Французский шансонье, композитор, писатель, поэт и актер Шарль Азнавур отвечает на вопросы Владимира Познера.
«Я живу нормальной жизнью, я оптимист, я ни о чем не забочусь, — так ответил французский шансонье Шарль Азнавур в эфире программы «Познер» на вопрос о секретах своего долголетия. — Я не знаю, верю ли я в Бога, но я думаю, что тот, кого называют Богом, может нам дать все необходимое».
Он признался, что не соблюдает диету: «Не надо есть соли, не надо есть сахара, не надо есть жирного… Я все это ем». Также певец заявил, что не занимается спортом, но всегда старается держать спину прямой: «Когда начинаешь горбиться, начинаешь волочить ноги, а кроме того, надо всегда производить такое впечатление, что у тебя все в порядке. Это очень важно, ведь ты ободряешь других, но и себя тоже».
Видеозапись программы:
По словам Шарля Азнавура, он «не знает», откуда у него берутся силы: «Я просто не неудачник, есть люди-неудачники почти с самого рождения, а я противоположность неудачника». При этом шансонье добавил, что он – человек сомневающийся, «но это не осложняет жизнь, а наоборот». «Когда ты знаешь, что возможно любое несчастье, ты спокоен и готов работать, чтобы избавиться от этого несчастья, — пояснил он. — А тот, кто изначально не знает, что несчастья существуют, когда они обрушиваются на него, умирает уже заранее».
Шарль Азнавур рассказал, что 24 апреля обязательно приедет в Ереван, чтобы участвовать в мероприятиях, посвященных памяти жертв геноцида армян. «Нельзя игнорировать того, что произошло, — заявил он. — Туркам надо сказать, что пришло время сказать правду».
По мнению певца, турки отказываются признать геноцид армян по двум причинам: «Они не могут приять это как факт, так как главное слово у них – это честь, и это можно понять. Но есть и другая вещь: люди сильно обогатились на том, что принадлежало армянам».
При этом сам Шарль Азнавур не испытывает никакой ненависти к туркам, и этому его научила мать, потерявшая в ходе геноцида всю семью: «У матери не было ненависти к туркам, она всегда говорила, что и среди турок есть хорошие люди».
Певец высоко оценил заявление Папы Римского Франциска о том, что геноцид армян был одним из самых страшных преступлений против человечества в 20 веке. «Папа Римский принадлежит к тем редким людям, которые говорят правду и поддерживают правду, несмотря ни на что, не боясь ничего, без страха и упрека», — заявил Шарль Азнавур.
Текстовая версия программы:
ВЛАДИМИР ПОЗНЕР: В эфире – программа «Познер». Гость программы – Шарль Азнавур. Я мог бы сказать: всемирно известный французский шансонье и певец, обладатель того-то, того-то и того-то. Но это тот случай, когда в этом нет никакого смысла. Вполне достаточно сказать: это Шарль Азнавур. Добрый вечер.
ШАРЛЬ АЗНАВУР: Добрый вечер.
В. ПОЗНЕР: Спасибо большое, что вы нашли время прийти перед вашими концертами в Санкт-Петербурге и в Москве.
Ш. АЗНАВУР: С большим удовольствием.
В. ПОЗНЕР: В Москве, кажется, будет в «Крокус Сити Холле»?
Ш. АЗНАВУР: 22-го в Москве. Нет, в Москве, 24-го. Нет, 22-го.
В. ПОЗНЕР: Но все-таки 22-го. 22-го в Москве, в «Крокус Сити Холле».
Ш. АЗНАВУР: Я немного путаюсь. 20-го – в Санкт-Петербурге.
В. ПОЗНЕР: 20-го – в Санкт-Петербурге, и 22-го – в Москве. Так, отлично. Вы родились в Париже в 1924 году.
Ш. АЗНАВУР: Несколько лет назад.
В. ПОЗНЕР: Да, довольно много лет. Это через два года после того, как ваши родители приехали во Францию.
Ш. АЗНАВУР: Через год. Да, моя сестра родилась в 1923-м в Греции. Она оказалась во Франции, когда ей было 8 месяцев. А я родился 4 месяца спустя после их приезда во Францию.
В. ПОЗНЕР: Я тоже родился в Париже, но, правда, в 1934 году.
Ш. АЗНАВУР: Да я вообще все время вижу вокруг себя только молодых.
В. ПОЗНЕР: Вот именно. И мой отец уехал из России в 14 лет, его родители уехали, потому что они не приняли революцию. А ваши родители, они уехали из Армении?
Ш. АЗНАВУР: Нет, у меня не так. Мой отец уехал из Грузии, чтобы петь. Он уехал через Стамбул, где познакомился со своей женой – моей матерью. Они поженились, и начались проблемы. Они жили у бабушки моей мамы, то есть это было довольно давно, и всем троим, им удалось уехать из Турции, потому что у моего отца был русский паспорт.
В. ПОЗНЕР: Значит, они уехали из Турции, потому что началось вот то самое?
Ш. АЗНАВУР: Это как у Депардье – у него был русский паспорт.
В. ПОЗНЕР: Значит, ваш отец, когда приехал во Францию, в Париж, он открыл ресторан, который назывался «Кавказский»?
Ш. АЗНАВУР: Да, но история такая. Он нашел своего отца, который убежал из семьи с любовницей – медлительной немкой из семьи, приехавшей в Россию во времена Екатерины II. И мой отец заработал свои первые деньги, выступая перед русскими и армянскими эмигрантами. Они очень хорошо ему платили. И на эти деньги он и купил ресторан.
