Вопрос: Екатерина, город Липецк. У меня такой вопрос – касательно вашей авторской программы «Познер». Буквально недавно я пересматривала программу с Ириной Яровой и потом, буквально через какое-то короткое время, с Ренатой Литвиновой. Вы там такой разный!
В.П.: Ну, они тоже немножко разные…
Продолжение вопроса: Вопрос в чем: это моя субъективная оценка, что вы с Яровой такой агрессивный, какой-то такой жесткий, я бы даже сказала.
В.П.: Правда агрессивный?..
Продолжение вопроса: Ну да. А Рената Литвинова – там вы такой солнечный…
В.П.: Ренату Литвинову я люблю, я не скрываю этого, она меня совершенно завораживает своей манерой и своим совершенно нестандартным мышлением. Она совершенно замечательная, выдающаяся – не только женщина, но и актриса, и сценарист и так далее. А с Яровой ведь что получилось. Мы приглашали Ирину Яровую, чтобы говорить о законотворчестве. Она ведь очень активно предлагает и пробивает свои законопроекты. Когда мы ее пригласили, первоначально ответ был такой: «Да, но…». И долго-долго тянулось это все, в конце концов мы получили позитивный ответ. Но не знали того, что там было целое совещание – ходить к Познеру или не ходить. А потом было принято решение – ходить, но для того, чтобы мочить.
Продолжение вопроса: Она ведь очень жесткая, просто вообще…
В.П.: Она прочитала мою книгу, очень внимательно, и пришла… Она ведь такого росточка, худенькая такая, и поначалу очень улыбчивая. Но она же «убийца»! И она пришла «убивать» . А я первые 15–20 минут как-то не понял, и только потом думаю – что происходит? И конечно я разозлился – больше даже на себя, чем на нее, что я так долго не понимал, что происходит. Ну конечно я разный, ну что ж вы хотели – я же все-таки не робот. И конечно у меня есть эмоции. Я считаю, что я там просто был молодец, что я не сорвался. Потому что был момент, когда я думал, что сейчас все скажу про нее, но все-таки вот сдержался. Так что да, Яровая – это отдельная история…
Вопрос: Владимир Владимирович, во-первых, большое спасибо за книгу… Вопрос следующий – про ваше отношение к религии. Я тоже атеист, но к церкви отношусь как к чему-то необходимому, которое позволяет людям позволить себе прийти и получить поддержку. А вопрос такой: приходилось ли вам допускать мысль о чем-то таком, или вы были близки к тому, чтобы…
В.П.: Да, бывало. Потому что я бывал в отчаянных ситуациях, и хотелось – как вам сказать – на грани того, чтобы упасть на колени и просить. Но я всегда был уверен – и сейчас уверен – что если со мной бы это произошло – я бы стал другим человеком, это был бы уже не я. Что-то во мне сломалось бы и совершенно изменилось бы, и я этого не хочу. Я уже говорил, что в этом смысле верующим легче. У них это есть – можно помолиться. И поэтому… вообще это трогать не надо, право каждого человека. Я – да, я был близок к этому, это было довольно давно, я с тех пор окреп. Словами Донована, я «стойкий мужик». Так что – нет. Нет-нет, я даже больше скажу вам – я иногда так злюсь на покорных, на то, что мы принимаем, на то, что мы сгибаемся и прогибаемся.
Вопрос: Ваш папа Владимир Соломонович…
В.П.: Мой папа не Соломонович. Александрович. Это не то, что я антисемит…
Продолжение вопроса: Рассказывал ли он про литературный совет и про «Серапионовых братьев»? Про время Серебряного века? В книге «Прощание с иллюзиями» тоже были некоторые люди, которые…
В.П.: Да, да, но просто вы сейчас две вещи спутали: у моего отца был, естественно, отец и, если я не ошибаюсь, четыре брата. Мой отец был Владимир Александрович, а другой Владимир – Соломонович. Это был Соломон, брат Александра. Владимир Соломонович родился вообще во Франции и его папа привез его в Петербург до начала Первой мировой войны, потом в течение всей Первой мировой он был в Питере, потом он уехал. Маленький Володя стал самым молодым членом «Серапионовых братьев». Он был поэтом в детстве и в юности, как часто бывает, потом писателем и публицистом, очень активным коммунистом, сценаристом – французским. Правда, говорил по-русски. Но он не вернулся в Советский Союз, хотя был коммунистом.
Отец мой тоже эмигрировал, так же, но он был убежден, что именно в Советском Союзе, в этом новом обществе – настоящая справедливость, и он хотел всегда, во-первых, стать советским гражданином, что удалось ему в 41-м году, и он хотел вернуться. И он вернулся, привезя с собой свою жену и своих детей – два сына: я и мой младший брат Павел. Он вообще, как я потом выяснил, был разведчиком, но не профессиональным. Он работал на советскую разведку, по убеждениям своим. И конечно он в этом смысле был идеалистом. Ему пришлось очень трудно в Советском Союзе. К счастью, Сталин умер, поэтому его не отправили в ГУЛАГ, не расстреляли, но конечно на него смотрели как на реэмигранта, и хотя в 60-е годы пошла вот эта вот волна – ХХ съезд, разоблачение культа личности, у него тоже был определенный взлет – создание своей киностудии. Но это было совершенно не долго, потом все это ему поломали, и в общем-то говоря, он умер довольно рано – ему не было 67 лет. Было ли у него прощание с иллюзиями? Не знаю, он был закрытым человеком, может быть, он с другими говорил – со мной он на эту тему не говорил. Никогда не давал мне повод считать, что он разочаровался, что, возможно, он принял неправильное решение, когда решил сюда вернуться – не знаю, он в этом смысле тоже был «стойкий мужик». Я очень сожалею, что никогда не стал его спрашивать об этом. У меня был момент, когда я хотел, но у него был тяжелый инфаркт, и после тяжелого инфаркта как-то я считал невозможным, потому что я понимал, что ему это очень будет тяжело.
Так что вот что касается моего отца.
Из выступления Владимира Познера в «Жеральдин» (20.10.15).
При использовании текста активная ссылка на сайт «Познер Online» обязательна!
