Когда заходит речь о том, почему Россия и русские столь не похожи на другие страны и народы Европы – а подобные разговоры ведутся очень часто, во всяком случае, в моем кругу, – я говорю: во-первых, потому что ни одна другая европейская страна не жила под татаро-монгольским игом почти триста лет; во-вторых, потому что ни в одной другой европейской стране не было такого правителя, как Иван Грозный; и, в-третьих, потому что из-за предыдущих двух причин в России не было Возрождения.
Посмотрите на иконы новгородских земель, Русского Севера, тех краев, куда татары не дошли. Сравните их с ранними работами Джотто, и если у вас есть глаза, если искусство вам не чуждо, вы будете поражены их схожестью и увидите, что работы русских иконописцев того времени ни в чем не уступают творениям гениальных итальянцев начала Ренессанса.
Прав Павел Лунгин, тысячу раз прав: Россия была беременна Возрождением, но вместо родов случился чудовищный, кровавый, искалечивший Россию аборт. Когда я читаю описания того, с какой свирепостью Грозный расправился с Новгородом Великим, на ум приходят Навуходоносор и Тит, сровнявшие с землей Иерусалим и два его храма, однако ни тот, ни другой не достигли того уровня изощренной жестокости, какой отличился Иван IV.
Пытаясь найти слово, наиболее точно определяющее Грозного, я остановился на «душегубе». И опять вспомнил при этом шварцевского Дракона, объясняющего странствующему рыцарю Ланцелоту, что тот напрасно вызвал его на бой, что жители его страны, которой он, Дракон, правит уже триста лет, не хотят никакой свободы…
Дракон-Грозный – губитель душ, создатель опричнины, отравившей Россию таким ядом, от которого она не может оправиться по сей день.
В начале программы я спросил Лунгина, почему он взялся за тему Грозного, ведь хочет он или не хочет, но он бросает вызов гениальному Эйзенштейну. Он заговорил о том, что призрак Грозного витает над нами, что власть все никак не решит для себя, от Бога она или от народа, и что в других странах Европы ответ на этот вопрос дан давно и определенно.
Да, это так. Но почему же в России до сих пор власть почти сакральна? Почему, как утверждает Лунгин, в России нет уважения к фактам, почему живут мифами – по поводу СССР (ах, как там было прекрасно!), по поводу Горбачева, Ельцина (развалили СССР, продались американцам, жидам, врагам), – почему народ сопротивляется продвижению в сторону демократии и, как кажется, мечтает о новом Грозном?
Ответы на эти вопросы и есть ключ к пониманию того, куда идет Россия, какие у нее шансы прийти к цели – к любой.
Пока же она, словно корабль, лишенный руля и ветрил, плывет в никуда. Может быть, ответы следует искать в трех веках татаро-монгольского ига? В душегубстве правления Грозного? В том, что русский народ в большинстве своем столетиями находился в крепостническом рабстве? В систематическом и безжалостном уничтожении самых блестящих умов, достигшем неслыханного размаха при втором «грозном», втором душегубе – Сталине?
Советский Союз держался на мощной «эпоксидке»: вера и страх, страх и вера. Как показывает история, нет ничего сильнее власти, стоящей на этом замесе. Но у такой власти есть один фатальный изъян: вера и страх не вечны, их «период полураспада» довольно короток, и когда они неизбежно начинают ослабевать, власть разваливается. Распад СССР был предопределен именно этим. А что пришло взамен? Ничего. В том смысле, что за семь с лишним десятков лет было уничтожено свободомыслие, была уничтожена «точка роста» – интеллигенция, ее попросту не стало. И пришла растерянность перед необходимостью самостоятельно решать свою судьбу: выбирать путь, власть, отвечать за себя, обходиться без ожидаемых (и, как оказалось для многих, столь желанных) указов сверху.
Возник духовный кризис, ощущение потери смысла жизни. Появилась ностальгия по советскому прошлому, по Сталину (Грозному), по тем временам, когда все было ясно и понятно, когда не надо было задаваться никакими вопросами, кроме извечного «что дают?». Странно? Да не очень, если вдуматься. Действительно странно то, что многие, кого называют «креативным классом» (не путать с исчезнувшей навсегда интеллигенцией!), подались в том же направлении, призывая, например, к введению избирательного ценза, к ограничению все той же демократии, развитию которой, по Лунгину, «странным образом сопротивляется народ».
Нет, все-таки не странным образом. Вполне, на мой взгляд, понятным, потому что демократия требует от человека ответственности, самостоятельного мышления. Россия же была лишена предпосылок для такого развития.