В. ПОЗНЕР: И он рассчитывал на то, что именно они будут приходить в ресторан, то есть «белые» эмигранты?
Ш. АЗНАВУР: Да, конечно.
В. ПОЗНЕР: Да, но только ваш отец стал кормить бедных студентов, причем в кредит. И, в конце концов, они не платили, и ресторан…
Ш. АЗНАВУР: К тому же он любил венгерскую музыку. Он пригласил венгерский оркестр из 12 музыкантов. Уже одно это стоило треть ресторана.
В. ПОЗНЕР: И никакого отношения к Кавказу.
Ш. АЗНАВУР: Да.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Итак, вы начали появляться на сцене, когда вы были ребенком. Это не мешало вашей учебе?
Ш. АЗНАВУР: Напротив кафе, которым управлял отец после ресторана, где он потерял все деньги, потому что кормил странных людей, была школа, отвоеванная одним артистом из Комеди Франсэз для детей, игравших в спектаклях. Когда у них были репетиции, они репетировали утром и шли в школу после обеда. А когда работали вечером, то учились утром. Вот так они устраивались, нужно было только улицу перейти. Мы, моя сестра и я, вот так вот переходили дорогу и были уже в школе. Поскольку мой отец был певцом, меня приняли.
В. ПОЗНЕР: Но вы не получили бакалавра.
Ш. АЗНАВУР: Нет, у меня не было никакого образования.
В. ПОЗНЕР: Но все-таки у вас был сертификат об учебе.
Ш. АЗНАВУР: Да, но нужно было только уметь читать и писать.
В. ПОЗНЕР: Когда началась Вторая мировая война, в 1939 году, вам было 15 лет. Когда она закончилась, в 1945, вам был 21. Война закончилась в 45-м, вы родились в 24-м – значит…
Ш. АЗНАВУР: Она закончилась в 44-м.
В. ПОЗНЕР: Нет-нет, 45-й. Точно, точно. Но это не так важно. Эти годы, с 15 лет до 21 года – это очень формирующие годы, характер формируется, это важно.
Ш. АЗНАВУР: Нужно было выживать.
В. ПОЗНЕР: Вы, вы помните оккупацию немцев?
Ш. АЗНАВУР: Да, я много работал.
В. ПОЗНЕР: Что вы делали тогда?
Ш. АЗНАВУР: Я делал спектакли. Играл в ревю, пел в кабаре, играл в спектаклях. Я продолжал жить своей профессией, вот и все.
В. ПОЗНЕР: Это было тяжело?
Ш. АЗНАВУР: Знаете, когда ты ребенок или когда молодой, жизнь всегда прекрасна, в этом дело. Это не очень красиво звучит, но можно сказать: время украшается занятием. Время украшалось занятием, потому что я был молодой.
В. ПОЗНЕР: Я вас понимаю. Скажите мне, вот закончилась война, и в Париже живет молодой человек, его зовут Шарль Азнавур. Что он делает после войны?
Ш. АЗНАВУР: Да, тогда его еще зовут Азнавурян.
В. ПОЗНЕР: Ах, вот как! А я не знал, что вы так долго не меняли фамилию.
Ш. АЗНАВУР: Это позже.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Что вы делали после войны, как вы жили, как это все начиналось?
Ш. АЗНАВУР: Ну, война закончилась… В 40-е – в 45-м, в 46-м… Я ходил в клуб, который назывался Клуб песни, куда приходили молодые артисты для общения. Он был построен во время войны.
В. ПОЗНЕР: Кажется, в 46-м году вы познакомились с Эдит Пиаф.
Ш. АЗНАВУР: Вы помните больше меня.
В. ПОЗНЕР: А потом, в 47-м году, она поехала в турне по Соединенным Штатам.
Ш. АЗНАВУР: Да. Мы поехали за ней.
В. ПОЗНЕР: Вы поехали за ней. И я очень хорошо помню это, потому что я был мальчиком в Нью-Йорке и видел этот концерт – ее концерт в 47-м году в Нью-Йорке.
Ш. АЗНАВУР: Да, она уже пела.
В. ПОЗНЕР: Да-да. Потом, есть много книг о ней, есть фильмы о ней.
Ш. АЗНАВУР: Много правдивого и много ложного.
В. ПОЗНЕР: Да, но вы ее знали хорошо, близко.
Ш. АЗНАВУР: Я прожил рядом с Эдит 8 лет.
В. ПОЗНЕР: Вот именно. Расскажите мне немножко о ней, потому что для меня это удивительная женщина, выдающаяся совершенно. Вы так хорошо ее знали.
Ш. АЗНАВУР: Это была женщина с улицы, которая создала себя сама с помощью значительных людей – Кошар, Кокто, Люге. Только известные люди, которые полюбили эту певицу, у которой был чудесный голос и которая, в общем, воспевала улицу. Она никогда не переставала учиться. Может, ее советам следовал и я, но начал это делать сам раньше – учиться, учиться и учиться. Когда ничего не знаешь и хочешь войти в некий круг общества, нужно немного блефовать. И чтобы блефовать, нужно чуть-чуть разбираться. И ты покупаешь журналы, как «Ридерз дайджест». Ты узнаешь десятую часть от того, что нужно знать, но с этой десятой частью тебе удается беседовать с более высокостоящими людьми. Я так и делал.
В. ПОЗНЕР: Она тоже, наверное?
