2 марта 2015 года в программе «Познер» — Андрей Смоляков

Народный артист России, актер театра и кино Андрей Смоляков отвечает на вопросы Владимира Познера.

«Я не могу сделать выбор между кино и театром, — признался в эфире программы «Познер» актер Андрей Смоляков. — Мне кажется, сделав такой выбор, я лишусь каких-то частей своего тела». При этом он добавил, что аплодисменты после спектакля для него гораздо важнее известности кинозвезды: «Зрительские аплодисменты, если они искренние, настоящие — великая вещь: и лечащая, и восстанавливающая и дающая какой-то аванс».

Аудиозапись программы:

По мнению актера, у зрителя, приходящего в кино в и театр, несколько разная мотивация. «В театр человек, помимо всего прочего, идет за тем, чтобы увидеть, как у него на глазах, сию секунду происходит некое чудо, — пояснил он. – А в кино человек больше идет за историей, за философией». Еще одной существенной разницей между кино и театром Андрей Смоляков назвал то, что «кино больше зависит от социальных условий, от интенсивности нашей жизни, от изменений ритма существования».

Перейдя от темы и искусства к общей ситуации в нашей стране, Андрей Смоляков заметил, что главная наша проблема – «в 70 годах, которые по части взращивания культуры внутри человека были просто спущены туда, куда попадают нечистоты». «Можно говорить, что росло производство, что мы занимали лидерские позиции в мире, но по части культуры в массовом смысле мы все отодвигали и отодвигали, — отметил актер. — И в этом главная беда, ведь в результате человек теряет достоинство, теряет уважение к себе, затем – уважение к другим и к миру».

Текстовая версия программы:

ВЛАДИМИР ПОЗНЕР: В эфире – программа «Познер». Гость программы – народный артист России Андрей Смоляков. Здравствуйте, Андрей Игоревич.

АНДРЕЙ СМОЛЯКОВ, народный артист РФ: Здравствуйте, Владимир Владимирович.

В. ПОЗНЕР: Хочу спросить сразу: вам нравится давать интервью или нет?

А. СМОЛЯКОВ: Я так скажу: я даю интервью, когда, грубо говоря, есть информационный повод.

В. ПОЗНЕР: Я почему спрашиваю? Не просто так. Дело в том, что, естественно, читал про вас, читал ваши интервью, и наша команда все это собирала, чтобы я был более знаком, и я обратил внимание на то, что в основном эти интервью 2006 года, 2007 года и 2009 года. До этого их очень мало, и после этого их очень мало. Я все думал, почему. Это связано с тем, что в эти годы вы особенно активно как-то появлялись? Или что? Скажем, в 10-м, 11-м, 12-м, 13-м – почти нет. В 14 — 15-м появляется. Не знаете, нет?

А. СМОЛЯКОВ: Да нет, я думаю, может быть, повзрослел.

В. ПОЗНЕР: Может быт, я не знаю. Просто мне это было любопытно. То есть вам кажется так, что если молодой, то очень хочется, а когда повзрослел, то не очень. Так, да?

А. СМОЛЯКОВ: Да. Пожалуй, так. Я думаю, такая простая формула будет правильней.

В. ПОЗНЕР: Если бы 30 лет назад вам всевластный человек сказал: «Значит так, уважаемый Андрей Игоревич, либо кино, либо театр – одно из двух, оба — исключено». И если бы этот же человек сказал вам это сегодня… Какой бы был выбор тогда и такой же ли сейчас? И почему?

А. СМОЛЯКОВ: Во-первых, вы мне объясните, что это за такой властный человек.

В. ПОЗНЕР: Вы поверьте мне, что он есть. Просто вас вынуждают делать выбор.

А. СМОЛЯКОВ: Я не могу ответить на этот вопрос. Искренне, не лукавлю.

В. ПОЗНЕР: Может, вы ответите «пошел к черту»?

А. СМОЛЯКОВ: Пожалуй, может быть, не впрямую, но подумаю.

В. ПОЗНЕР: Ясно. То есть, вы себя не мыслите без одного из этих двух, да?

А. СМОЛЯКОВ: Да. Мне кажется, что я лишусь каких-то частей своего тела.

В. ПОЗНЕР: Когда человек идет в кино, и этот же человек в какой-то момент идет в театр, мотивировка одна и та же, на ваш взгляд? То есть он побуждаем одними и теми же причинами, он идет в кино и в театр по одним и тем же причинам? Или все-таки разные?

А. СМОЛЯКОВ: Нет, я думаю, разные причины. Нет, есть общие, конечно. Есть такой сегмент – накладываются. Но мне кажется, в театр человек, помимо всего прочего – каких-то познаний, открытий и прочего, прочего — идет за тем, чтобы увидеть, как сию секунду у него на глазах происходит некое чудо. Это я подразумеваю, как говорится, хороший, талантливый театр. А в кино, наверное, человек больше идет за историей, если угодно, за философией. Но все равно за историей, потому что за философией и в театр можно сходить тоже. Мне кажется, эти две точки и то, что это чудо, происходящее здесь и сейчас на твоих глазах, — это, конечно, манкая вещь в театре.

