Владимир Познер в журналистике более 50 лет. Родился во Франции, в разные годы жил и работал в России и Америке. В 1980-х вел телемосты СССР-США — во время одного из них и прозвучала ставшая впоследствии крылатой фраза об отсутствии секса в СССР. В 1990-х вел на американском канале CNBC совместную с Филом Макдонахью еженедельную программу. Последние 20 лет работает на российском телевидении.
ForumDaily встретился с журналистом накануне его тура в Соединенные Штаты, чтобы расспросить, как изменилась Америка с тех пор, как юный Владимир разносил газеты в Нью-Йорке, работал на американском телевидении и вместе с Иваном Ургантом делал фильм-путешествие “Одноэтажная Америка”.
— Ваши выступления в США позиционируются как “автобиографические очерки” и “общение с залом”? Будет ли это интересно тем, кто уже знает Вашу биографию, читал Ваши книги, смотрел передачи?
— В разных местах я все-таки выступаю по-разному. В этом году в Минске состоялось мое первое выступление в таком формате, и когда я выступаю в первый раз, я знакомлю людей — с кем они имеют дело, кто я такой. Если я выступаю перед людьми, которые знакомы со мной и моей работой, я совершенно не говорю о своей биографии, занимаю зал совсем другим. Как правило, в одном выступлении несколько тем, я озвучиваю свою точку зрения на те или иные события, произошедшие в последнее время. Наверняка, во время моих выступлений в ноябре в США я буду много и подробно говорить о выборах в Америке — что это означает для России, для российско-американских отношений — и не буду говорить о себе.
— Во время съемок “Одноэтажной Америки”, описывая русскоязычного иммигранта, вы говорили о том, что его предпочтения на стороне республиканцев. Изменилось ли, по Вашему ощущению, что-то с того момента?
— Фильм был снят в 2006 году, 10 лет прошло, однако у меня ощущение, что выходцы из России по-прежнему занимают консервативные позиции. Они, безусловно, в своем большинстве поддерживают республиканцев. Есть и те, которые рассматривают Барака Обаму и уж теперь Хиллари Клинтон как людей, которые смогут навести, как говорят некоторые из них, “социалистические порядки”. Это вызывает у меня гомерический смех: чтобы представить Хиллари Клинтон в качестве социалиста, нужно иметь очень бурное воображение. Но да, на мой взгляд, симпатии не изменились.
— Русскоязычные играют свою роль не только в выборах в США, но и влияют на течение жизни в Америке. По Вашему мнению, отчего русскоязычные СМИ в Америке не развиваются? Место Довлатовского “Русского слова” так никто и не занял.
— Я бы не стал рассматривать русскоязычные СМИ в отрыве от всех прочих. Печатные СМИ переживают не лучшие времена во всем мире, они заметно сокращаются. Некоторые совсем исчезли и выходят только онлайн. Телевидение тоже испытывает довольно большие трудности, поскольку многие перестали смотреть телевизор и смотрят новости онлайн. Может быть, странное исключение составляет только Великобритания.
Я совершенно не слежу за русскоязычными СМИ ни в Америке, ни где-либо. Во-первых, я значительно больше времени провожу в России, во-вторых, положа руку на сердце, не могу сказать, что они меня очень интересуют в плане получения информации. Я читаю регулярно The New York Times, The Washington Post, журнал The Economist, местную прессу, потому что она мне даёт больше ощущения и понимания того, что происходит в стране. Иммигрантская печать, которая существовала задолго до Довлатова, еще до войны, она все-таки больше заточена на тему России. И это естественно. Ну, и конечно, сказывается влияние интернета. Только радио в этом смысле продолжает удерживать свои позиции.
— Какие культурные события в Америке, по Вашему мнению, могут сравниться с премьерой в Большом театре или выставкой в Третьяковке?
— Когда я говорю о Большом в своей программе, я обращаюсь к своим зрителям в России, ссылаясь на те вещи, которые для них доступны, а не на какой-нибудь замечательный мюзикл, который идет на Бродвее, но люди не могут пойти туда и посмотреть. Безусловно, в Америке есть совершенно замечательные вещи, особенно музеи — они, на мой взгляд, абсолютно первоклассные. Я очень люблю Музей современного искусства в Нью-Йорке, всегда туда хожу. Есть Коллекция Фрика, немногие её знают, но я считаю, что это жемчужина! Американский музей естественной истории, Maritime museum и, наконец, Ellis Island Immigration Museum, посвященный иммигрантам. Он сделан изумительно, с огромным вкусом.
Могу отметить несколько американских фильмов, которые меня поразили и порадовали: Spotlight («В центре внимания»), Trumbo («Трамбо»), Money Monster («Финансовый монстр»). На мой взгляд, это настоящее кино. Я даже позавидовал Голливуду, который, к счастью, производит не только блокбастеры и триллеры. Совершенно не думаю, что в Америке отсутствует искусство.
— В нью-йоркском Гринвич-Виллидже, где Вы выросли, наверняка сохранились места, обязательные к посещению?