Ш. АЗНАВУР: Да. Но она читала серьезные книги, как «В поисках истины», например, в которой она ничего не понимали. У нее был словарь, она усаживала нас вокруг себя и читала нам Книгу истины. И вдруг натыкалась на слово, которое не понимала. Читала словарь, читала текст, потом говорили: «Ну, начнем сначала, потому что иначе будет непонятно». Мы читали одну книгу по десять раз. Она это делала каждый день.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Значит, вы ее знали, Эдит Пиаф, и поначалу ваши первые песни исполнялись другими.
Ш. АЗНАВУР: Да, в основном.
В. ПОЗНЕР: В основном другими. Вас не принимали как певца: критика была очень жесткой, говорили, что вы слишком маленького роста, некрасивый, неправильные жесты у вас.
Ш. АЗНАВУР: Голос плохой, а песни непопулярные… Я все это читал.
В. ПОЗНЕР: И песни плохие. И даже сказали, чтобы вы бросили, что вам не надо петь, ни к чему.
Ш. АЗНАВУР: Да, врачи мне говорили, что мне не надо петь, и с такими голосовыми связками я никогда не достигну успеха. Они все ошиблись.
В. ПОЗНЕР: Но были ли моменты, когда вам казалось, что надо все бросить, что это ни к чему?
Ш. АЗНАВУР: Перед сном – да, утром – никогда.
В. ПОЗНЕР: Значит, когда немножко устаешь, к этому времени и приходят такие мысли?
Ш. АЗНАВУР: Говоришь себе: «Это нелепо – биться так, это бесполезно». Потом спишь. Потом просыпаешься утром – солнце, новый день. И утром есть надежда, дается надежда. Утро несет надежду.
В. ПОЗНЕР: Скажите, если вы помните, первый настоящий успех, прорыв как певца…
Ш. АЗНАВУР: Первый большой успех – это «Альгамбра».
В. ПОЗНЕР: «Альгамбра». Это в Париже.
Ш. АЗНАВУР: Тогда я все же был на верхней строчке афиши. В то время певцы объявляли имена авторов песни. Эдит Пиаф объявляла, например, Анри Конте, Маргерит Монно и так далее. На сцене прямо зрителям. Зрители всегда знали, кто написал песню. И мои артисты, которые исполняли мои песни, тоже так делали. И таким образом, мое имя стало интересным, и меня приглашали из-за имени, из-за авторства этих песен. И так же меня пригласили в «Альгамбре». Первые шесть песен – это была катастрофа!
В. ПОЗНЕР: То есть никаких аплодисментов?
Ш. АЗНАВУР: Да. Артистам было неприятно видеть новичка, который пришел занять их место в профессии. С седьмой песни все началось. Я сделал подсветку, чего тогда не делали, и я создал песню, от которой отказался Монтан. Он сказал мне: «Песни о нашей профессии никогда не пользовались успехом». Они сказали это с Симоной Синьоре. Они оба ошиблись – это был огромный успех!
В. ПОЗНЕР: И как называлась?..
Ш. АЗНАВУР: «А я уж видел себя».
В. ПОЗНЕР: Это был прорыв, настоящий успех?
Ш. АЗНАВУР: Да. После этого.
В. ПОЗНЕР: После этого можно было сказать, что вы состоялись?
Ш. АЗНАВУР: Да. Бокал за всех, кто против.
В. ПОЗНЕР: И потом у вас была потрясающая карьера.
Ш. АЗНАВУР: Да. Но карьера делается.
В. ПОЗНЕР: Вы перил с великими звездами. Например, с Синатрой.
Ш. АЗНАВУР: Нет, я записал диски с ними, но не пел на сцене.
В. ПОЗНЕР: Но все-таки, я видел, вы пели на сцене с Лайзой Миннелли.
Ш. АЗНАВУР: Это да, с Лайзой, с Дэнни Кей я пел.
В. ПОЗНЕР: С Дэнни Кей? Но он же не певец.
Ш. АЗНАВУР: Да, но в то время он делал замечательные передачи, и мы делали много всяких вещей. С другими артистами я не пел на сцене.
В. ПОЗНЕР: А вы знали Синатру?
Ш. АЗНАВУР: Да. Да. Да.
В. ПОЗНЕР: Понял. Лайза – для вас это кто?
Ш. АЗНАВУР: Лайзу я увидел по телевизору, и она меня приятно удивила. И когда я вернулся во Францию, я сказал Брюно Кокатрикс из «Олимпии»: «Есть девочка, и ее надо пригласить». Она – дочь Джуди Гарленд, и у нее уже было имя во Франции благодаря родителям. Тогда она еще не была звездой. И Брюно, смелый человек, поставил ее имя на верхней строчке афиши. И в «Олимпии» это был триумф.
В. ПОЗНЕР: А потом вы пели с ней несколько раз.
Ш. АЗНАВУР: Да, мы сделали с ней несколько вещей.
В. ПОЗНЕР: И она остается в вашем сердце?
Ш. АЗНАВУР: Да, мы с ней видимся. Когда я приезжаю в Нью-Йорк или она в Париж – созваниваемся.
В. ПОЗНЕР: Вы играли во многих фильмах, я это знал, я видел парочку. Но я никогда не представлял себе, что вы снимались у таких абсолютно выдающихся режиссеров – таких, как Рене Клер, Шаброль…
Ш. АЗНАВУР: Трюффо, Рене Клер, Шаброль. Да, да…
В. ПОЗНЕР: Но для вас из тех фильмов… вы сыграли в 60-ти, кажется?
Ш. АЗНАВУР: В 70-ти.
В. ПОЗНЕР: Хорошо, в 70-ти. Какой фильм вам больше всего нравится?
Ш. АЗНАВУР: «Стреляйте в пианиста».
В. ПОЗНЕР: «Стреляйте в пианиста» — это первый?