В. ПОЗНЕР: Такая история: каким бы гениальным ни был театральный актер, — а есть именно театральные актеры, которые в кино практически не снимаются, — он никогда не будет столь популярным, сколь может быть популярным кинозвезда. Какая бы ни была кинозвезда популярная, эта звезда никогда не услышит аплодисментов, не будет оваций. Из этих двух вещей (я понимаю, трудный выбор), но вам дороже эти аплодисменты, которые вы получаете в театре, или популярность — «Ой, смотрите, кто идет!», «А можно ваш автограф?», «Можно с вами сфотографироваться?» и так далее, — которую вы получаете как киноактер?

А. СМОЛЯКОВ: Наверное, все-таки… Да не наверное, а это аплодисменты после спектакля. Это и лечащее, и восстанавливающее, и дающее аванс – это огромный комплекс. Это великая вещь – зрительские аплодисменты именно такие искренние, истовые, настоящие.

В. ПОЗНЕР: А сериал, причем я имею в виду хороший сериал, первоклассный сериал – это, на ваш взгляд, искусство или все-таки суррогат? Потому что кино – искусство. Я говорю только о хорошем. Не будем говорить о плохом, забудем это. Но есть люди, которые относятся так: «А, сериал – это все-таки…». Хотя мне кажется, что в последние годы, мы видим: в сериалах играют совершенно блистательные актеры, и не только у нас, но и в Штатах, и в Англии, и так далее. Но привычно было всегда чуть-чуть на сериал смотреть свысока.

А. СМОЛЯКОВ: Я думаю, что эта легкая ирония в адрес телевидения, если конкретно говорить о сериалах, она уже отошла. Потому что, мне кажется, очень большие и серьезные силы направлены на телевидение, а именно на сериалы, многосерийные фильмы – как угодно можно это называть. И есть, на мой взгляд, талантливые проявления. А если говорить вообще, то история телевидения знает, что к нему обращались такие великие люди, как Антониони, который снимал замечательные телевизионные картины. И нескромно скажу и про себя: я снялся в одной, это одна из моих любимейших картин у Родиона Нахапетова, которая называлась «О тебе». И она получила в свое время, в 1982 году, призы на международных фестивалях. И это замечательная картина, я ее люблю.

В. ПОЗНЕР: То есть искусство, короче говоря?

А. СМОЛЯКОВ: Так или иначе.

В. ПОЗНЕР: Скажите, пожалуйста, вы предпочитаете, чтобы говорили, что вы актер, лицедей или артист? Эти три слова – синонимы. Но все-таки я… кто?

А. СМОЛЯКОВ: Вы меня озадачили. Наверное, актер. Актер.

В. ПОЗНЕР: Историю, которую я сейчас расскажу, я рассказывал не один раз, но вам-то я не рассказывал, и мне она кажется замечательной. Когда-то был снят замечательный совершенно американский фильм, назывался «Марафонец». В этом фильме играют молодой совсем Дастин Хоффман и уже совсем немолодой сэр Лоуренс Оливье. И такая любопытная вещь… Кстати, Дастин Хоффман играл по Станиславскому – вживался в образ, а Оливье – по-другому. В конце съемочного дня бедный Дастин Хоффман был выжат, как лимон, а этот был свежий, как огурчик. И, в конце концов, Хоффман к нему обращается: «Слушайте, сэр Лоуренс, вы почти в три раза старше меня, в конце дня вы как роза свежая, а я вообще никакой. Вы можете мне объяснить, почему?». На что ему Оливье ответил: «А вы не пробовали играть?». Так вот, вы – Дастин Хоффман, или вы – Лоуренс Оливье?

А. СМОЛЯКОВ: Я понимаю. Наверное, в зависимости от материала.

В. ПОЗНЕР: То есть вы вживаетесь и отдаетесь, тогда вы как лимон выжатый, а можете просто вот сыграть эту роль и не очень при этом… да?

А. СМОЛЯКОВ: Да. Это в зависимости от материала, в зависимости от драматургии, в зависимости от режиссера.

В. ПОЗНЕР: Скажите мне, если можно сказать: там-то я так, а вот там… Конкретный пример.

А. СМОЛЯКОВ: Есть спектакль, который называется «Лицедей», который поставил Миндаугас Карбаускис, замечательный режиссер, по пьесе Томаса Бернхарда, такой был австрийский писатель и драматург. И там Миндаугас меня сознательно уводил, если сказать так, банально, от системы Станиславского, от этого погружения. Он говорил: «Легче, легче, все это должна быть ирония, аутоирония…».

В. ПОЗНЕР: То есть лицедей?

А. СМОЛЯКОВ: Лицедей, да. А, конечно, по части погружения – больше, наверное, это связано с кино по причине того, что в кино довольно-таки часто возникает крупный план, и там определенного рода состояние, в котором находится твой персонаж в сию минуту, оно должно быть, в принципе, подлинным, и там можно.

В. ПОЗНЕР: Но в театре, например, когда вы играете, скажем, в пьесах Чехова или «На дне» Горького, все-таки нет?…

А. СМОЛЯКОВ: Почему? Приходится. А как иначе? Я сразу же и сказал, что это в зависимости от жанра и задач.

