Вопрос: Я приехала из Таллина, у нас крокодилов нет, поэтому приглашаю. Для меня было неожиданностью приехать сюда, и вдруг я стала думать: какой вопрос я задам Владимиру Владимировичу? «Прощание с иллюзиями» я прочитала, за Познером слежу регулярно. И вдруг мне стало интересно: если бы лет через сто задавали бы вопросы не Марселя Пруста, а вопросы Владимира Познера. Интересно, какие бы были это вопросы. Назовите хотя бы несколько.
В. Познер: Я вам открою один секрет: ведь вопросы, которые я задаю, – это же не его вопросы на самом деле. Вот имейте в виду: в конце XIX века была такая салонная игра, когда составляли списки с такими вопросами, их раздавали, и люди в письменном виде отвечали. И когда Марселю Прусту было 15 лет, он заполнил такую штуку и так интересно отвечал, что это просто все сохранилось. И когда ему было двадцать, повторно уже он отвечал на эти вопросы, 35 вопросов. И в моей книжке, которая называется «Познер о «Познере», – там просто приведены эти вопросы и его ответы. Так что я задавал бы эти вопросы, и некоторые вопросы я задаю. Но многие вопросы мои собственные. Стал бы я задавать другие через сто лет? Не знаю. Наверное, может что-то возникнуть. Ведь в принципе все эти вопросы вечные. Они не связаны с сегодняшним днем. И особенно мне интересен этот последний вопрос: «Интересно, что вы скажете, когда окажетесь перед Господом». Все знают, что я его задам, все вроде бы готовятся, и никто не может сразу начать отвечать. Ну, есть такие: вот в последней моей программе, вчера, которая мне дико не понравилась: молодой человек Сергей Шаргунов. Я его не читал. Виноват, но мне сказали: ну, писатель, интересно – молодой, 34 года. Он вспомнил Грибоедова по ходу дела, а я из-за этого вспомнил Молчалина. Ну просто точно! Абсолютно. Он думает, как бы сказать то, что понравится. Это точно. Он думает о том, какой он. Какой он красавец, и какой он умный, и какой он передовой… Это точно. А если бы программа называлась не «Познер», а называлась она, например, «Проханов», он бы отвечал по-другому. Это совершенно точно. Он меня очень, очень разочаровал. Это я вспомнил в связи с его ответом («Когда вы будете перед Богом…») – ответ какой-то был литературный, не понравился мне. Некоторым понравился, к моему удивлению. Но я не люблю, когда не получается программа.
Вопрос: А вот как героев выбирают – скорее всего, ваша команда и вы. Как вам можно предложить интересную тему, интересных людей, чтобы сделать программу?
В. Познер: Это должен быть человек, который представляет общественный интерес. Если его никто не знает, то никто его не будет смотреть. Скажем, у меня в программе будет Иван Иванович Иванов.
Вопрос: Когда вы делаете интервью, это очень интересно – вы так умеете его провести так, что человека видно. Когда вы делаете фильм по стране… вот фильм об Англии, когда вы говорите со Стивеном Фраем, как вы рассказали об английском юморе, интересно. И я бы очень хотела, чтобы вы сняли фильм об испанцах, это моя мечта…
В. Познер: Ну хорошо. Вы знаете, у нас сейчас некоторый кризис жанра, потому что мы сейчас работаем над фильмом, у нас постоянная команда, она постоянно со мной – с 2006 года, и есть вопрос: ну, а дальше что? И непонятно. Кто-то сказал: а давайте о Грузии. Я очень люблю Грузию, но… сколько серий можно сделать о Грузии? Ну, грузины, наверное, считают, что очень много. Не знаю. Потому некоторые говорят: давай о Японии. Япония очень интересна, но я-то не могу о Японии, потому что я ничего не понимаю о ней вообще. Я был в Японии и понял, что я ничего не понимаю. Просто ничего. Поэтому – нет. Бесполезно, надо быть в теме. Я думал об Испании. Я очень люблю Испанию, очень. И бывал там, и ездил очень много. Но не знаю, пока не решил. Я думаю об этом. Может быть, Скандинавия, не одна страна, а вообще Скандинавия. Ну, такие скучные… не все, правда. Но вообще-то скучновато. Посмотрим.
