Французский, английский, русский — судьбе было угодно, чтобы общение на трех языках постепенно стало нормой для известного в России и на Западе тележурналиста Владимира Познера. Об этом и многом другом он рассказал в интервью Русской службе Би-би-си.
С Владимиром Познером беседовал глава отдела обучения английскому языку сайта Би-би-си Евгений Власенко.
Аудиозапись интервью:
Владимир Познер: Поскольку моя мама-француженка по-русски не говорила, дома говорили только по-французски — это был закон.
По-английски тоже не говорили, хотя … я все же вырос в Америке. Не знаю, полиглот ли я, но я языки усваивал по мере того, как мы переезжали из одной страны в другую: из Франции в Америку, из Америки в Германию, а уж потом мы жили в Советском Союзе и в России.
Это был постепенный процесс. Русский язык я узнал значительно позже — уже когда мы приехали в Россию.
Би-би-си: Сложнее всего было учить русский?
В.П.: Вы знаете, нет. Может быть, это связано с тем, что я не учил языки. Французский — я с этим вырос, и, собственно, по-английски говорил с детского возраста.
Но, кроме того, у нас в семье, особенно по отцовской линии, видимо, у людей были и есть языковые способности. Мы очень легко схватываем языки.
Русский язык, конечно, трудный. В этом нет никакого сомнения. Но я не могу сказать, что овладевать им было мучительно сложно.
Би-би-си: Частная школа в Нью-Йорке, где вы учились, — в ней преподавали General American или British English?
В.П.: В Америке британский английский, может быть, где-то и преподают, но мне это незнакомо. В моем случае это был обыкновенный американский вариант английского языка New York American.
Вообще в Америке очень четко можно сказать: это из Нью-Йорка, это из Чикаго. Это слышно.
Би-би-си: По словам многих американцев, с которыми мне довелось общаться, в Соединенных Штатах чуть-ли не обожают иностранцев, говорящих на British English. Это действительно так или мои собеседники просто лукавили?
В.П.: Я думаю, что это так, несмотря на то, что когда-то Америка была британской колонией — все-таки была война за независимость.
И потом была еще одна война (англо-американская война 1812-1814 гг.), когда англичане сожгли Вашингтон. Тем не менее, некий пиетет к Англии и королеве сохранился.
Видимо, генетически сохранилось почтение. В самом деле, в США к английскому английскому есть такое отношение, что да — это что-то особое.
Би-би-си: На биологическом факультете МГУ, который вы закончили, вам, как и другим студентам, тоже пришлось посещать занятия английского, поскольку иностранный язык — обязательный предмет на первых курсах любого вуза, или после многих лет жизни в Америке вы его просто сдали экстерном?
В.П.: Естественно, я не учил. Я знал английский язык намного лучше профессоров — не по их вине, а поскольку это мой родной язык.
Поэтому английский был мне зачтен. Я не ходил на занятия и думаю, что это правильно, потому что было бы всем неудобно, да и мне тоже.
Би-би-си: В 1950-х годах, когда вы учились в МГУ, было ощущение, что владение английским открывает перед вами огромные карьерные возможности?
В.П.: Я понимал, что благодаря английскому языку могу свободно читать научную литературу, что не нуждаюсь в переводе.
Насчет карьерных возможностей — нет, не думаю, потому что для ученого — а я собирался быть ученым — знание языка тогда не имело такого значения, (как в наши дни). За рубеж в те годы ездили мало, добивались больших успехов в науке без всякого серьезного знания языка.
Я понимал, что это преимущество. Когда к нам приезжали иностранные ученые, заведующий кафедрой, профессор Коштоянц всегда представлял меня, и я переводил их беседы.
А он делал вид, что у нас все студенты владеют английским языком, как я, очевидно, чуть-чуть обманывая приезжих. Но они и сами это понимали… Так что знание английского давало мне определенные преимущества, но не более того.
Би-би-си: В США вы работали с Филом Донахью и сделали имя как англоязычный тележурналист. В то же время у вас было много успешных проектов на российском телевидении. На каком языке вам легче работать в эфире?
В.П.: На самом деле, совершенно безразлично. Знаете, чтобы работать в эфире, можно язык знать не в совершенстве. Вообще в совершенстве никто никакого языка не знает.
Важно владеть языком настолько хорошо, чтобы можно было свободно разговаривать, доводить свои мысли до вашей аудитории.
Но в тележурналистике есть целый ряд других вещей, которые, пожалуй, важнее. Это способность пробивать экран и как бы садиться рядом с тем человеком, который вас смотрит. Это главный телевизионный талант. Природа, видимо, мне этот талант дала, и это было главным в моем успехе в Америке.
Би-би-си: В наши дни российские телеканалы предлагают зрителям огромное количество по сути клонированных западных проектов — как общественно-политических, так и музыкальных. Почему мы видим мало программ, основанных на российских идеях?
В.П.: Насчет клонированных я бы не согласился с вами. Это программы покупные. Причем, они необязательно англоязычные. Многие программы — европейские. Скажем, «Кто хочет стать миллионером» — не американская и не английская программа.
Во всем мире покупают программы и переделывают их в рамках лицензии на свой национальный лад. В этом нет ничего плохого.
Я бы не согласился с вами, что на телеэкранах России мало российских проектов. Они есть. Хотя проще, конечно, покупать уже готовую программу и приспосабливать ее к местным нуждам.
Было несколько ярчайших примеров именно своих программ. Когда-то это был «Взгляд». Моя программа — «Времена» — совершенно не иностранная программа.
Программы с Владимиром Соловьевым — это не оттуда (не из-за рубежа) взятые программы. И самая популярная наша программа — КВН — тоже своя.
Я бы сказал, что многие развлекательные, а не общественно-политические программы часто являются лицензионными.
Сегодня российское ТВ, и, к сожалению, не только оно, делают упор на развлекательности — гораздо больший, чем на общественно-политической тематике. Отсюда нехватка и готовность взять западные лицензированные программы.
Интервью 2006 года
