Вопрос: Добрый вечер. Вопрос очень простой: есть ли у вас в жизни что-то, чего вам не хватает в глобальном смысле?
В. Познер: Ну, мне очень много чего не хватает. Но вы знаете, я немного стесняюсь отвечать на этот вопрос, потому что конечно речь не идет о каких-то материальных вещах, но меня на самом деле очень беспокоит то, что происходит в мире. И в этом смысле мне не хватает. Мне не хватает гуманности, того, что мы называем человечностью. То, как вообще люди живут – меня это… Ну вы знаете, это странно вообще. Потому что обычно люди говорят – а, ладно, не притворяйся. Но мне – реально это мешает жить. То, как плохо мы живем. Мы — я имею в виду человечество. Как плохо, а могли бы жить так хорошо. Для этого ведь есть колоссальные возможности. И это не стоит больших денег. Понимаете? Так что вот этого мне не хватает. Сильно не хватает.
Так – я очень счастливый человек, у меня замечательные дети, замечательная жена, замечательные внуки, все чудесно. Замечательная работа. Все прекрасно. Но вот если говорить о таких фундаментальных вещах – то вот так…
Вопрос: Я пишу научную работу по вашему творчеству. У меня такой вопрос. В вашей работе обращаетесь ли вы к какой-то теории, к рекомендациям или полагаетесь на журналистское чутье?
В. Познер: Даже не знаю, как вам ответить. Ну конечно, я не обращаюсь ни к каким источникам. Знаете, это все равно как спросить писателя. Журналист, конечно, не писатель, но все-таки… Ну вот как писатель пишет? Почему он пишет? Ну вот потому, что он не может не писать. Еще Лев Толстой замечательную вещь сказал: «Если можете не писать – не пишите». И он был абсолютно прав. Если бы этого придерживались, колоссально было бы.
А журналистика – это ведь такой вид деятельности. Это даже не вид деятельности – это образ жизни. Это образ жизни. Человек находит в этом смысл своей жизни. Конечно, интуиция играет роль. Конечно, талант играет роль. Конечно, упорство играет роль и много других вещей. Но меньше всего в этом теории. Меньше всего! Конечно, можно читать курс «Как брать интервью» и можно прямо по полочкам разложить. «Для того, чтобы брать интервью, надо: а) б) и так далее». Но тот, кто это выучит наизусть, не обязательно сможет взять интервью. Это из другой области. Это если взять, например, очень одаренного человека, одаренного в области музыки. И он будет играть, предположим, на скрипке. Он может купить Страдивари. Но если он не будет заниматься 6 часов в день – то это бесполезно. Это просто бесполезно. В любом деле надо, конечно, вкалывать. Это либо в тебе есть, либо этого нет. Это не наука, поверьте мне, это никакого отношения к науке не имеет. И конечно, я даже не представляю, что вы напишете, но я бы и не хотел знать. (Все смеются.)
Вопрос: Вы упоминали тут Толстого. Недавно в газете «The Guardian» писали по поводу того, что русские люди сейчас не читают наших современных писателей – Улицкую, Акунина, а в основном подвержены классической литературе. И даже высказано такое мнение, что они это делают из боязни Путина. Почему на Западе нас так воспринимают? Согласны ли вы с тем, что мы все «делаем» только из боязни?
В. Познер: Ну, во-первых, это два разных вопроса. Почему на Западе нас так воспринимают – это отдельный вопрос. Это вопрос очень серьезный, имеющий огромную историю, и об этом можно много говорить. Я с удовольствием, тем более, что я этим очень много занимался и продолжаю заниматься. Это отдельная вещь. Считаю ли я, что Акунин и Улицкая – это такие же писатели, как, скажем, Достоевский и Толстой? Не считаю. Я считаю, что Улицкая очень хороший писатель, но это, конечно, не Толстой, не Достоевский. Та литература, которая повлияла на мир. И продолжает влиять до сих пор, их читают. Пушкин – особая статья, потому что как только речь идет о поэзии, возникает чрезвычайно тяжелый вопрос о переводе. Переводить Пушкина, как, впрочем, и Байрона, и так далее, это… на самом деле – не получается. Ну не получается. И поэтому его и не особо знают. Ну, фамилию знают – Пушкин, но не более того. Что касается этого толкования – ну, это скучно. Это неинтересно, и можно только жалеть этих людей, которые вот так это понимают.
