Владимир Познер встречался со студентами СПбГУ. «Вы на Познера? Студент СПбГУ? Билет доставайте. Если просрочен, можете не доставать, сразу на выход». Такими словами меня встретил охранник у дверей юридического факультета. Время подбиралось к трем часам; а встреча с Познером – в четыре.
Многие хотят попасть на Познера. Хотя встреча практически закрытая – строгий контроль, никаких анонсов. Но у дверей актового зала уже три очереди из студентов. Костюмы-тройки, элитные рубашечки, деловые проборы – это будущие юристы. Барышни в длинных платьях – тоже местные. Здесь, на юрфаке, все дышит президентством: напротив входных дверей – портреты элиты (Путин, Медведев, Мутко), рядом с мужским туалетом – выставка, посвященная юбилею Дмитрия Анатольевича, все это – над голубой плиткой, у бирюзовых стен. Когда приедет Познер, он cкажет: «Это выглядит устрашающе, когда видишь столько юристов».
В половине четвертого было занято практически все. Слышится:
– Я спрошу: «В чем секрет вашей популярности?»
– Оказавшись перед Богом, что вы ему скажете?
Пространство между рядами заполняется людьми. В толпе у дверей уже кого-то толкают. Ходынка. Брызнет людской поток во все стороны, раздавит микрофоны, и увидит Познер Владимир Владимирович, что он наделал.
Но обошлось. Появилась знакомая загорелая лысая голова в клетчатом пиджаке. Познер скромно говорит, что удивлен таким вниманием к нему студентов, поскольку он не поет (то есть поет, но друзьям) и не танцует (то есть танцует, но в другом месте). И прежде чем перейти к ответам на вопросы, излагает следующие мысли:
– Первое. Журналистики в России нет. Журналист должен находиться в противостоянии с государственной властью и говорить ей и обществу о том, что плохо.
Второе. Россией сейчас управляют те, кто является продуктом системы, которая больше не существует (имеется в виду СССР. – В.В.). Они сформированы ею. Они пытаются управлять новым обществом старыми методами. И это проблема. Мы будем жить в новой стране только тогда, когда к власти придут люди, не жившие в реалиях советской системы.
Третье. Меня удивляет уровень антиамериканизма в нашей стране. Один из последних опросов Левада-центра показал, что порядка 80% россиян считают американцев врагами. По опросам в США примерно такая же статистика – примерно 70% американцев считают врагами нас. Это очень опасные игры. Между нынешним патриотизмом, который заключается во фразе: «Мы лучше других», и шовинизмом можно поставить знак равенства. Это плохо. Особенно когда слышишь такое от молодых, это говорит о не очень светлом будущем.
А вот Познер в ответах на вопросы студентов.
– Что такое «лидер нации» и правильно ли, что в нашей стране принято умалчивать о проблемах?
– Лидер нации – это тот, кто принимает решение. По идее, лидер должен окружить себя умными людьми, которые зачастую умнее его самого и которые лучше него разбираются в конкретных областях жизни государства. Эти люди должны давать лидеру советы, базируясь на которых, он должен принимать решение. Если лидер не говорит народу о проблемах, а ограничивается фразами: «У нас есть трудности, но вообще все замечательно», значит, он ему не доверяет.
– Как вы относитесь к эпохе 90-х?
– У меня почти нет отношения к этому времени, потому что тогда я жил в Америке. Уехал я в сентябре 1991 года, сразу же после путча. Приезжал, начиная с 1993 года. Вернулся в 1997 году. Так что малиновые пиджаки прошли как-то мимо меня.