В. ПОЗНЕР: Я ведь несостоявшийся актер. Вы не поверите, но очень много лет тому назад Марлен Хуциев приглашал меня играть главную роль в кинокартине «Застава Ильича», а потом еще и главную роль в картине «Июльский дождь». Я думаю, что это было связано с моими внешними данными сугубо, потому что я никакой не актер. И я сказал, что я не люблю любительство, и, конечно, на это не пойду. Как вы думаете… Скажем так, нас с вами роднит одна вещь: вы хотели изучать мозг, и я хотел изучать мозг, вы хотели быть нейрохирургом, я хотел быть физиологом и раскрыть тайны человеческого мозга. У нас обоих это не получилось – ни у вас, ни у меня…

А. СМОЛЯКОВ: У вас – к сожалению?

В. ПОЗНЕР: А сейчас я вам скажу. Я пять лет все-таки проучился и понял, что я не ученый по складу своего ума. И я ни о чем не сожалею, потому что я массу узнал интересного, будучи на биофаке. Но я рад, что я не пошел по этому пути, потому что это не мое. Но я вот что хотел вас спросить. На ваш взгляд, то, чем вы занимаетесь – актерство, так сказать, помогает понимать человеческий мозг?

А. СМОЛЯКОВ: Помогает. Я боюсь повторять эту фразу, я несколько раз повторял. Но бродить по лабиринтам человеческих заблуждений – мне кажется, это процесс, в результате которого ты приходишь к какому-то осознанию многого.

В. ПОЗНЕР: Скажем, как актер вы много чего добились: вы признанный, помимо званий, вас любят многие и восхищаются вами. Как вы думаете, если бы вы пошли все-таки по пути медицинскому, вы достигли бы таких высот?

А. СМОЛЯКОВ: Я бы был прекрасным хирургом.

В. ПОЗНЕР: Почему вы так говорите?

А. СМОЛЯКОВ: Потому что я ответственный человек.

В. ПОЗНЕР: Вы уверены, что получилось бы, да?

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Здорово. Потому что я знаю точно, что у меня не получилось бы. Но это здорово. Значит, эта профессия – нейрохирург, вообще она уважаема по определению. Чего нельзя сказать об актерской профессии.

А. СМОЛЯКОВ: По-разному говорят о нашем брате.

В. ПОЗНЕР: По-разному, конечно. Я довольно много знаю разных режиссеров – кино, меньше театр, но знаю, — и я не знаю ни одного, который бы не отзывался, в общем, довольно пренебрежительно по поводу ума актера. Они говорят: «Понимаете, это пустой сосуд, его надо наполнить». Ваш учитель и, я так понимаю, приятель Олег Табаков говорит: «Актер – это клоун. Это, по-своему, абсолютно несерьезная профессия, поскольку актер, как попугай, повторяет чужие слова». Вообще когда так говорят, вам не обидно?

А. СМОЛЯКОВ: Это Олег Павлович лукавит, потому что сам он таковым не является. Потому что более начитанного человека трудно найти.

В. ПОЗНЕР: Но он себя считает уже не актером, наверное.

А. СМОЛЯКОВ: Наверное, он уже Олег Табаков. Это уже, так сказать, определенная субстанция. Нет, мне кажется, что те времена уже далеко-далеко, когда считалось, что артист не должен быть умным, интеллектуальным или еще каким-то, когда была терминология «это глина, из нее мы слепим». Я думаю, что эти времена ушли, потому что, так или иначе, личностное должно присутствовать в человеке. А уж в человеке, который выходит на сцену или появляется в кадре и что-то о чем-то говорит… Так или иначе, наша профессия – это профессия, предполагающая позвать людей в некую дорогу. И, наверное, человек все-таки должен обладать определенным интеллектуальным багажом, как минимум.

В. ПОЗНЕР: Но когда вы общаетесь с режиссером, вы общаетесь наравне, в принципе?

А. СМОЛЯКОВ: В принципе – да.

В. ПОЗНЕР: То есть, нет ощущения, что «это же режиссер…»?

А. СМОЛЯКОВ: Нет, у меня есть определенное уважение к этой профессии, и я понимаю, что это человек, который видит ту картину, над которой мы работаем, целиком, я имею в виду и спектакль, и фильм. И в этом смысле я отдаю ему приоритет. А в плане непосредственного общения в процессе работы – надо общаться на равных.

В. ПОЗНЕР: И так было всегда?

А. СМОЛЯКОВ: По молодости, наверное, нет. По молодости, наверное, я больше слушал.

В. ПОЗНЕР: Актер, он, собственно говоря, есть актер. И как мне иногда кажется, актер всегда играет. Никогда не знаешь, какой он на самом деле. Только без обид. Вот сегодня Смоляков пришел давать интервью – это он играет такую роль. Завтра он играет совершенно другую роль. Это его суть, он иначе не может, поэтому он и есть актер. И попробуй пойми, какой он на самом деле. Но порой натыкаешься, уважаемый «господин Свиттен», на улику. И вот в полушутку, описывая свой путь к успеху, вы сказали так: «Надо родиться в Подольске, учиться в школе на «отлично», иметь неудовлетворительное поведение, играть в школьном ансамбле, пару раз взорвать школу, иметь привод в детскую комнату милиции, занимать первые места в конкурсах чтецов и писать в 9-м классе сочинение про Боттичелли». А вот тут-то я и остановился. Почему-то пришло на ум шекспировское «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?». А что вы Боттичелли, и что Боттичелли вам? Почему Боттичелли вообще? Вы хоть помните, почему Боттичелли?

