?Вы знаете, сказать, что я ждал этого разговора, — ничего не сказать. Не каждый день представляется возможность взять интервью у одного из лучших, на мой взгляд, журналистов современной России. Десятки просмотренных выпусков «Познера» и прочитанных интервью послужили хорошей основой для этого.
Я ждал от этой встречи многого, однако технический регламент мероприятия не позволил реализоваться желаемому в части.
Ниже привожу отрывки из интервью В.В. Познера о кинематографе, событиях в мире и состоянии журналистики в России:
— Фестиваль «Послание к человеку» должен, по сути своей, донести что-то до самого человека. Во время прохождения фестиваля Вы открыли для себя что-то новое?
— «Донести что-то» — не обязательно означает донесение чего-то нового. Режиссер делает фильм с какой-то целью, очевидно, он хочет что-то сказать. Кинофестиваль был открыт, на мой взгляд, выдающимся документальным фильмом «Человек». Мне даже как-то неловко было бы объяснять, о чем там говорится, потому что, если вы смотрели и не знаете, то и мне уже бесполезно пытаться это донести. Я являюсь председателем пресс-жюри. Мы не профессионалы в области кино, а журналисты. Мы смотрим на эти фильмы именно с журналистской точки зрения, обращая внимание на то, какое послание к Человеку было сделано в данном фильме. Должен сказать, это очень интересно, — эти фильмы почти все талантливые и действительно пытаются что-то до меня донести. Что? Каждый фильм — что- то свое. Я думаю, что в этом смысле кинофестиваль очень хороший.
— В рамках кинофестиваля был показан фильм «Я Шарли». Вспоминая скандальные карикатуры «Шарли Эбдо», как вы считаете, должны ли быть границы у свободы слова и если да, то кто и как должен их проводить?
— Член Верховного Суда США в 20-30 годах прошлого века Оливер Уэнделл Холмс- младший сказал, что человек не имеет права кричать «пожар!» в заполненном кинотеатре. Это ограничение свободы слова? Да, но это ограничение — ответственность. Никто не может навязать это, никто не может сказать, что можно, а что нельзя. Но это некоторое понимание твоей ответственности как журналиста: ты влияешь на общественное мнение.
Свобода тесно связана с ответственностью. Самый безответственный человек — это раб: он ни за что не отвечает, за него это делает хозяин. Самый свободный человек, на мой взгляд, должен быть ответственным: он отвечает за каждое свое слово и поступок.
Я не очень представляю, чтобы кто-то сверху что-либо навязывал, хотя существуют определенные законы, но это несколько другое, это не из юридической области, а из области философской.
Вообще, на мой взгляд, в России понимают свободу как волю: что хочу, то и ворочу, а если я не могу, тогда это не свобода. Это совершенно не так.
— Как часто случалось, что после программы «Познер» кардинально менялось мнение о вашем собеседнике?
— Очень редко. Вы знаете, когда я приглашаю человека, вернее, к тому моменту, когда он появляется у меня в студии, я о нем много знаю, иначе как мне разговаривать? Я читаю львиную долю того, что он написал или сказал. Но были случаи, которые в этом смысле стали открытиями, меняли мое отношение к человеку в ту или иную сторону. Я не очень люблю говорить о конкретных людях, но Кобзон (Кобзон И. Д., – прим. ред.), который придерживается совершенно иных политических взглядов, нежели я, — то, как он держался, и то, как он отстаивал свою точку зрения, вызвало у меня чувство уважения, которого не было раньше. Я его уважал как профессионала, певца, но именно его твердое, принципиальное, абсолютно аргументированное нежелание подстраиваться под то, что модно, вызвало у меня уважение при всем моем несогласии. Таких случаев было немало, когда в ту или иную сторону мое отношение к человеку менялось.
— Хотелось бы узнать, каково ваше мнение о свободе прессы в России. В Конституции закреплена свобода слова, но ее существование в действительности вызывает некоторые сомнения. Какие шаги, с законодательной точки зрения, необходимо предпринять для появления свободы прессы и как избавиться от «самоцензуры», которая, на мой взгляд, есть в наших СМИ. Нужна ли стране в такой период честная журналистика?
— Как рассматривать журналистику? Если все-таки правы были французы, назвав журналистику четвертой властью, то она нужна всегда. Это еще одна ветвь власти, которая обращает внимание всех остальных властей и общества на непорядок, — это ее главная функция, которая неизбежно сопряжена с некоторым противостоянием, из-за этого необходима свобода печати. В стране, в которой свободы никогда не было, традиции свободы и свободы печати не было, это очень трудно установить. Можно написать Конституцию пятьсот раз, но это не значит, что в мозгах что-то изменится. «Самоцензура» — это то, что делаем мы, это мы говорим себе: «Лучше я не буду об этом говорить, потому что у меня могут быть неприятности, могут и не быть, правда, но на всякий случай».
«Самоцензура» не зависит от государства. Конечно, общее положение может внушить некоторые опасения, и тогда возникает «самоцензура», но тут каждый должен сам понимать, что это я решил, а не Путин виноват, и это не мой начальник, а я сам решил не рисковать. Что касается свободы печати, то я считаю, что она у нас отчасти ведь есть, иногда такое читаешь, чего на Западе не увидишь и не услышишь.
Поэтому тут надо быть острожным. Да, сегодня в России этот коридор довольно узок, а в некоторых других странах — он более широкий, но это всегда коридор: у него всегда есть стены, и если вы попробуете пробить эти стены в любой стране, — у вас будут сложности. Со мной это было в Америке, в России — это такое правило: чем труднее положение в стране, тем уже становится коридор. Это неизбежная вещь.
— Интересует ваше мнение по поводу участия России в военной антитеррористической операции в Сирии. К чему это может привести?
— Это ведь было предсказуемо и совершенно понятно, что все к этому и идет. Речь о том, чтобы каким-то образом остановить, отбросить и, если можно так сказать, покончить с ИГИЛ. И после встречи в Нью-Йорке на Генеральной Ассамблее ООН, и даже до этого было понятно, что будут приниматься какие-то меры, ведь нельзя ничего не делать, — это все очень плохо кончится.
Другое дело, что сейчас идет шум по поводу, что мы, якобы, бомбили не ИГИЛ, а тех, кто восстал против Асада. Но такие моменты будут возникать. Сейчас Россия будет активно принимать участие в военных операциях, не посылая туда солдат, не рискуя их жизнями. Скорее всего, будут некоторые объединенные действия. Хорошо это или плохо? Война — всегда плохо, но я сомневаюсь, что есть другой способ, потому что договориться с Исламским государством невозможно, а в таких случаях применяется сила. Я не могу сказать, что являюсь сторонником этого, но, повторюсь, не вижу выхода из этого положения без применения силы.
После напоминания о том, что сейчас прозвучит последний вопрос, Владимир Владимирович извинился за опоздание и, возможно, в качестве компенсации, поделился своими воспоминаниями о Петербурге.
— Вы знаете: с Питером у меня связано очень много в том смысле, что мой отец родился здесь, его мать и бабушка держали фотоателье по адресу Невский, 66 и жили в этом доме. Ко всему прочему, моя первая серьезная любовь случилась здесь, правда в Ленинграде, а не в Санкт- Петербурге, так что город мне не безразличен.
Дома у меня часто шли споры: я родился в Париже, моя мама –парижанка. Родители спорили, какой город самый красивый. Мама говорила: «Разумеется, Париж», а папа говорил: «Без сомнения, Ленинград», — поэтому это не просто еще один город, а город со значением.
Текст: Никита Анпилогов для «Петербургский юрист»
Фото: Золотоверхая Василиса
