Вопрос: Меня зовут Анна, и я учусь на биофаке МГУ.
В. Познер: На биофаке?
Продолжение вопроса: Да.
В. Познер: На какой кафедре?
Продолжение вопроса: Физиология животных.
В. Познер: Ха! Это моя кафедра.
Продолжение вопроса: Так вот, вопрос у меня такой: что вас так зацепило, почему вы пошли на биофак учиться?
В. Познер: Потому что я начал читать в школе работы Ивана Петровича Павлова. «Условные рефлексы», и мозг меня так увлек – он и сейчас меня увлекает. Это такая невероятная, таинственная штука, что я решил, что я открою все секреты. Я продолжу дело Павлова. И вот, собственно говоря, я начал много читать и так далее, и я вам скажу, что я совершенно не сожалею о том, что я поступил на биофак. Меня не хотели принимать, потому что фамилия не совсем православная и биография очень нехорошая, но все-таки в конечном итоге приняли. И это был потрясающий факультет, атмосфера была поразительная. Мы выгнали с лекции Лысенко, чем я очень горжусь. И вообще у нас была потрясающая самодеятельность, были талантливейшие люди, были замечательные преподаватели, абсолютно замечательные.
С чувством юмора. Скажем, у профессора Конради, который принимал экзамен по физиологии пищеварения. Было известно, что профессор Конради очень любит женщин. И у нас в группе была одна девушка – ну, с формами. Училась она плохо, и она решила, что она просто этим воспользуется. Вот мы пришли сдавать, она потянула билет, и когда подошла ее очередь, она села к нему, выложив на стол, так сказать, аргументы – ну, несла такое, что мы, сидевшие сзади, просто умирали. Он мрачно на нее смотрел и потом сказал: «Милая, я вам задам один вопрос. Если вы ответите правильно, я вам поставлю три. Договорились?» «Да, конечно». «Скажите пожалуйста, что происходит с белком, когда он попадает в пищеварительный тракт?». Ну, это вообще элементарно. Она отвечает: «С белком? С белком? Белок превращается в желток!». Он еще более мрачно на нее посмотрел и сказал: «Милая, белок превращается в г**но. Идите отсюда!».
Вот такие у нас были профессора. И я с огромным удовольствием вспоминаю эти годы на биофаке, он мне дал очень много. Потому что вот эти естественные науки, особенно науки о человеке, обо всем этом, когда ты все учишь потихоньку – и ихтиологию, и эмбриологию, все эти вещи – то конечно это дает тебе представление о мире, в котором ты живешь. Так что – повторил ли бы я это, зная, что я не стану биологом – ну не знаю. Но было бы трудно отказаться.
Вопрос: Меня зовут Марина, у меня следующий вопрос. Полтора-два года назад, когда начинались какие-то тревожные события после Олимпиады и т.д., вы говорили, что вы чувствуете в российском обществе какие-то настроения и пытаетесь понять – переломные они, не переломные… И куда в принципе наше сознание сейчас идет. На данный момент есть ли у вас какие-то ваши собственные наблюдения – вы же много общаетесь с молодежью, студентами. Что сейчас люди – подуспокоились, доллар уже не так сильно трясет, или же наоборот приняли какие-то решения для себя основополагающие? Что вы ощущаете?
В. Познер: Ну, вы знаете, насчет молодежи – тут хорошо, что вы меня спросили, потому что я иногда выступаю публично, когда бывает много народу – тысяча, полторы. Вот в Минске было две с половиной тысячи – я вообще совершенно был поражен. И большая часть – это люди молодые. И я без всякого кокетства вам говорю, что меня это удивляет, потому что мне-то много лет. Я не говорю языком молодежи, я совсем из другой эпохи, можно сказать. И почему-то молодые люди приходят и хотят со мной общаться.
Значит, нельзя, во-первых, всех одной краской мазать. Очень все по-разному. С одной стороны, то, что произошло с Украиной и с Крымом, несомненно, повернуло очень многих в сторону закрытости, русскости. Антиевропейское, антиамериканское – ура, Крым наш! Ну и кроме того – зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей – это вот все туда же. Но это очень сильно было. Постепенно это спадает. Да, вроде демонстрация была, два года – ну, что-то вот не то. Не то.
То, что доллар оказался настолько сильным или, наоборот, рубль настолько слабым – это не очень сильно задело тех, кто не ездили за рубеж. Все-таки это не большинство, согласитесь. Но их все-таки достаточно много, и кроме того, это чаще всего люди с некоторым влиянием в своем кругу. Они теперь не могут ездить. Потому что раньше доллар был 30 рублей, а теперь это 68 рублей за доллар – это существенно, существенная разница. В два с половиной раза почти. Значит, возникает вопрос – почему? Что произошло? Нам говорят – нефть упала в цене. А почему мы так сильно зависим от нефти? Ответа нет. То есть постепенно конечно же происходит некоторое разочарование. Количество бедных сильно увеличилось. За один 15-й год – на три с чем-то миллиона человек. Это очень много за один год. Оказались с низкой покупательской способностью. Все задают вопрос, что происходит.