А. СМОЛЯКОВ: Помню. Жизнь такая была… Почему Боттичелли, я помню. Потому что он прекрасный художник, обалденный, говоря современным языком, гений. …

В. ПОЗНЕР: За что-то задел?

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Не хотите об этом говорить?

А. СМОЛЯКОВ: Нет, я… Это мама, это святое…

В. ПОЗНЕР: Я вспомнил следователя Свиттена. Для вас, для Андрея Смолякова, Распутин – это кто? Это герой, это злодей? Он вам близок, он вам чужд?

А. СМОЛЯКОВ: Это удивительная, конечно, фигура — именно так я, наверное, могу сказать, — потому что практически не оставлено никакой внятной документации, внятных подтверждений, что это вообще такое было. И даже вот когда вышел этот сериал «Григорий Р.», то очень многие ждали от него, пожалуй, одного: лазил ли он под юбку, извините за пошлости, или нет одной главной персоне? Потому что ореол его славы, так скажем, на Западе – это «Григорий Распутин – Russia’s greatest love machine». И далее, так сказать, производные на эту тему. Наверное, все-таки эта фигура была гораздо сложнее. Единственное, – мы и с Володей Машковым на эту тему как-то говорили, — что нам известно: но ведь кровь-то он останавливал инфанту. А все остальное – это, как говорится… Была ли это зловещая фигура для царского двора? Была ли для России это дьявольская фигура, знамение? Был ли это кошмар для Запада? На самом ли деле английская разведка принимала участие в ликвидации Распутина? Что подвигло господина Юсупова на такой поступок? Это, так или иначе… даже его воспоминания, юсуповские я имею в виду, спустя столько десятилетий, мне кажется, тоже не совсем верны. Может быть, они откровенны, но не совсем верны.

В. ПОЗНЕР: Да. Фигура, конечно, прелюбопытная.

А. СМОЛЯКОВ: Вы правильно сказали: фигура прелюбопытная. А давать такую внятную характеристику, я думаю, я бы не стал.

В. ПОЗНЕР: Если взять какую-либо пьесу – скажем, пьесу «На дне» — и представить себе, что ее поставили точно так же, с теми же актерами, с какими она была в премьере в 1902 году, и мы бы ее сегодня посмотрели. Мне кажется – может быть, я заблуждаюсь, и мне интересно, что скажете вы, — что мы бы смотрели ее с таким же восхищением. Потрясающие актеры, потрясающие режиссеры, потрясающая пьеса. Все, что надо. Но если мы посмотрим величайшее кино… я не говорю немое, ладно…

А. СМОЛЯКОВ: Хорошо, давайте так: Орсон Уэллс, «Гражданин Кейн».

В. ПОЗНЕР: Давайте. Возьмите только не нас с вами, а возьмите сегодняшнего человека, посадите его. Ему не покажется, что это как-то уже технически неинтересно, что это старье какое-то?

А. СМОЛЯКОВ: Да, покажется.

В. ПОЗНЕР: Вот в этом смысле все же кино в гораздо большей степени зависит от техники.

А. СМОЛЯКОВ: От техники, от социальных условий, от интенсивности нашей жизни.

В. ПОЗНЕР: Нет, подождите, социальные условия и театр…

А. СМОЛЯКОВ: Так или иначе. Я имею в виду, в которых мы живем, которые загоняют нас в определенное существование, в определенный ритм существования. От этого мышление становится другим по своей, как минимум, интенсивности. От этого — переменчивость взглядов. Обратите внимание, как в наше время у людей переменчивы взгляды, как короток тот…

В. ПОЗНЕР: Переменчивы – это вы имеете в виду что?

А. СМОЛЯКОВ: Переменчивы взгляды у людей на жизнь.

В. ПОЗНЕР: То есть сегодня так думают, завтра – эдак?

А. СМОЛЯКОВ: Да, да.

В. ПОЗНЕР: Это не у всех так.

А. СМОЛЯКОВ: Нет, я же… Владимир Владимирович…

В. ПОЗНЕР: Послушайте, вы играли в фильме «Вий», да?

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Кстати, вы Гоголя любите?

А. СМОЛЯКОВ: Очень.

В. ПОЗНЕР: Я вообще считаю, что Гоголь – это самый гениальный русский прозаик. Я отдаю должное, конечно же…

А. СМОЛЯКОВ: Льву Николаевичу и Федору Михайловичу.
В. ПОЗНЕР: Да. У Пушкина, кстати, проза недурна, скажем так. И у Лермонтова, скажем прямо, да? Но это что-то просто из ряда вон выходящее, непонятное. Ладно, бог с ним. Мы к этому придем еще. Так вот, «Вий». Вы рассказываете об этом и о том, что это 3D. И вы об этом говорите с каким-то, я не знаю, восхищением, не восхищением, но: «Вот, понимаете, 3D – это вот такое…». Ссылаетесь на то, что это только второй наш фильм в 3D, первым был «Сталинград» Федора Бондарчука.

