Я очень хорошо помню день 23 апреля 1964 года, когда в театре, который еще не носил названия Театра на Таганке, вышел спектакль «Добрый человек из Сезуана». Я имел счастье находиться среди публики. Это было время… непонятное. «Оттепель» кончилась, разгром художников в «Манеже» уже состоялся, а диссидентов исправно сажали. И вдруг появляется спектакль, который вызывает острое ощущение надежды.
Невероятно светлый, злободневный. И для нас, тогда совсем молодых, это стало гигантским праздником. Потом выходили другие спектакли и, в общем, для многих как-то так получалось, что есть один театр – Театр на Таганке. Конечно, в Москве и других театров много, но этот играл совершенно особую роль. Каждый раз был триумф. Каждый раз! Причем не только в Москве и не только в Советском Союзе.
К Юрию Петровичу Любимову приезжали крупнейшие мастера театра и кино, оставляли автографы на стене его кабинета. И со временем эти стены становились свидетелями того, что происходило вокруг. «Таганка» была хорошим барометром: по мере того как постановки Любимова становились все более острыми, в стране становилось все тяжелее.
Вообще отношения между художником и властью всегда сложные. Потому что художник говорит правду, а власть – не всегда. И вообще не очень любит, когда ей говорят правду. А художник не только говорит правду, но еще и заглядывает вперед. Это особый дар. Это дар предсказателя: что будет и как будет. В высокой степени Юрий Петрович этим даром обладал.
Я помню: вторая половина шестидесятых, семидесятые годы – затхлая, тяжелая атмосфера. Но каждый, кто в этот период интересовался театром, становился зрителем Театра на Таганке. За Любимовым всегда тянулся шлейф домыслов: будет спектакль – не будет, посадят – не посадят, запретят – не запретят. Но он никогда не шел на компромиссы и делал то, что считал нужным.