Вопрос: Хочу вернуться к началу вечера, где мы упомянули «Левиафана» и «Дурака». Два фильма прошли, при этом об одном говорят много, а о другом – не очень. Как вы считаете, что между ними общего и что – разного?
В. Познер: Между ними нет ничего общего. И мне «Дурак» гораздо больше понравился, чем «Левиафан». Но так как нет дискуссии особенной по «Дураку», то я не стал говорить. Хотя сказал – посмотрите обязательно. Это другой фильм. Тоже хохотать особенно не будете. Но это другое, даже не хочу особенно в это вдаваться. Но лично мне это гораздо ближе.
Продолжение вопроса: Мне показалось, что в «Левиафане» нет ни одного положительного героя, а в «Дураке» нет ни одного отрицательного. Вы со мной согласны или нет?
В. Познер: Нет, конечно. Вообще, положительный герой, отрицательный герой – я вообще не очень понимаю, что это такое. И почему герой? Персонаж – да. Почему в «Левиафане» нет персонажа с какими-то вещами, которые тебя трогают? Есть они! Другое дело, что эти люди находятся в таких обстоятельствах, что они делаются такими. Посмотрите, мальчик остается один. Папу посадили за то, что он якобы убил сожительницу, но вы знаете, что он ее не убил – она покончила с собой. И тогда друзья его папы приходят к мальчику (ему уже лет 14) и говорят: «Слушай, давай ты будешь жить с нами». А то его отправят в детдом. А он говорит: «А почему? Зачем это вам надо?» И тогда женщина говорит ему: «Но они ж дружили. И с твоей матерью, которая умерла, еще до того… Мы ж тебя помним вот таким маленьким. И с твоим папой…» И тут ее муж, который работает в полиции, говорит: «Я пойду покурю», – он плачет. (Реплика: «…Да, но при этом они ж подозревают его отца»). Да, они подозревали, а что – они плохие из-за этого? И дальше мальчик говорит страшную фразу: «Но вам за это будут платить – поэтому?» Вот что сделали с эти мальчиком! Нормальные люди говорят – давай ты с нами будешь жить, а он: ага, будут платить. Это не об отрицательных героях, это о том, что делают с людьми. Кто делает? Левиафан. Кто такой Левиафан? Государство. Вот о чем на самом деле этот фильм. И нельзя рассуждать на уровне «положительно-отрицательно». Другое дело, что мне подход в «Дураке» гораздо больше нравится. А кто из них талантливей – это вопрос.
Вопрос: Может быть, вопрос немножко не совсем по теме. Здесь все поклонники вашей эрудиции, ваших интервью. Вы очень элегантно всегда одеты. У вас есть какой-то ритуал, как вы сохраняете себя так? Ваша мама, вероятно, привила вам вкус в одежде. Вот этот стиль – про это вопрос.
В. Познер: Когда меня об этом спрашивают, я всегда говорю: «Мастер и Маргарита» – читали? Воланда знаете? Вот, как-то мы с ним встретились… но это я в шутку. Смотрите. Мой папа умер в 66 лет. Его старшая сестра умерла, когда ей было 93. Его младшая сестра умерла, когда ей было 96. С маминой стороны. Мама умерла, когда ей было 75. Одна ее сестра умерла, когда ей вообще не было 50. Но она жгла свечку со всех сторон одновременно. Старшая сестра Кристиан умерла, когда ей было 83. Еще одна – в 96. Гены, конечно. Это точно, я в этом убежден абсолютно. Но, конечно же, имеет значение, как ты рос, как ты питался. Наша мама без всяких лишних слов очень за этим следила. Я жил в Америке (Павлик родился там, но он уехал совсем маленьким) довольно долго. Джанк-фуд и тогда существовал? – Нет. Кока-кола? – Нет, вообще нет. Утром – в это время, обедать – в это время, ужин – в это. И никаких разговоров. Ложиться спать – до 16 лет в полдесятого! Лекарств вообще почти не давать, только лимон, горячий чай, мед… Я думаю, что это тоже имеет значение. Еще – тщеславие: хочу хорошо выглядеть. Хочу. Когда этим пренебрегают, у меня вызывает это отторжение. Я этим занимаюсь. Конечно, потому что мне это нравится. Когда люди занимаются тем, что им не нравится, – я шляпу снимаю. А я люблю. Теннис три раза в неделю, фитнес два раза в неделю (вот сегодня было) – до пота. Я люблю красиво одеваться. И если я могу себе позволить потратить на это деньги, я их трачу. Мои деньги, я их заработал. Вот я купил этот пиджак. При этом, может, не смог купить что-то другое – не важно. Мне нравятся женщины. Грех, что ли? И последнее: я обожаю свою работу. Я знаю, что это мое, и я знаю, что я это делаю хорошо.