А. СМОЛЯКОВ: Я там тоже снимался.

В. ПОЗНЕР: А потом вы говорите: «И вот «Аватар» — ледокол, проложивший эту дорогу…». И я думаю: неужели вы считаете, что это искусство? Причем тут 3D? Хорошо, еще один фокус, еще сделают так, что будет запах идти, потому что мы сможем нюхать.

А. СМОЛЯКОВ: Уже пробовали и это.

В. ПОЗНЕР: Ну и что? Разве в этом дело?

А. СМОЛЯКОВ: Владимир Владимирович, все-таки если говорить о кино, не надо забывать, что это, так или иначе… там должен или не должен, как говорится, кто как хочет… Но в такого рода кино должен присутствовать момент аттракциона. И он есть. И это порой неплохо. И, например, если после фильма «Вий» 3D кто-то обратится к книжке, к первоисточнику, ему это понравится, и он еще начнет читать и дальше Николая Васильевича – да ради бога. Я в этом не вижу ничего дурного.

В. ПОЗНЕР: И я ничего дурного не вижу.

А. СМОЛЯКОВ: А потом все-таки кино — не надо забывать, что помимо всего прочего это еще и визуальное искусство.

В. ПОЗНЕР: А как же! Это правильно.

А. СМОЛЯКОВ: И такого рода эффекты, они прекрасны. Правда, на мой взгляд, может быть, они не всегда уместны. Опять-таки в зависимости от материала.

В. ПОЗНЕР: Я скажу нашим зрителям, что реклама – это тоже визуальное искусство, не всегда уместное, а иногда очень даже. Так или иначе, сейчас будет реклама. Потерпите.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

В. ПОЗНЕР: Продолжая разговор об искусстве, вам кажется, что фильм Звягинцева «Левиафан» — это искусство? И второй вопрос: вас как русского человека задевает то, как он показывает Россию и русских? Или вы считаете, что это правильно и так далее? Потому что много споров, как вы знаете, вокруг этой картины. Вы ее видели?

А. СМОЛЯКОВ: Нет.

В. ПОЗНЕР: Тогда на этом закрываем вопрос. А то знаете, как говорят: «Я хоть и не читал Пастернака, но…». Не будем тогда, раз вы не видели. Вы хотите посмотреть?

А. СМОЛЯКОВ: Я обязательно ее посмотрю. Я, к сожалению, вот только недавно приехал… Там играет Леша Серебряков, мой самый близкий друг. Поэтому, так сказать, я в курсе и работы, и того, как это все проходило.

В. ПОЗНЕР: Воздержимся все-таки, да? Значит так, чуть-чуть отойдем от этого. Есть страна, есть государство. Для вас это одно и то же?

А. СМОЛЯКОВ: Нет, это разные вещи.

В. ПОЗНЕР: О стране вы говорите так: «Я люблю свою страну. Я много и подолгу где был, но всегда с радостью возвращаюсь. Пересекая границу, все же понимаешь, насколько по-разному строится жизнь у нас и за рубежом. Но вот минут десять прошло, и понимаешь, что все это твое, и никуда ты от этого не денешься. Хочется, конечно, жить цивилизованнее, чтобы в подъезде не мочой пахло, а духами. Кому-то и где-то это удается». У вас есть ответ на вопрос: почему у нас это удается только кому-то и где-то? В чем проблема, как вы это понимаете?

А. СМОЛЯКОВ: Я думаю, что проблема, наверное, в первую очередь в тех 70-ти годах, которые были, на мой взгляд, по части взращивания культуры внутри человека просто спущены, так сказать, канализированы туда, где находятся все нечистоты. И это печально. Потому что можно говорить о том, что где-то там росло производство чего-то, где-то мы уходили вперед и занимали лидерские позиции в мире, но по части культуры, так или иначе, я имею в виду в массовом понимании, мы все это дело отодвигали, отодвигали и отодвигали. Хотя были и всплески, и была прекрасная литература, и были прекрасный кинематограф и театр. Но все равно это имело очень малый сектор охватывания. И мне кажется, что в этом самая главная беда, потому что в результате этого человек теряет достоинство, теряет уважение, в первую очередь, к себе, а вследствие этого и уважение к другим и к миру. Это, мне кажется, очень печальная вещь.

В. ПОЗНЕР: Это довольно парадоксальная штука. С одной стороны, в этой самой стране, о которой мы с вами говорим и в которой в течение 78, по-моему, лет был тот строй, о котором вы говорили, был действительно выдающийся балет, правда же?.. И была литература, было прекрасное кино. И тогда можно сказать о том, что была культура и так далее. С другой стороны, я абсолютно с вами согласен, бытовая культура начисто отсутствовала. И нигде особенно не выдвигалось как что-то важное. Даже, более того, это считалось чуть-чуть буржуазным. Это очень любопытно, как эти две вещи сосуществовали.
Значит, смотрите, о государстве. О государстве вы так говорите: «Очень бы хотелось застать ситуацию, когда у нас государство будет для человека, а не наоборот. Боюсь только, случится это нескоро». Почему нескоро? А что этому мешает?