Ш. АЗНАВУР: Нет, это не первый. До этого я сыграл в двух глупых фильмах. «Стреляйте в пианиста» не имел успеха во Франции, но во всем мире это был триумф. И когда я приехал в Соединенные Штаты, мы увидели человека, который должен был играть на пианино.
В. ПОЗНЕР: Ах, конечно, так выходит из названия. Вы же играете.
Ш. АЗНАВУР: Зал был полный. Это было время забастовки газетных изданий. И человек, который был на телевидении до Джонни Карлсона, каждый вечер говорил: «Идите посмотрите на этого парня!».
В. ПОЗНЕР: Его звали Джек Пар.
Ш. АЗНАВУР: Джек Пар, точно. Пришли зрители. Пришло так много народу, что даже на сцену усадили 300 человек, то есть за мной было 300 человек. И я помню, как Джек Тигарден, джаз-музыкант, подошел ко мне в конце спектакля и сказал: «Но вы не играли на пианино! Мы-то пришли ради этого!».
В. ПОЗНЕР: И кто ваш любимый кинорежиссер?
Ш. АЗНАВУР: Де Ла Пательер. Прежде всего, мы с ним большие друзья, и мы с ним сделали много вещей.
В. ПОЗНЕР: В 1998 году журнал «Тайм» и телевизионная организация «Си-Эн-Эн» провели опрос, в результате которого вас назвали главным эстрадным артистом 20-го века. Вы опередили и Синатру, и Элвиса Пресли – вообще довольно мощно.
Ш. АЗНАВУР: Да, но до конца века оставалось полтора месяца, когда я не совсем… Потом я сказал прессе: «Хватит ли полутора месяцев, чтобы понять, кто я есть?».
В. ПОЗНЕР: Но тем не менее, я хотел спросить вот что. Если исключить вас, кто для вас главный человек 20-го века, эстрадник 20-го века? Лично для вас.
Ш. АЗНАВУР: Все зависит от того, что вкладывать в это понятие. Потому что «эстрадник» — слово, которое имеет много значений. Эстрадник – человек, который, кроме того, что поет, делает на сцене много вещей. Тогда я назвал бы Рэя Чарльза.
В. ПОЗНЕР: Вы его знали?
Ш. АЗНАВУР: Да, очень хорошо.
В. ПОЗНЕР: Я тоже.
Ш. АЗНАВУР: Вы знаете, что у него сын – наполовину армянин?
В. ПОЗНЕР: Нет, я не знал!
Ш. АЗНАВУР: Потрясающие связи.
В. ПОЗНЕР: Изумительный человек.
Ш. АЗНАВУР: Певец, который мог петь все и к тому же прекрасно. Он был самым великим.
В. ПОЗНЕР: Это правда. Когда говорят о певцах, была плеяда французских шансонье. Изумительных! Ну, начнем с Шевалье. Брэй, Трене…
Ш. АЗНАВУР: Шевалье был первым номером в Соединенных Штатах. Впереди Гари Купера, Гейбла. Он был первым.
В. ПОЗНЕР: Вы его видели на сцене?
Ш. АЗНАВУР: Да! Много раз.
В. ПОЗНЕР: Я тоже. В соломенной шляпе.
Ш. АЗНАВУР: Да. У французских артистов есть сценические выходы. Я прекрасно знаю все сценические выходы этих артистов тех времен. Я их изучал, настолько это было великолепно!
В. ПОЗНЕР: Итак, еще Брассенс, Генсбур…
Ш. АЗНАВУР: Люсьенн Бойе…
В. ПОЗНЕР: Дассен. Ладно… Столько их. А теперь нет их. Куда они все делись?
Ш. АЗНАВУР: Пропали в страхе быть неузнанными, когда они куда-нибудь приезжают. Сложность в международной карьере в том, что вас представляют в какой-то стране, и никто вас не знает. В гостинице вам говорят: «Ваша фамилия Азнавур? Можете продиктовать по буквам?». Начинается всегда так. Вам это хорошо знакомо. Если вы сможете это преодолеть, вы сможете работать лучше. Если не сможете преодолеть, вы возвращаетесь к себе домой и говорите: «Они там ничего не понимают». Потому что их там не приняли, как принимают у себя на родине. Да, но надо рисковать. Я думаю, что риск и есть самое удивительное. Рисковать своей жизнью, где-то своей карьерой.
В. ПОЗНЕР: А ныне не хотят рисковать? Сегодня не хотят?
Ш. АЗНАВУР: Не так давно мне говорили здесь об одной девочке, которую я недавно заметил, которую зовут Заз. Она первая. Кроме нее есть кто? Есть Мирей Матье, местами Лара Фабиан, местами Патрисия Каас. Мне кажется, что девочка, о которой я говорил, выйдет вперед.
В. ПОЗНЕР: Увидим. Говорят, что вы написали примерно тысячу песен.
Ш. АЗНАВУР: 1300.
В. ПОЗНЕР: Вы их что, считаете?
Ш. АЗНАВУР: Недавно посчитал.
В. ПОЗНЕР: …И что продано около 100 миллионов ваших дисков.
Ш. АЗНАВУР: Не знаю.
В. ПОЗНЕР: Вы не знаете? Вас это не интересует?
Ш. АЗНАВУР: Нет, цифры меня не интересуют, меня интересуют слова. На всех языках меня интересуют только слова.
В. ПОЗНЕР: А деньги вас не интересуют?