Вопрос: Очень волнуюсь, трудно задавать вопросы лучшему интервьюеру так, чтобы было интересно. Итальянцы верят, что можно найти определения: человеку, городу – найти какое-то слово, которое очень точно выражало бы самую суть. Какое такое слово могло бы быть вашим определением?
В. Познер: Чтоб меня определить? О, трудно… Вы знаете, есть такая игра: если бы он был бы деревом, то каким? Это еще куда ни шло. Ну, нет, это очень трудно. Правда, очень трудно. Одним словом определить – все-таки это сложная штука. И поскольку я не могу ответить, – вы сами определите как-нибудь. Но ведь я себя знаю гораздо лучше, чем вы меня знаете. И я знаю очень много о себе, в том числе совсем не внешнего и не обязательно привлекательного. Об этом, наверное, никто не написал так, как Достоевский. И если ты вообще склонен читать Достоевского (а я склонен), то я думаю, ты начинаешь на себя смотреть не так, как ты смотрел до того, как читал Достоевского. Я думаю, он был очень плохим человеком, потому что он так разбирается в том, что плохо… так может только очень плохой человек. Так как я не ответил на ваш вопрос, я готов ответить еще на один.
Вопрос: Какие у вас творческие планы, ближайшие? (смех в зале)
В. Познер: Это я очень люблю. Мне все говорят – ну напиши книгу об Англии, напиши. Фильм-то хороший. Я думаю – может быть. С другой стороны, у меня есть книжка «Прощание с иллюзиями», это, может, моя главная книга, и я думаю все-таки – может быть, написать что-то такое более основательное, выразить все то, что происходит со мной, через меня и так далее. Не знаю, но вот такие планы. Остальное, конечно, – программа, фильм – это все из области не главного. Что-то написать.
Значит, теперь мы с вами встретимся, иншалла… (смех в зале)
Да, я же был в Иерихоне! Это довольно непросто и немножко страшновато. Я просто вспомнил «иншалла», потому что, когда они разговаривают, это слово очень часто возникает, причем даже не у мусульман. Один человек, прадед которого придумал современный иврит, сказал мне (он бывший разведчик): «Вы знаете, какой самый красивый язык?» «Да, французский» «Нет, арабский. Он такой красоты! Он – океан! Мой иврит – капля в этом океане. Это язык поэзии». Он так все это рассказывал, что я подумал – поучить арабский, что ли? И потом я стал слушать, как они говорят, арабы. И потом ведь я брал интервью у арабской женщины, чей сын был убит снайпером израильским (я брал и интервью у еврейской женщины, чей сын был убит арабским снайпером). И она так говорила – я ни одного слова не понимал, но все понимал, что она говорит. Невероятно экспрессивный! Я был просто заворожен. Она говорит, и говорит, и говорит, а я ни одного слова не понимаю, но очень красивый язык!
Так что «иншалла». И еще могу сказать – «бесэдер». Что означает – «все будет хорошо», но это уже иврит.
Из выступления Владимира Познера в «Жеральдин» (03.02.15).
При использовании текста активная ссылка на сайт «Познер Online» обязательна!