А. СМОЛЯКОВ: Я думаю, что эта инерция, о которой я говорил. Понимаете, когда я первый раз попал в Лондон, а я туда попал довольно-таки поздно, в позднем возрасте, я ехал в автобусе, и вдруг на остановке автобус почему-то «присел», и нормальная человеческая реакция – что-то случилось. Я выглянул в окно и спросил у жены, что происходит. Она не отреагировала на мой вопрос и сказала: «Наверное, там человек в инвалидной коляске въезжает». И я выглянул в окно – и действительно: осел автобус, выдвинулась платформа, на нее заехал человек в коляске, он въехал в автобус, убралась платформа, автобус поднялся и поехал дальше. Я рыдал. Потому что это — для человека.

В. ПОЗНЕР: Понял. Теперь еще ваша цитата, которая, я думаю, интересна будет нашим зрителям: «Конечно, всем нам хочется жить в счастливой стране. Иногда сегодня мне кажется, что есть проблески этого возможного счастья. Иногда опять наступает затемнение. Но ведь никто не говорит, что дистанция, которую мы все должны пройти до счастливой жизни, короткого размера. Она совсем-совсем не короткая». Вы вообще патриот? Вы себя считаете патриотом?

А. СМОЛЯКОВ: Смотря что вкладывать в это понятие.

В. ПОЗНЕР: А как вы понимаете это? Вы любите страну, это вы сказали.

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Вы это так понимаете?

А. СМОЛЯКОВ: Наверное.

В. ПОЗНЕР: Я ведь этот вопрос задаю не просто так, а потому что в последнее время много говорят о такой инициативе. Она, кажется, родилась в Самарской области, но это не имеет принципиального значения – она родилась в нашей стране. Идея такая: чтобы во всех школах России каждый первый урок во всех классах учащиеся пели Гимн Российской Федерации. Еще в классе должен стоять флаги и государственные знаки и так далее. Говорят, что это будет способствовать патриотическому воспитанию. А как вам кажется?

А. СМОЛЯКОВ: Мне кажется, что патриотическому воспитанию будут способствовать совершенно другие вещи. Например, чистота вокруг территорий, отведенных для мусора. Опять-таки чистота в подъезде. Именно на таком бытовом уровне. Так сказать, и дальше, и дальше, и дальше.

В. ПОЗНЕР: Я не очень хочу с вами залезать в политику, но, знаете, один человек говорил так: «Ты можешь сколько угодно говорить, что ты не интересуешься политикой, но имей в виду, что политика интересуется тобой». Никуда не денешься. Говоря о стране сегодня и о состоянии умов, хочу вспомнить слова моего коллеги, человека, которого я очень уважаю – Леонида Млечина, написавшего, что только за 1937 год осудили за шпионаж в Советском Союзе 93 000 человек. Как он пишет: «Сколько же шпионов обнаружили в стране! Больше, чем во всем остальном мире за всю историю человечества». То есть кишела шпионами. У вас нет никаких опасений, что что-то такое, отдаленно пусть, напоминающее сегодня существует у нас?

А. СМОЛЯКОВ: У меня есть много опасений. Даже они, наверное, может быть, касаются и меня лично, потому что, если так начать уверовать и следовать всему, что происходит, то лучше замолчать, потому что я боюсь… «Я боюсь» — это я громко сказал. Потому что нас принуждают молчать. Потому что если ты можешь сказать — тебя могут обвинить в разжигании, ты можешь что-то сказать – тебя могут обвинить в оскорблении, ты можешь сказать – тебя могут обвинить… И так создается ситуация, при которой человеку, в принципе, нужно молчать. Мне кажется, это неверная ситуация. Мне кажется, что человек на то и обладает мозгом, он обладает мыслительным процессом и обладает даром речи, чтобы говорить, чтобы чему-то радоваться и негодовать.

В. ПОЗНЕР: Еще один последний, скажем так, политический вопрос и на этом закончим. В одном интервью, когда вас спросили, что для вас Украина, вы как-то ответили очень определенно: «Ридна мать». А потом объяснили: «Я первый раз появился на Украине в 4 года и каждое лето лет до 14 проводил там. Правда, это, как сейчас принято говорить, русская часть Украины – Херсонская область, Нижнесерогозский район, село Демьяновка. Настоящая украинская деревня. Там жили бабушки, мои родственники». Что вы думаете вообще? Вот мы с вами разговариваем сегодня, посмотрим, что будет дальше. Но вот на сегодняшний день что вы думаете о том, что там происходит и произошло?

А. СМОЛЯКОВ: Мне кажется, что геополитика – это очень страшная и циничная вещь.