Я думаю, это была эпоха больших надежд, которые быстро сменились совсем другими взглядами. Девяностые – это потрясающее время для журналистики. Ельцин считал невозможным вмешиваться в дела СМИ, о нем писали что хотели, и он не обращал на это внимания. В 1995 году рейтинг Ельцина был 6%, а Зюганова – порядка 30%. На форуме в Давосе Березовский, Гусинский и еще несколько медиамагнатов приняли решение «мочить» Зюганова, то есть не пускать его на экран и поднимать Ельцина. И если бы не вмешательство СМИ, Ельцин бы проиграл, а президентом стал бы Зюганов. Журналисты прогнулись, а, как говорят американцы, нельзя быть немножко беременной. Поэтому многое из того, что мы имеем сегодня, результат того времени. И приход к власти Путина – тоже.
– Существует ли цензура при отборе гостей для вашей передачи?
– У меня нет цензуры. Есть ли какой-то круг лиц, которых я не могу пригласить? Конечно, есть. Но кто эти люди, я вам не скажу, потому что не требуются какие-то глубокие знания, чтобы догадаться, кто это. У меня есть договор с Константином Эрнстом, в котором прописано, каких людей нельзя показывать в моей передаче. Для меня это компромисс. Надо только понимать, когда компромисс превращается в предательство.
– А Немцов?
– Борис Ефимович тоже входил в этот список, хотя не раз при личных встречах я обещал ему, что он будет в моей программе. И мне не раз говорили: «Да, Немцов, подождите, пожалуйста, еще чуть-чуть». Но нет.
– Вы не раз говорили о желании взять интервью у Путина. При каких условиях он все-таки может ответить на ваши вопросы?
– У наших чиновников нет чувства обязанности объясняться перед людьми, в отличие от других стран, где госслужащие стремятся объяснить людям смысл своих действий и убедить их. Наши чиновники знают, что я буду задавать им неприятные вопросы. Недавно у меня в передаче был министр сельского хозяйства. Я спросил у него: «Когда вы только пришли к власти, вы сказали, что все люди с фамилиями на -швили, -дзе, -ян и -ман – все нелегалы. Вы что, расист?» Министр сказал, что погорячился, и тут же добавил: «Вообще-то, эти турки размножаются, как кролики». А когда речь зашла об анкете Пруста, он спросил: «Кто это?» Но этот чиновник, по крайней мере, пришел ко мне в студию и честно ответил на все вопросы. Я это уважаю.
Что касается Путина. Несколько дней назад он дал интервью Чарли Роузу. Это был очень точный выбор интервьюера. Во-первых, Роуз очень большой профессионал. Во-вторых, он плохо знает Россию, поэтому перспектива трудных вопросов сразу же отсекается. Поэтому, дав ему интервью, Путин мгновенно набрал очки в Америке.
Я еще попробую воспользоваться этим: «Вот Чарли Роузу вы дали интервью, а мне – нет». Единственное условие, которое может способствовать нашему разговору, – это осознание самим Путиным того, что, пожалуй, с Познером было бы полезно побеседовать. Только если он сочтет мое интервью с ним правильным.
– Обама и Путин встретились в Нью-Йорке. Это что-то изменит в их отношениях?
– Встреча длилась два часа. В течение такого времени при встрече людей такого уровня исключен вариант отсутствия изменений. Либо все становится еще хуже, либо в отношениях намечается какое-то продвижение. Но никакого прорыва, конечно, не было. Это как с примером про стакан, который наполовину полон или наполовину пуст. Мне кажется, эта встреча – позитивное событие. И стакан, как я вижу, понемногу начинает наполняться.
– Какая национальная идея нужна сегодня России?
– А что это такое? Кто-нибудь вообще понимает, что это значит? Какова национальная идея французов? Вкусно поесть и попить красного вина? Я очень боюсь таких вещей, которые должны собрать всех вместе. Обычно это очень плохо кончается. Неужели мы хотим повторения Третьего рейха или СССР? Поиск национальной идеи – это признак растерянности и потерянности общества. Революция рождает национальную идею, но она всегда чудовищно заканчивается.
– Кто может стать главой государства после Путина?
– Такой человек, безусловно, есть. Но я не знаю, кто это.
Полностью видео встречи Владимира Познера со студентами СПбГУ — ТУТ
Текст: Всеволод Воронов
Источник: 812’Online