Ш. АЗНАВУР: Нет, деньги меня не интересуют. Мне нравится, когда они у меня есть, но это разные вещи. Есть люди, которым это интересно. Они экономят, они несут их в банк, заставляют их работать на себя. Я не заставляю деньги работать на меня. Я работаю, я зарабатываю, и я решаю, как их использовать дальше. Потому что если вы умеете зарабатывать, надо уметь тратить – это мое мнение. Это как когда есть очень красивая картина, жалко прятать эту очень красивую картину дома, в то время как эту очень красивую картину может увидеть в музее максимальное количество людей.
В. ПОЗНЕР: Хочу задать вам странный вопрос, но я задам все равно. Есть люди, которые утром принимают душ, они поют в душе. Вы поете в душе?
Ш. АЗНАВУР: Я не принимаю душ, я принимаю ванну.
В. ПОЗНЕР: Хорошо, вы поете не на сцене?
Ш. АЗНАВУР: В ванной не поют. В ванной разучиваешь тексты, которые еще не знаешь. Вот так.
В. ПОЗНЕР: Хорошо, буду знать. А как вы пишете песни?
Ш. АЗНАВУР: Я не знаю. Меня привлекает мой рабочий стол. И так происходит не только со мной. Когда я встречаюсь с художниками, и мы говорим об этом, они увлекаются своей картиной, писатели пишут каждый день. Я работаю автором песен, как писатели пишут книги.
В. ПОЗНЕР: Но вы начинаете со слов или с музыки?
Ш. АЗНАВУР: Слова.
В. ПОЗНЕР: Все-таки слова. Слова, а потом – мелодия?
Ш. АЗНАВУР: Я не умею класть слова на музыку, я чувствую себя как в оковах. Я люблю свободу. Если я хочу, чтобы в строке было шесть, или восемь, или двенадцать стоп, я это делаю. Если у меня есть музыка, часто мне приходится резать то, что я хочу сказать.
В. ПОЗНЕР: Но я должен тоже кое-что отрезать, у нас сейчас реклама. Ничего не поделаешь. Реклама. Не уходите.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
В. ПОЗНЕР: Я читал, что в 1972 году вы написали песню, которая называется «Как они говорят». Эта песня о гомосексуализме.
Ш. АЗНАВУР: Да, о гомосексуализме.
В. ПОЗНЕР: Это 40 лет тому назад. И тогда это было рискованно и даже, я бы сказал, опасно.
Ш. АЗНАВУР: Да, это было очень рискованно.
В. ПОЗНЕР: Очень. И вам сказали: «Не надо петь». Но вы, тем не менее, спели.
Ш. АЗНАВУР: Здесь мне говорили то же самое.
В. ПОЗНЕР: Именно. Можно ли сказать, что вы ангажированный певец?
Ш. АЗНАВУР: По-человечески – да. Ангажированный политически – нет.
В. ПОЗНЕР: Не политически, но вам небезразлично общество, положение в мире?
Ш. АЗНАВУР: Обществу надо много чему научиться. Есть предвзятые суждения, которые я очень не люблю. У нас узость видения вещей. Я объясняю это людям очень просто. Когда люди антисемиты или когда они анти чего-либо, я говорю, что если бы 300 лет назад мой прадед был бы евреем, сегодня я был бы евреем, и все говорили бы: «А он еврей!». Если бы он был мусульманином, было бы абсолютно то же самое. То есть нужно переноситься вглубь семьи и знать, почему сегодня одни говорят плохо о других. Я этого не понимаю.
В. ПОЗНЕР: Но вы небезразличны же?
Ш. АЗНАВУР: Конечно. Потому что у меня друзья везде. Я написал песню, которая называется «Друзья с двух сторон». В песне говорится: «Пойду ли я на небо, пойду ли я в ад, Мои друзья с двух сторон стоят». Так оно и есть. Эта песня пережита мной.
В. ПОЗНЕР: Так что вам будет хорошо и там, и там.
Ш. АЗНАВУР: Да в любом случае я нашел людей…
В. ПОЗНЕР: Вы сказали как-то, что, с вашей точки зрения, художник должен быть нейтральным, он не должен навязывать свое мнение другим, будь то в религии или в политике.
Ш. АЗНАВУР: Нейтральным. В нейтральности есть мера. Нельзя быть абсолютно нейтральным.
В. ПОЗНЕР: Но вы – нет?
Ш. АЗНАВУР: Нет, я не абсолютно нейтрален. Я нейтрален политически. В первую очередь, я нейтрален, то есть, нет религии, направленной против меня, и я не имею ничего против какой бы то ни было религии. Вот мой нейтралитет.
В. ПОЗНЕР: Вы с 1976 года живете в Швейцарии. Почему? Вам что, Франция не подходит?
Ш. АЗНАВУР: Если бы меня не вытолкнули, я бы не уехал. Против меня была пресса. Да. Но и администрация была против меня. Они утверждали, что я мошенничал. Никогда! Мое дело было прекращено. Об этом никогда не говорили. Никогда! Ни разу пресса, наговорив обо мне всякой ерунды, не написала ни строчки о прекращении дела. Я уехал, потому что меня не хотели приглашать, потому что люди не хотели приглашать человека, занимающегося мошенничеством. И я уехал, и так я построил свою карьеру за границей. Плохое привело к хорошему.
В. ПОЗНЕР: Но вы себя считаете французом?
Ш. АЗНАВУР: Я живу во Франции, говоря на французском. Я живу в Швейцарии, там говорят по-французски.
В. ПОЗНЕР: Но вы голосуете во Франции?
Ш. АЗНАВУР: Да. Я голосую в Швейцарии за Францию, да.