В. ПОЗНЕР: Вернемся к искусству, но все-таки через политику. Сейчас будет длинная цитата, но она того стоит, как мне кажется, просто очень интересная. Недавно английская газета, называется «The Guardian», очень известная и уважаемая в Англии газета, написала о том, в каких условиях продолжает работать Донецкий национальный театр оперы и балета «Донбасс Опера». Цитирую: «В городе, в котором вооруженные люди в камуфляже разъезжают по улицам на танках, который покинули больше половины жителей, в котором закрыты большинство магазинов и ресторанов, опера, казалось бы, не должна никого интересовать. Однако, как ни удивительно, городской оперный театр продолжает работать, хотя труппе месяцами не платят зарплату, все четыре дирижера уехали, а по дороге на работу певцы рискуют жизнью. «Даже если люди к нам не приходят, они знают, что театр открыт, и это уже очень хорошо. Жизнь от этого выглядит ближе к нормальной», — говорит баритон Сергей Дубницкий. «Когда вокруг все так уродливо, начинаешь особенно ценить красоту», — говорит 42-летняя медсестра Галина, приведшая в театр двух своих детей, чтобы их немного подбодрить. В октябре, перед началом нового сезона, Василий Рябенький, возглавлявший театр больше двух десятков лет, собрал коллектив и спросил, готовы ли они продолжить работу. Все сказали, что готовы, и договорились 4 октября дать «Летучую мышь». «Вход был бесплатным, и в очередях стояли сотни людей, — говорит заместитель директора театра Наталья Ковалева. – Люди переживали, что не могут попасть внутрь. В итоге мы пустили всех, кого могли. Люди сидели на ступеньках и стояли за кулисами. Две пожилые женщины упали в слезах перед директором на колени и начали целовать ему руки за то, что он открыл сезон». Через три дня 55-летний Рябенький умер от сердечного приступа. Коллеги уверены, что его сердце не выдержало стресса, вызванного тяжелой обстановкой». Это то, что написано в газете «The Guardian». Как вы думаете, все-таки искусство, красота может спасти мир?

А. СМОЛЯКОВ: Может.

В. ПОЗНЕР: Вы в этом уверены?

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Знаете, я это прочитал. Западная газета, английская. Да?

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Так, вернемся к театру и кино. Говоря о своей профессии, вы называете себя манипулятором. Это как? Например, политик – манипулятор? Журналист – манипулятор?

А. СМОЛЯКОВ: Конечно. Как это… расхожая фраза, вырванная из контекста…

В. ПОЗНЕР: Все-таки, манипулятор в каком смысле?

А. СМОЛЯКОВ: В хорошем смысле, безусловно. Если опять-таки держаться за это слово, то, конечно, манипулировать человеческими эмоциями, состояниями в данный момент. Это исключительно касается сцены.

В. ПОЗНЕР: Понятно. Вы вспоминаете, как однажды во время репетиции спектакля о Ван Гоге – еще не ставился, но вы уже репетировали – вы поехали в Кащенко, чтобы погрузиться в аутентичную среду. И там посидели с главврачом, повели разговор о ненормальных пациентах, о происхождении заболеваний. И он ответил вам так: «Андрюш, а если бы Достоевский был нормальным, написал бы он то, что написал?». И дальше вы добавляете: «И для меня все встало на свои места». Вы полагаете, что так называемый нормальный человек не может быть творцом? Что все-таки человек, который творит – Ван Гога вы взяли, особого человека, — это человек, который, так или иначе, в какой-то степени отклоняется от нормы?

А. СМОЛЯКОВ: Да, наверное, это все-таки так. Во всяком случае, творец, а тем более если уж говорить об индивидуальном творце, то, наверное, это да, это именно человек, отходящий от нормы. Поэтому нас и восхищает, нас и приковывает то, что он делает. Потому что если бы это было в нормальном русле, в нормальной жизни, то это можно было бы как-то даже и не заметить. Так или иначе, конечно, это отклонение от нормы. Мы сейчас не говорим о медицинском отклонении… Да, конечно, это отклонение от нормы. Безусловно.

В. ПОЗНЕР: Вы как-то сказали: «Если кто услышит, что я запел, или узнает, что я занялся режиссурой, застрелите меня». Значит, насчет пения говорить не будем, оставим это в стороне, но о режиссуре я все-таки спрошу. В какой степени, на ваш взгляд, имеет право режиссер вмешаться в ткань пьесы, в суть пьесы, потому что у него такая концепция, он так это видит?

А. СМОЛЯКОВ: Знаете, иной раз хочется сказать, что, наверное, никакого. Другой раз хочется ответить, что все зависит от таланта человека, от деликатности, от корректности, от той мысли, которую он хочет донести. Наверное, все-таки думаю, что художник, под этим будем понимать, что это человек одаренный, он может.

В. ПОЗНЕР: Я много раз встречался с людьми околотеатральными и театральными, и этот спор у меня с ними всегда возникал. Я привожу всегда один и тот же пример. В Театре Вахтангова много лет уже назад я пошел на пьесу Ростана «Сирано де Бержерак». Я обожаю «Сирано де Бержерак» как пьесу и вообще как человека. Он был философом, поэтом, реальным совершенно человеком.

А. СМОЛЯКОВ: Это вы с Астанговым смотрели?