Другое дело, что, понимаете, это все восходит к тому времени, когда князь Владимир (которому хотели поставить огромную статую на Ленгорах, но все-таки решили этого не делать), принял православие. Понимаете, в то время в Европе шла борьба между католицизмом во главе с Римом и православием во главе с Константинополем. Это – реальная борьба за влияние. Влияние в мире. Византия – и Рим. Россия не только приняла православие, но по сути дела объявила себя – не сразу, через некоторое время – объявила себя Третьим Римом. Помните знаменитые слова? «Четвертому Риму не быть». Москва – Третий Рим, четвертому не быть. И еще до этого возникло противостояние. Там – Карл Великий, возглавлявший то, что потом стало называться Великой империей. И Россия. И уже тогда возникает это отношение к России как к чему-то враждебному, опасному и так далее. Потом всякое другое накручивается, потому что все-таки Киевская Русь еще ведь была, а России-то не было. И эта Киевская Русь выдавала своих княжен за датского короля, за французского короля. Была связь. А потом татаро-монгольское иго – и все, привет. Железный занавес по сравнению с этим – это детские игрушки. Отрезано все. И в течение трехсот лет нет никакой России! Вообще ее нету! А потом Россия все-таки так или иначе скидывает это ярмо – и начинают сюда приезжать. Купцы, конечно, прежде всего. И они не понимают, что это за странная страна. Она другая. Они такой никогда не видели.
Так что, значит, вот помимо этого религиозного противостояния тут возникает еще – чуждые какие-то, не такие как мы. Похожие, но не такие, а это еще хуже. Потому что если не похожие – то это понятно. Ну, не похож – так он и не похож. А он же похож! – так почему же он не такой? Что-то тут не так. Так что тут давние корни, давние. Ну а если взять современный мир, плюс еще и последняя холодная война, которая длилась почти 70 лет с гаком, это противостояние. И как понять народ, который боготворил Сталина? Ну как его понять? Для западного человека это… Ну да, Гитлер конечно. Но сколько каялись, сколько признавали – и прочее, и прочее.
И считается, что мы с вами живем в страхе и что мы любим сильную руку, и что мы сами не любим решать ничего. Мы хотим, чтобы ответственность была там, и мы так и живем. Так это постепенная вещь, и это преодолеть чрезвычайно трудно. А еще к тому же резко отрицательное отношение к нам в связи с Украиной вообще и Крымом в частности – то конечно все вот эти вот существовавшие и существующие стереотипы только получают усиление. Вот поэтому такая газета как Guardian говорит такую глупость поразительную. Ну что делать. Я считаю, вообще не надо даже реагировать. Будь моя воля, я бы взял и сделал так, чтобы, скажем, я бы отправил сто тысяч наших детей в возрасте где-то от 9 до 12 лет во Францию, в Англию, в Америку года на три. И оттуда такое же количество сюда года на три. Чтобы жили в семьях, ходили в школу. Вот эти вот сто тысяч – они будут совсем другие. И никакой войны никогда не будет. Только я бы делал это в течение 10 лет. Чтобы люди, еще не сформировавшиеся, узнали друг друга.
У меня был друг, он умер, Иосиф Гольдин, у него было такое видение, что ли. Он говорил – вот если поставить телевизионные экраны шестиэтажные, восьмиэтажные – во всех больших городах мира, чтобы люди могли друг с другом общаться, показывать друг другу своих детей, разговаривать – то войны никогда не будет. И он был прав. Телемост, между прочим, это такой маленький – маленький образец этого. А что мы о них знаем, что мы говорим о них? Так, если вдуматься. «Америкосы», какие они? А какие они? Что мы – знаем, что ли? Да ничего мы не знаем! Но нам зато внушают, какие они, и мы их ух как не любим. А чего мы их не любим-то? Ну вот потому что они – сильнее. Потому что мы им завидуем в какой-то степени, что они уж больно хорошо живут, сволочи.
Понимаете? Это все сложная тематика, но важная.
Из выступления Владимира Познера в «Жеральдин» (19.04.16).