— В первую очередь, это мой дом, где я прожил несколько счастливых лет. Этот дом охраняется городом. Не хотел бы звучать патетично, но сердце особенно бьется, когда я там. Обожаемая мною школа на Вест-Сайде — стараюсь тоже заходить туда по возможности. Вашингтон-сквер, который я очень любил, на мой взгляд, очень странно изменился. Бликер-стрит, где я жил, Перри-стрит, где со мной в возрасте 7 лет случился курьезный случай по поводу моего происхождения.
Район не просто родной, я знаю его, как пять пальцев, я ведь там газеты разносил. Но самое невероятное, что с тех пор он практически не изменился — ни архитектурно, ни в настроении.
— Ваш американо-канадский тур пройдет через Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско и Торонто. Как бы Вы охарактеризовали каждый из этих городов?
— Вы меня ставите в трудное положение, учитывая, что мне там выступать. Не могу сказать ничего отрицательного. Торонто для меня важный город: когда я был невыездным, а это было более 30 лет, одним из первых западных городов был Торонто. Он оставил довольно яркое впечатление. Хотя бытует мнение, что это довольно скучная копия Нью-Йорка. Нью-Йорк — это просто обожаемый и родной город, и для меня это не только Манхэттен. Лос-Анджелес мне непонятен, я никак не могу уловить характер этого города. По-видимому, там надо жить дольше, чтобы его понять. Сан-Франциско я тоже очень люблю, несмотря на довольно скверную погоду. Он очень своеобразный, с бесшабашным характером и потрясающим мостом. Это самый либеральный город в лучшем смысле этого слова. Еще мне предстоит выступление в Майами, который, скажем так, не любимый мой город в Америке.
— Ваша «американская история» очень богата, Вы жили и посещали США много раз и в разные периоды. Как изменился портрет русского эмигранта? Кто уезжает сейчас?
— Первая волна — это мой отец. Он уехал в возрасте 14 лет, это был 1922 год. Это была аристократическая, интеллигентная волна. Это была волна, которая обожала Россию, которая ее не поносила, которая учила детей русскому языку в обязательном порядке. Они верили, что что-то изменится, и никогда не стеснялись своей “русскости” — напротив, гордились ею.
Вторая волна — это те, кто бежал с немцами, но их оставим в стороне, это отдельная тема — бежать с теми, кто разрушил твою страну, облив ее кровью.
Третья волна — еврейская, которая началась после встречи Никсона с Брежневым в 1972 году, после которой только евреям было разрешено уезжать. Это совсем другая волна, довольно антисоветски настроенная. Это люди, которые на самом деле не любят Россию по разным причинам.
Не думаю, что у них сильные антироссийские настроения, как у тех, кто бежал из советской России. Это, скорее, люди, которые ищут, где лучше. Хотя я совсем мало общался с такими людьми.
— Сохраняется ли влияние русской общины, если никто не переживает и не поддерживает свою “русскость”?
— В определенное время, особенно в русских районах, было влияние, и даже в местные органы власти удавалось делегировать своих представителей. Но, как ни крути, происходит ассимиляция, и в связи с этим русский анклав становится все менее заметным. Его жители становятся американцами. Это, на мой взгляд, процесс естественный.
— Что такое американский и русский патриотизм?
— Странным образом, есть что-то схожее, ощущение некоторой исключительности и судьбоносности, что именно “моя” страна должны сыграть особую роль. Американские политические деятели часто говорят об особом значении страны. В России то же самое. Представить, что англичане или французы будут петь гимн во время футбольного матча, как это происходит в Америке или России, смешно. Хотя они, конечно, не меньшие патриоты, поэтому и способы выражения любви к своей стране у нас тоже очень похоже.
— По мнению Билла Гейтса, СПИД и образование — главные проблемы Америки, согласны ли Вы с таким определением?
— Я знаю господина Гейтса и брал у него интервью, мы об этом говорили. Совсем не ожидал от него такой глубины. Думал — технарь, хай-тек, будет говорить об этом. Однако мы говорили об истории образования, о том, как система построена в разных странах, как это было в Древней Греции, в Риме, как все изменилось. Я согласен и думаю, что в России эти проблемы тоже главные. Особенно школьное образование, когда формируется менталитет нации.
— Вы — один из самых известных журналистов современности, писатель, телеведущий, автор фильмов. Есть ли у вас скрытые таланты или увлечения, о которых неизвестно широкой публике?
— Я давно увлекаюсь фотографией. Все думаю когда-нибудь устроить выставку. Очень люблю черно-белые фотографии, меня особенно интересует портрет. Меня очень увлекает человеческое лицо, но чтобы это обязательно была не постановочная фотография, при ней человек сразу становится другим.
— У Вас было много разных интересных интервью, за какое интервью Вы сами дали бы себе “ТЭФИ” или любую другую из множества Ваших журналистских премий?
— Когда Александр Пушкин закончил писать Бориса Годунова, он приписал: «ай да Пушкин, ай да сукин сын», воздав себе должное за это замечательное произведение. Конечно, есть такие интервью, после которых мне тоже хочется сказать “ай да Познер, ай да сукин сын!». Например, два интервью с Татьяной Черниговской (первое и второе), от которых я получил огромное удовольствие, но я гораздо лучше помню провальные.
Текст: Анна Денисенко, редактор ForumDaily