— У вас предвидится фильм об Испании. А вы можете немного рассказать поподробнее?
— Мы заканчиваем фильм об Израиле. Сегодня я озвучил три серии, завтра я озвучу две, потом останется еще три. Фильм должен выйти в октябре-ноябре. Ну, и мы думаем, какой следующий. Я как-то сказал: может, хватит? Все остальные – понятно: Америка – ясно, моя страна, Франция – понятно, я там родился, Италия как-то так… Германия – для меня очень сложная страна, там моя дочь, мои внуки и мой правнук; Англия – как без Англии? Израиль – сам бог велел. А дальше – что? Китай? Интересно, но настолько трудно, когда ты не знаешь ни языка, ничего – это бессмысленно! Не говоря о том, что о Китае тебе не дадут сделать, потому что, понятно, тоталитарная страна, к тебе приставят пару кагебешников – и все.
Япония? – ну тоже, что мы понимаем в этой Японии? Языка не знаешь, не можешь общаться. Они по-английски иногда… думают, что говорят, но они заблуждаются. Тоже нет. Вот Испания… Конечно, прекрасная страна, между прочим, есть некоторые общие черты с Россией. В том смысле, что в России было татарское иго почти 300 лет, а там ведь мавры были, еще дольше. То есть тут есть некоторые интересные параллели. В религии есть некоторые любопытные вещи, хотя они истые католики, Россия-то нет. Но, скажем, отношение к евреям. Там эдикт 1492 года, а у нас другое. В общем, пока не очень понятно. Вроде как мы будем это делать, но как-то не окончательно решили. Завтра мы собираемся командой и будем решать, потому что если делать, мы уже должны вовсю работать и надо найти «крючок».
— А почему не Австралия?
— Хорошо, а почему Австралия? Ну что, конечно, кенгуру, самый страшный крокодил из соленой воды. Самые большие и самые свирепые крокодилы. Конечно, большие белые акулы – все это очень симпатично, но нет, меня, честно говоря, не интересует.
— Я посмотрел все ваши фильмы. И 15 лет жил в Германии, учился и работал. Вы же их просматриваете после того, как отсняли материал. Когда вы смонтировали фильм о Германии, не показалось ли вам, что очень он субъективен.
— Конечно, показалось, что я и не скрывал ни одной секунды, что мое отношение к Германии вот такое. Я же не делал вид, что так оно и есть. Я говорил, что я не могу простить того, что они сделали, что это результат немецкого характера, а не какого-нибудь другого. Что когда мой отец, еврей, работающий в советском учреждении в Германии, после войны, в городе Ваймере (Веймаре), все-таки Ваймерская республика, – город Гете и Шиллера, немецкая демократия. Объявляет, что приглашает специалистов по отоплению, чтобы отапливались кинотеатры. Приходят два бюргера и гордо заявляют о том, что их фирма существует с тысяча восемьсот семьдесят какого-то года, и показывают ему чертежи, хотя он им говорит, что «я не специалист». – «Нет, нет, мы хотим, чтобы вы поняли…» короче, выясняется, что чертежи – это печь в Бухенвальде. И они страшно поражаются, что мой отец говорит – да пошли вон, пока вас не расстреляли!
Они не понимают: как же, они получили заказ, они его очень хорошо выполнили, на высоком уровне! Какие могут быть претензии? Это немецкая черта. Другие бы скрыли, а здесь вот такое. Я субъективен? – да. Но я не скрывал этого.
— Когда вы снимали об Италии, то показывали – здесь хорошо, здесь по-другому, то есть с разных углов зрения…
— Да, согласен с вами, не скрываю этого. Хотя могу сказать, что если вы помните последнюю серию, которая называется «Моя Германия», то там чуть-чуть по-другому. Но понимаете, в двадцатом веке Германию запомнят только по одной причине. А в девятнадцатом веке Германии-то и не было – были разрозненные земли, которые объединил в 1870-м году Бисмарк. Так что моя предвзятость – она не совсем предвзятая. И Россию запомнят в двадцатом веке по ГУЛАГу, по Сталину и по жертвам. В какой-то степени – по космосу. Хотя это, конечно, субъективно, потому что были и другие вещи.
— В продолжение темы Германии я бы хотел кратко рассказать вам историю, которую мне рассказала моя бабушка. Она 33-го года рождения. Ее отец, то есть мой прадед, был участником Великой Отечественной войны, участником берлинской операции, был в Берлине. История следующая была. Он рассказывал ей, а она рассказала мне. Когда они уходили из Берлина, он встретил какого-то старика, который сказал: «Домой собираешься? Отвоевал? А война-то еще не закончилась. Ты не будешь воевать, и дети твои не будут воевать, и внуки. А вот правнуки будут». А это как раз мое поколение. И вопрос такой: не кажется ли вам, что война тогда, в 45-м году в мае, не закончилась? Эта была просто некая горячая фаза, она продолжается и продолжалась с того времени. То есть это война за какие-то глобальные рынки, геополитические интересы. То есть война продолжается, и, может быть, нынешняя история, рефлексия России, которую мы сейчас имеем, – как раз, может быть, театр военных действий. Холодная война – это как часть той войны, которая была – нет ли такого ощущения? И чем она закончится, эта война – вопрос. Закончится ли она тем, что все будут ходить в джинсах и есть «макдональдсы» или… у меня такое впечатление.
— Вы знаете, я очень придирчиво отношусь к словам и понятиям. Когда мы говорим «война», мы имеем в виду совершенно конкретную вещь: мы имеет в виду физическое столкновение. Всегда. Столетняя война, Тридцатилетняя война, Первая Мировая война, Русско-Японская война. Тут нет разных толкований. Если считать противостояние, разногласия, борьбу за рынки – войной, тогда она никогда не кончится. Она никогда не кончится, потому что никогда не будет так, что одна страна будет владеть всем. Так не будет. Поэтому – нет, я не считаю, что не кончилась. Я считаю, что война, а именно Вторая мировая война, потому что она имеет название, – эта война кончилась. Холодная война также закончилась, конкретная, потому что это была война идеологий – коммунистической идеологии и капиталистической. Она закончилась поражением коммунистической идеологии. А борьба за сферы быта, за природные богатства, за мировое влияние и за влияние в части мира – это всегда будет. Но будьте очень осторожны, называть это войной – значит очень запутывать это дело. И тогда все воюют, если так считать. Вот если скажут – а будет ли физическая война, то не знаю, потому что я не специалист по гаданию и по предсказанию. Я думаю, что ядерное оружие в значительной степени удалило возможность войны, именно потому, что оно не позволяет иметь победителя. Поражает всех. Я в этом абсолютно убежден.
Из выступления Владимира Познера в «Жеральдин» (30.06.15).
При использовании текста активная ссылка на сайт «Познер Online» обязательна!
