказалось, это тот самый эсесовский офицер, который на самом деле был английским разведчиком. И папа говорит – ну а я русский. А у него уже был советский паспорт. И этот человек ему говорит: вы знаете, то, как вы, русские, умеете преодолевать трудности, нам и не снилось. Но к счастью для нас – то, как вы их сами себе создаете, никто не может с этим сравниться!
Задать вопрос Владимиру Познеру
