Владимир Познер встретился со студентами Нижегородского государственного университета им. Лобачевского и участниками конференции, посвященной русскому языку. Собравшимся в актовом зале нижегородского госуниверситета представителям 14 городов России и столицы Белоруссии хотелось услышать от Владимира Познера его мнение о том, что сегодня происходит с родным языком Пушкина и Чехова.
— Владимир Владимирович, вы свободно владеете несколькими иностранными языками. А какое у вас отношение к русскому языку?
— Я не специалист в русском языке. Я его не получил автоматически. Я его не знал. Но должен был его выучить, понять, что это за язык, как он строится. Стал его учить в 18 лет. И потому отношение к нему особое.
К сожалению, наблюдаю за тем, что уровень употребления русского языка снижается. Люди не знают часто, как с числительными обращаться. Говорят «около пятьсот», а не «около пятисот». А уж если надо больше, чем «пятьсот»! А «около девяти тысяч трехсот пятидесяти двух» — это вообще невозможно. Жаль, потому что язык как ничто другое отражает национальность. Национальный характер выражается, думаю, прежде всего в народной музыке и в языке.
Человек думает, что раз так говорит народ, раз употребляемость такова, то можно сказать «пОртфель», а можно «портфЕль», можно сказать «дОцент», а можно «доцЕнт». Но на самом деле нельзя. Это упрощение языка, с которым что-то теряется. Надо народ учить, поднимать до высокого уровня русского языка.
— С чем же, по-вашему, связано снижение владения языком?
— Некоторое снижение грамотности происходит при широкой демократизации общества. К примеру, при феодальной системе аристократия не работает. Работают остальные, которые ее таким образом обеспечивают и дают ей возможность самосовершенствоваться: учить языки, музыку, заниматься живописью. Демократия же это право дает очень широкому слою. Но такого уровня образования всем дать нельзя.
Всякому человеку возможность выступить дает и Интернет, где способ изложения мыслей, само письмо сведены к самому элементарному, где никто не обращает внимания на пунктуацию, грамматику.
— Что вы думаете о появлении в русском языке большого количества англоязычных слов? Насколько это опасно для него?
— В любую эпоху есть страна, культура которой становится сильнейшей и влиятельнейшей в мире. В свое время такой была французская культура. Французский язык проникал во все остальные, и это было неизбежно. В ХХ веке Америка оказалась той страной, которая стала влиять на весь мир. И главным образом влияли американское кино, музыка — джаз и не только, американская техника. Это не то что плохо или хорошо. Это факт. С этим бороться просто странно. Есть целый ряд слов, которых нет в русском языке. Можно, конечно, их придумать, но зачем? Язык — мощнейшая вещь, которая может усваивать. Русский язык не взял, например, слово «аэроплан», придумал свое — «самолет». А вот слово «компьютер» взял. Патриотизм не в этом заключается. Русский язык не вынесет только одного: когда сами русские будут его калечить.
— А как вы относитесь к реформам русского языка?
— Плохо! Я плохо отношусь и к той реформе, которая была после революции. Не понимаю, почему нужно было убирать «i». По тому русскому языку слова «мiр» и «мир» были разными словами. Как было написано название романа Льва Толстого? «Война и мiр». «Мiр» — это все вокруг, а «мир» — согласие. Я против всех вещей, которые идут на упрощение языка.
— Кстати, вы сами пользуетесь словарями?
— Пользуюсь и очень словари люблю. У меня есть целый шкаф, в котором только словари и справочники. «Википедия» (популярный энциклопедический словарь в Интернете, который пишется самими пользователями. — Прим. авт.) — это очень смешно. Там половина неточно, неправда. А вот взять том Британской энциклопедии, сесть с ним, закурить сигару и почитать — вот это удовольствие!
— А что скажете по поводу сленга, просторечий, матерных слов, которые употребляют журналисты?
— Все, что к месту, можно употреблять. Только надо очень точно это понимать. Первый намек на мат в советской литературе был в журнале «Новый мир», который опубликовал «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Помните, в лагере человек говорит, что на обед дали масло, потому что приехал кто-то из начальства: «Маслице-фуяслице». Понятно, что вместо буквы «Ф» должна стоять буква «Х». Да, в лагере в таком разговоре это уместно, а просто так неуместно. Язык требует уважения, тактичности, меры.
— Какое, по вашим наблюдениям, отношение к языку в американских СМИ?
— В Соединенных Штатах печатная продукция направлена на разные слои населения. Такие газеты, как «Вашингтон пост», «Уолл-стрит джорнэл», «Нью-Йорк таймс» не имеют большого тиража — 300-500 тысяч экземпляров. Но они направлены на тех, кто принимает решения, на людей более образованных, и уровень языка в них высокий. Газеты массовые, не обязательно желтые, как «Дэйли ньюс», «Нью-Йорк пост», с большими тиражами, пишутся гораздо проще и гораздо более броско. В них важнее заголовки, большие фотографии. И все же сказать, что на язык в них не обращают внимания, я не могу. И во французской прессе, и в английской все-таки уровень языка является предметом внимания. Особенно в тех изданиях, которые обращены к более привилегированным слоям населения.
Что касается радио, то в Америке оно имеет огромное значение. Там есть передачи, которые слушают до 25 миллионов человек. Вот это как раз очень упрощено. Это не интеллигентная речь, а разговор идет на уличном уровне.
А строже всех к языку, пожалуй, относятся французы. Был замечательный мюзикл в свое время «Моя прекрасная леди». В нем доктор Хиггинс, когда рассуждает, почему же англичане никак не научатся говорить по-английски, выдает фразу: «Французам все равно, что говорить, лишь бы говорили правильно».
— В медицине есть клятва Гиппократа, в военном деле — присяга. Не пора ли и журналистам принять свою присягу о чистоте русского языка?
— Думаю, нет. Может, тогда принимать клятвы водителей автобусов — «Не наезжать»? Мне кажется, это перебор. Мы любим говорить о патриотизме. Вот я — патриот, люблю свою страну. А как ты обращаешься с языком своей страны? Как можно любить страну и калечить ее язык? «Это показывает о том»… О том нельзя показывать, можно показать что.
Полезно читать. Когда я работал у Маршака, он мне всегда говорил: «Читайте! Читайте, и все придет». Это и мой совет. Есть замечательная русская литература: Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Гоголь…
— Владимир Владимирович, а как вы относитесь к современной русской литературе?
— Сдержанно. Не могу сказать, что сегодня существует созвездие имен. Пелевин, наверное, хорошо пишет. Но я не его поклонник. У меня был месяц отпуска — я перечитал «Братьев Карамазовых». Это просто непередаваемо, что такое сделал Достоевский! А потом, примерно в восьмой раз, перечитал «Трех мушкетеров» и получил колоссальное удовольствие. Никакого Пелевина рядом не ставлю. Современное я читаю только тогда, когда все вокруг говорят: «Слушай, это что-то!» Сейчас, по-моему, такого в русской литературе нет.
19.11.2009