В. ПОЗНЕР: Для Франции. Налево, направо, так сказать? Вы кого предпочитаете, из левых, правых? Я не хочу вдаваться в политику, но…
Ш. АЗНАВУР: Я голосую за того, кто, мне кажется, достоин этого. Вот на последних выборах я голосовал за Саркози. Когда я познакомился с президентом Олландом, он был президентом, то есть это был глас народа, за него проголосовала Франция. И значит, он стал моим президентом. У меня не было никаких причин быть против него. Напротив, я должен был быть рядом с ним в случае, если я буду ему нужен.
В. ПОЗНЕР: Но вы помните время, когда Жак Ширак баллотировался в президенты, и был Национальный фронт, возглавляемый Жаном-Мари Ле Пеном, который прошел во второй тур? И вы тогда очень громко призывали голосовать за Ширака.
Ш. АЗНАВУР: Я голосовал не против Ле Пена, я голосовал за Ширака. Это разные вещи.
В. ПОЗНЕР: Но вы это делали для Ширака.
Ш. АЗНАВУР: Это не был политический призыв. Это был для меня, прежде всего, дружеский призыв.
В. ПОЗНЕР: Ах, вот как. Но все-таки Национальный фронт, я могу сказать, что касается меня, вызывает определенное неприятие. Это крайне правая организация, антимусульманская.
Ш. АЗНАВУР: Да, это и меня смущает. То, что он правый – это другое. Но то, что он против эмигрантов – мои родители были эмигрантами. И я не могу это принять.
В. ПОЗНЕР: А во Франции сегодня есть что-то такое, что вас беспокоит, что вас, скажем, не устраивает, вы хотели бы, чтобы этого не было?
Ш. АЗНАВУР: Я обнаружил, что у нас 140 разрушенных, упадочных деревень, где никто не живет, один какой-нибудь несчастный работает на земле. Я написал об этом песню, я часто об этом говорил. И не получил никаких отзывов. 140 деревень с разрушенными домами, которыми могли бы заняться эмигранты, потому что среди эмигрантов есть люди всех профессий: плиточники, строители, врачи – все! Это важно. Это и есть забота о народе. Я не могу этим заниматься каким-то иным способом, я не политик, но по-человечески я могу это делать.
В. ПОЗНЕР: 2015 год, то есть этот год – это год столетия геноцида армян.
Ш. АЗНАВУР: Нет, это не день рождения, к сожалению.
В. ПОЗНЕР: Нельзя сказать, что это день рождения, увы, но вот столетие этой ужасной вещи. И вы написали песню, которая называется «Они пали».
Ш. АЗНАВУР: Да.
В. ПОЗНЕР: Ваши родители – армяне. Во Франции вы знали многих армян с детства. Говорили о геноциде, когда вы росли?
Ш. АЗНАВУР: Нет. Мы не говорили об этом. Мы говорили о несчастье моей матери. Но прежде всего геноцид… мой отец, он не очень знал, что это такое. Мой отец приехал из Грузии, он познакомился со своей женой, они поженились, и их, можно сказать, преследовали. Но они бежали без трудностей. На итальянском корабле они приплыли, как евреи, в то же место – в Салоники.
В. ПОЗНЕР: Но все-таки, когда говорили о несчастье вашей матери, вы понимали, о чем речь, что за несчастья такие?
Ш. АЗНАВУР: О несчастье моей матери, прежде всего. Вся семья моей матери была убита. Исчезла полностью. Мы о них больше ничего не слышали. Семья моего отца… я знал своего деда, я знал свою бабушку. Я познакомился со своей бабушкой очень поздно, поскольку я познакомился с ней в Армении, когда был там первый раз в 1963 году.
В. ПОЗНЕР: Но тема геноцида… вообще в вашей семье как-то не говорили об этом?
Ш. АЗНАВУР: Совсем не говорили. Но, прежде всего, у моей матери не было ненависти к туркам. Она говорила нам, что и среди турок есть очень хорошие люди. У нас не было ненависти. Меня учили: нельзя лгать, не надо ненавидеть и говорить о людях плохо. Это важно.
В. ПОЗНЕР: Вы поедете в Ереван 24 апреля?
Ш. АЗНАВУР: Да.
В. ПОЗНЕР: Зачем?
Ш. АЗНАВУР: Потому что туда надо ездить. Не надо игнорировать того, что произошло. Потому что туркам надо сказать: «Пришло время, чтобы вы решились сказать правду. Нельзя продолжать, с одной стороны, их ненавидеть и, с другой стороны, лгать, платить делегационистам большие деньги. Делегационисты дорого стоят». Конечно же, есть дети, у которых нет средств, чтобы ходить в школу в Турции, и которые были бы рады этим деньгам, чтобы оплатить свою учебу.
В. ПОЗНЕР: Послушайте, почему турки, на ваш взгляд, не хотят признать этот геноцид? Почему, если какой-нибудь иностранец заявляет об этом, то страшная реакция следует, они недовольны? Что у них происходит в головах?
Ш. АЗНАВУР: Здесь две вещи. Одна, в которой я уверен, — это то, что главное слово у турок – это «честь». То есть для себя, по отношению к своей чести они не могут позволить принять для себя это как факт. Это еще можно как-то понять. Но есть еще другая вещь – люди сильно обогатились на том, что принадлежало армянам, и в дальнейшем некоторые сели в правительство. Сегодня их там уже нет, но тогда они были в правительстве. Принять все это сложно. Я понимаю их позицию, но принять ее не могу.
В. ПОЗНЕР: Не так давно, всего лишь несколько дней назад, Римский Папа говорил о геноциде армян. И он сказал, что «это самое страшное преступление 20-го века наряду с нацизмом и сталинизмом». И вы в ответ на это сказали, что «Папа Франсуа силен». «Силен» — это в каком смысле?