Значит, пока Путин еще как-то рассматривается как позитивное явление в России. Только Путин. Ни Дума, ни Совет Федерации, о котором вообще никто ничего не знает, ни вообще ничего – вот есть Путин. Сколько это будет продолжаться? Недолго. Недолго. Если только – и это очень важно – не будет каких-то серьезных изменений. Но если люди увидят, что ничего не происходит и все так же продолжается – то опять возникает Линкольн, и со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Происходят ли глубинные какие-то вещи? Да, они происходят. Но глубинные не видны сразу. Они возникают потом. Но факт в том, что при том, что все довольно-таки хреново – я имею в виду экономически – плохо, импортозамещение в основном вызывает улыбку, ну и смех даже у некоторых, политическое положение неприятное, мир нас не любит (справедливо, несправедливо – об этом можно много говорить, но это факт), все это даром не проходит.
Так что мы живем… Кажется, у китайцев есть такая пословица – не дай вам бог жить во времена перемен. Ну вот мы и живем в это время сейчас. Мне дико интересно как журналисту, как наблюдателю за этим, но я понимаю, что большинству это совсем даже не интересно. Был такой короткий период – в нулевые годы, когда вдруг люди стали жить намного лучше. Просто много лучше! Деньги появились реальные. Но это все благодаря тому, что нефть продавалась порой за $150 за баррель. А теперь, когда она продается за $25 – то возникают серьезные трудности. И с этими чертовыми пенсионерами, которые никак не умрут – как-то надо их поддержать, ну и так далее.
Так что положение невеселое.
Вопрос: Как вы относитесь к юмору на эстраде? Есть ли среди артистов кто-то, кого вы можете выделить?
В. Познер: Я хочу вам сказать как на духу: я вообще не хожу на них. Я не смотрю их. Кто-то конечно есть – Жванецкий, все равно великий, хотя конечно он сдал, но все равно великий. И если говорить о юморе, то надо отдать должное – Галкину. Он конечно очень талантливый. Очень. И когда он делает эти свои штуки, он их делает здорово, ничего не могу сказать.
Но так я мало этим интересуюсь, сказать вам честно. Недавно меня жена заставила пойти на концерт Киркорова. Я вам должен сказать, что я был на концерте Киркорова дважды – первый раз и последний. Но там было шоу, причем это шоу сделал главный художник цирка «Дю Солей». Это было потрясающе, действительно невероятно. Можно было обойтись без Киркорова. Было очень красиво.
Но вообще я – нет, не люблю. Я люблю совсем другое. Джаз, отдельно взятых шансонье, классическую музыку или выставку прекрасную. Кстати, сходить на Кранахов, если вы не были, я вам очень советую. Просто замечательная выставка в Пушкинском музее. Это стоит того.
Вопрос: Я в очередной раз прочитал часть книги «Прощание с иллюзиями». Вы из романтизма 60-х в Америке попали в романтизм 60-х в России. Как вы это оцениваете и сожалеете ли вы о том, что это произошло?
В. Познер: Наверное, сожалею. Конечно, 60-е годы в Америке – это великое время, это время Кеннеди, это пик, для меня это пик Соединенных Штатов, с этого все стало потихоньку уходить. Это и литература была, и поэзия была, и музыка была, и много чего было, и еще были мечты и была вера и был оптимизм настоящий. И было семейство Кеннеди, которое превратило Белый дом в какой-то сказочный дворец…
Но я вам должен сказать, что, конечно, 60-е годы в Советском Союзе – ух ты… Это было что-то! Знаете, быть на стадионе, когда стихи читали Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Белла Ахмадуллина, пел Булат Окуджава, когда было битком набито, конная милиция была, чтобы только каким-то образом управлять этим. Когда Высоцкий был – это же вообще, это было ощущение, что вот, наконец-то, наконец-то все будет как мечталось! Когда первый спутник в 1957 году полетел, Гагарин. Еще мой папа мне говорил – ну вот, тебе столько же лет, сколько и Гагарину, а ты что сделал? Это было, конечно, потрясающе.
И потом, конечно, разоблачение Сталина, возвращение людей из лагерей, реабилитация, новая литература. Солженицын. Это же невозможно передать, что это было. И главное – надежда. Надежда, что вот… Потому что многие верили, что вот эта идея социализма, идея другого строя, где никто никого не эксплуатирует и все живут нормально, где нет нищих и нет богатых, а есть нормальная жизнь – это прекрасная же идея. Другое дело, что мы не способны ее осуществить. Но верилось, что вот оно, вот!
Так что я не знаю, я думаю, что мой опыт прямо… А сколько осталось нас, которые могут рассказать об этом? Которые видели не по книжке, не по рассказу? Я был, я сидел там, я видел это! Сколько? Совсем, совсем уже мало. А это же было что-то…
Из выступления Владимира Познера в «Жеральдин» (29.03.16).