В. ПОЗНЕР: Да нет, играл Максим Суханов. Я все-таки, конечно, пожилой человек, но не настолько. И, короче говоря, он выходил все время в пижаме. Нос у него был более-менее нормальный, и не было шпаги, насколько я помню. Для Ростана, безусловно, Сирано в пижаме выходить не может, это исключено. По его внутреннему состоянию он денди вообще, и так не ходят на людях и так далее. Нос – это важнейшая деталь и так далее. Да? Суханов – потрясающий актер, нет вопросов. Я не помню, кто был режиссером.

А. СМОЛЯКОВ: Если Максим, то, конечно, режиссером был Владимир Мирзоев.

В. ПОЗНЕР: Имеет право? Он – талантливый человек, Мирзоев.

А. СМОЛЯКОВ: Да, безусловно. Имеет.

В. ПОЗНЕР: Не знаю. Я всегда говорю: «Слушайте, напишите свою пьесу сами. Напишите свою пьесу «Сирано де Бержерак»…»

А. СМОЛЯКОВ: Иногда так хочется сказать. Но если художник в этом убедителен, если он вас убедил в этой своей интерпретации, то значит он имел на это право.

В. ПОЗНЕР: Ладно. Несколько вопросов, которые не имеют отношения ни к чему, а вообще, просто меня интересуют. У нас, помимо желания открыть тайны мозга, есть еще некоторые общие вещи – и вы, и я любим играть в теннис.

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Хорошо. Как часто вы играете?

А. СМОЛЯКОВ: Стараюсь раз в месяц хотя бы…

В. ПОЗНЕР: Сколько?!

А. СМОЛЯКОВ: Раз в месяц.

В. ПОЗНЕР: Ладно. Я человек незанятый, я могу больше. Скажите, кого из теннисистов вы особо любите?

А. СМОЛЯКОВ: Я люблю Марата Сафина, я уважаю его. Просто он еще интересен как фигура с точки зрения спортивной психологии. А вот из старых я очень люблю Штеффи Граф, если говорить о теннисистках. Гениальная женщина.

В. ПОЗНЕР: Конечно, замечательная, выдающаяся.

В. ПОЗНЕР: Хорошо. Вы когда-то очень много играли в волейбол, можно сказать, профессионально.

А. СМОЛЯКОВ: Практически окончил ДЮСШ.

В. ПОЗНЕР: Вы еще играете? Бывает?

А. СМОЛЯКОВ: Вот уже где-то пять лет просто не выходил на площадку совсем.

В. ПОЗНЕР: Спорт — для вас это что?

А. СМОЛЯКОВ: Это возможность чувствовать себя человеком.

В. ПОЗНЕР: К эмансипации плохо относитесь? У меня такое впечатление, где-то вы написали.

А. СМОЛЯКОВ: Я думаю, что в какой-то момент они перебрали.

В. ПОЗНЕР: Ваши слова: «Времена Ван Гога, который при жизни практически ни одной картины не продал, но, тем не менее, как-то жил и творил, они все-таки уже остаются в истории». А какие сейчас времена?

А. СМОЛЯКОВ: Вы знаете, сейчас мне кажется, что люди, что-то воспроизводящие, они хотят иметь, как минимум, финансовый успех сию секунду.

В. ПОЗНЕР: Все и сейчас.

А. СМОЛЯКОВ: Да.

В. ПОЗНЕР: Марсель Пруст, узнав, что вы у меня будете, просил передать следующий ряд вопросов. Первый вопрос: ваша главная слабость.

А. СМОЛЯКОВ: Не знаю.

В. ПОЗНЕР: Может, у вас нет слабостей?

А. СМОЛЯКОВ: Есть, наверное.

В. ПОЗНЕР: Вы не знаете, какая?

А. СМОЛЯКОВ: Главную не знаю.

В. ПОЗНЕР: Хорошо. Если бы дьявол предложил вам бессмертие безо всяких условий, согласились бы?

А. СМОЛЯКОВ: Нет.

В. ПОЗНЕР: Какую добродетель вы цените выше других?

А. СМОЛЯКОВ: Порядочность.

В. ПОЗНЕР: Любимый персонаж, которого вы так и не сыграли?

А. СМОЛЯКОВ: Раскольников.

В. ПОЗНЕР: Какую черту вы более всего не любите в себе?

А. СМОЛЯКОВ: Вспыльчивость, наверное.

В. ПОЗНЕР: А в других?

А. СМОЛЯКОВ: В других – наверное, отсутствие порядочности.

В. ПОЗНЕР: Какое качество вы более всего цените в мужчинах?

А. СМОЛЯКОВ: Умение молчать.

В. ПОЗНЕР: А в женщинах?

А. СМОЛЯКОВ: Аналогичное.

В. ПОЗНЕР: С кем из когда-либо живших людей – писателей вы бы хотели встретиться? Если бы имели возможность с кем-то из когда-либо живших писателей. С одним.

А. СМОЛЯКОВ: С Роменом Гари.

В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед Всевышним, что вы ему скажете?

А. СМОЛЯКОВ: Ничего.

В. ПОЗНЕР: Это был Андрей Смоляков. Спасибо большое.

А. СМОЛЯКОВ: Спасибо.