Ш. АЗНАВУР: Я хотел сказать, что он принадлежит к тем редким людям, которые говорят правду и поддерживают правду, что бы ни говорили и несмотря ни на что, не боясь. Без страха и упрека, можно сказать.
В. ПОЗНЕР: Как шевалье Баярд?
Ш. АЗНАВУР: Да.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Можно было бы сказать, что силен этот Шарль Азнавур, потому что 90 лет, скоро будет 91…
Ш. АЗНАВУР: Очень скоро.
В. ПОЗНЕР: И вы продолжаете петь, и вы на сцене, и вы активный. Есть такой анекдот насчет Кавказа. Речь идет об одном человеке, которому было 145 лет, и он сказал, что он решил поделиться секретом долголетия. И тогда туда приехало множество журналистов, телевидение, радио, газеты — толпа огромная. И он вышел из своего дома с белой бородой, розовые щечки такие у него, посмотрел на эту толпу и сказал: «А вот теперь я поделюсь секретом долголетия». И полная тишина наступила. И он сказал: «Секрет заключается в том, что я никогда ни с кем ни о чем не спорил. Никогда». Тишина. Потом голос из толпы: «Да это невозможно!». Он посмотрел на него и говорит: «Да, это невозможно». Но это не ваш случай, а?
Ш. АЗНАВУР: Я живу нормальной жизнью. Прежде всего, мой отец был оптимистом, и я – оптимист. И часто я ни о чем не забочусь. Я согласен со своим отцом в том, что, когда чего-то не хватало, он говорил: «Завтра Бог даст». Я не знаю, верю ли я в Бога, но я думаю, что тот, кого называют Богом, может нам дать все необходимое.
В. ПОЗНЕР: Никакой диеты вы не соблюдаете, нет?
Ш. АЗНАВУР: Не надо есть соли. Не надо есть сахара. Не надо есть жирного. Я все это ем.
В. ПОЗНЕР: Все три? Так. Спортом занимаетесь?
Ш. АЗНАВУР: Нет. Летом я чуть-чуть плаваю, но плохо. У меня есть специальный пояс для бега в воде, но это просто потому, что я не умею плавать. Нет, спортом я не занимаюсь. В семье Ротшильда спортом тоже не занимались.
В. ПОЗНЕР: Но вы всегда держитесь прямо.
Ш. АЗНАВУР: Это важно, да. Спиной должна быть прямой. Потому что если начинаешь горбиться, начинаешь волочить ноги. И потом, когда приходишь куда-то, нужно произвести впечатление, что у тебя все в порядке. Очень важно. Вместе с тем ты ободряешь других, но и себя тоже.
В. ПОЗНЕР: Да, это важно. Очень.
В. ПОЗНЕР: У вас была непростая жизнь. Все-таки родители – эмигранты, это не так уж просто поначалу. Мало денег, прямо скажем.
Ш. АЗНАВУР: Нет, мы работали.
В. ПОЗНЕР: Конечно же, работали. Потом долго не могли прорваться, критики были очень несправедливы к нам. Вы дрались за то, чтобы прорваться. Но, тем не менее, в конце-то концов, вы победили. Я хотел бы спросить вас: откуда берутся ваши силы?
Ш. АЗНАВУР: Не знаю. Не знаю. Я не неудачник. Есть люди-неудачники почти с самого рождения.
В. ПОЗНЕР: То, что по-английски называется «лузер»?
Ш. АЗНАВУР: Да. Я не неудачник, я – противоположность неудачника.
В. ПОЗНЕР: Вы тот, кто выигрывает?
Ш. АЗНАВУР: Лучше. Если такое существует.
В. ПОЗНЕР: Вы как-то сказали, что вы – сомневающийся человек, во всем сомневающийся: в успехе, в жизни, в смерти, в религии сомневаетесь, в будущем. Все время сомневаетесь. Это не осложняет жизнь – все время быть таким сомневающимся, нет?
Ш. АЗНАВУР: Нет, это не осложняет жизнь. Наоборот. Когда ты знаешь, что возможно любое несчастье, то ты спокоен: ты знаешь об этом. Если с тобой случается какое-то несчастье, ты готов работать, чтобы избавиться от этого несчастья. А тот, который изначально не знает, что несчастье существует, а оно вдруг обрушивается на него, то он умирает уже заранее.
В. ПОЗНЕР: Вы, конечно, помните о землетрясении 1988 года?
Ш. АЗНАВУР: Да.
В. ПОЗНЕР: Вы сказали, что это изменило вашу жизнь.
Ш. АЗНАВУР: Да, потому что до этого я не очень активно участвовал в армянском движении. Мои друзья были французами, большинство наших друзей. Было несколько армян, но в основном русские. Грузин — не много, армян – чуть больше, но много русских. Моя мать, поскольку жила среди них, выучила русский язык прекрасно. Мы с сестрой не учили русский. И жаль.
В. ПОЗНЕР: Землетрясение в Армении изменило вашу жизнь. Как?
Ш. АЗНАВУР: Я вдруг понял, что мы нужны нашему народу, нашим корням. И мы мотивировали других людей. Я их мотивировал, а те мотивировали следующих. И так армянская диаспора, живущая не в Армении, работала для Армении.
В. ПОЗНЕР: Вы только что коснулись России. Вы знаете, отношения между Западом и Советским Союзом, а потом Россией довольно сложные. Были «железный занавес», «холодная война»… Вы знаете, что многие армяне, которые вернулись после войны в Ереван, оказались потом в ГУЛаге, их всех пересажали.
Ш. АЗНАВУР: Те, которые уехали из Парижа?
В. ПОЗНЕР: Да.
Ш. АЗНАВУР: У нас был паспорт.
В. ПОЗНЕР: Вот видите. А для вас Россия, русские – какие у вас чувства? Скорее, позитивные или негативные? Это не политика.
Ш. АЗНАВУР: Нет-нет. Положительные. Это народ, который мы очень любим, можно сказать. Мы так часто ходили к ним в ночные клубы. У нас было много русских. «Белые» были очень занятными людьми. Когда задумываешься над тем, что таксистами во Франции работали «белые», и зачастую это были аристократы… Знаете, почему? Они единственные могли водить машины, когда приехали во Францию. Это правда.
В. ПОЗНЕР: Время у нас кончается, а у меня есть три вопроса, которые я приберег для конца. Знаете, иногда играют в такую игру, что если бы вас отправили на необитаемый остров, там никого нет, то какую бы вы книгу взяли с собой, какой фильм бы взяли с собой и так далее. И я хотел у вас спросить… Вернее, нет, я хотел вам сказать, что если бы меня отправили на этот остров и спросили бы «Какую песню Азнавура вы взяли бы с собой?», я бы сказал: «Я бы взял песню «Вечная любовь»». Я обожаю эту песню, она очень волнует меня. Как вы ее написали?
Ш. АЗНАВУР: Для фильма «Тегеран».
В. ПОЗНЕР: «Тегеран-43»!
Ш. АЗНАВУР: На самом деле это заказная песня. Заказчику этой песни я ответил, что мой шурин написал музыку, мы все сделали за двое суток. Особенно удачной получилась русская версия.
В. ПОЗНЕР: Да-да, многие пели эту песню.
Ш. АЗНАВУР: Это Гончарова.
В. ПОЗНЕР: Да-да. Несколько лет тому назад, кажется, это было в декабре 2011 года, вам сказали: «Вот если бы волшебник мог исполнить любое ваше желание, это были бы какие желания, что бы вы хотели?». И вы сказали: «Я бы хотел работать до 90 лет и умереть, когда мне будет 100». Первая половина исполнилась…
Ш. АЗНАВУР: Да, теперь вторая половина — этого мало!
В. ПОЗНЕР: Аппетит приходит во время еды.
Ш. АЗНАВУР: Еврейские мамы всех моих друзей — во время моей молодости мы жили в кварталах все вместе, — он все мне это говорили. И чем выше я поднимался, тем больше они мне прибавляли жизни: «Жить тебе больше 120 лет!». Я не хочу их разочаровывать.
В. ПОЗНЕР: Надо выполнить просьбу, конечно. Еще бы. Представьте себе, что вдруг вы оказываетесь во Франции во времена Людовика XIV, и вас представляют королю и говорят: «Ваше величество, этот человек – это Шарль Азнавур». И он на вас посмотрел и говорит: «Ну что ж, Шарль Азнавур, кто вы такой?». Что бы вы сказали ему?
Ш. АЗНАВУР: «Я – человек, работающий пером», — сказал бы я. Вы только что спрашивали, что я бы взял с собой на необитаемый остров. Я бы взял с собой, чем писать.
В. ПОЗНЕР: Вы, конечно, знаете опросник Марселя Пруста. Я вам задам десять вопросов, прошу ответить честно и коротко, как всегда. Первый вопрос: есть ли слово, которое вы предпочитаете?
Ш. АЗНАВУР: Я часто говорю: «Eccellente»! Французы говорят: «Здорово!». Я не знаю, почему я влюбился в это слово, я очень часто его говорю.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. А слово, которое вы не любите?
Ш. АЗНАВУР: Я не люблю слово «неблагодарность», потому что оно означает то, что я не люблю.
В. ПОЗНЕР: Вы пели с разными звездами. Есть ли человек, с которым вы никогда не пели, но хотели бы?
Ш. АЗНАВУР: С Рэем Чарльзом.
В. ПОЗНЕР: Для вас главные качество мужчины?
Ш. АЗНАВУР: Сердечность, душевные качества.
В. ПОЗНЕР: А женщины?
Ш. АЗНАВУР: Всегда за мной.
В. ПОЗНЕР: Скажите… вы сказали, что вы бы взяли на необитаемый остров, чем писать, поэтому не буду задавать этот вопрос. Если бы вы могли бы сесть за стол с любым человеком, который когда-либо жил, чтобы поесть, выпить, кто бы был этот человек?
Ш. АЗНАВУР: Один?
В. ПОЗНЕР: Да, только один-единственный.
Ш. АЗНАВУР: Лафонтен.
В. ПОЗНЕР: Для вас слово «друг» что значит?
Ш. АЗНАВУР: Если рассматривать слово «друг» без слова «любовь», то оно значит не много.
В. ПОЗНЕР: Для вас стакан наполовину полный или наполовину пустой?
Ш. АЗНАВУР: Наполовину полный. Это зрительный зал.
В. ПОЗНЕР: Если вы когда-нибудь встретитесь со Всевышним, что вы ему скажете?
Ш. АЗНАВУР: Я сказал бы ему: «Привет!». Что я могу сказать ему еще? Потом говорить должен он, потому что я, может быть, делал ошибки на Земле, но он тоже сделал их немало. Нужно, чтобы он мне их разъяснил.
В. ПОЗНЕР: Это был Шарль Азнавур. Большое спасибо. Это было отлично.
Ш. АЗНАВУР: Спасибо.
