Владимир Познер: Родина формально очевидна: я родился во Франции, в Париже — это и есть моя родина. Где я себя чувствую в наибольшей степени у себя? Можно сказать: скорее всего — во Франции. И одновременно — в Нью-Йорке. Но именно в городе Нью-Йорке, а не в Америке вообще. В Америке я себя вообще не чувствую дома, особенно в некоторых ее частях — тех, которые называются Middle America. Это отсталая, темная, если не сказать — страшная часть страны. Так что вот Франции, наверное, в Нью-Йорке. Ну и в моей квартире в Москве.
Дмитрий Дубов: Вот человек говорит о себе: я еврей, я француз, я немец, я американец — польских кровей, русских кровей, ирландских кровей…
Владимир Познер: Да, конечно, говорит так.
Дмитрий Дубов: А Владимир Владимирович Познер что скажет о себе?
Владимир Познер: Да я помесь. Я не чистая порода. Я дворняжка. Я чувствую в себе, конечно, французское начало, скорее всего, из-за матери, которая была француженкой без всяких сомнений и поселила во мне вот это чувство. Я вырос в Нью-Йорке, я был, как говорят в Америке, the all-American kid from New York city, то есть настоящий «всеамериканский» парень из Нью-Йорка. Я в себе и это чувствую.
Но я не могу сказать, что я француз с американским оттенком или с русскими или еврейскими корнями. Это будет неверно. Проще американцу, чьи родители откуда-то приехали, сказать: я американец с немецкими корнями. Ну и нормально.
Я вчера как раз разговаривал с одним очень интересным человеком и задал ему вопрос: а все-таки еврей — это кто? Ответ был, на мой взгляд, очень правильным: еврей — это тот, кто себя чувствует евреем. Который говорит: да, я — еврей.
Дмитрий Дубов: Или я напомню ваш разговор с Шимоном Пересом, который сказал: если вы не знаете, кто вы, то вы, скорее всего, еврей…
Владимир Познер: Это было очень остроумно со стороны господина Переса, но все-таки, если говорить серьезно, вот это определение — я себя чувствую таким и поэтому я таким являюсь — я, по крайней мере, считаю очень точным. Я чувствую себя отчасти французом. Отчасти я чувствую себя американцем. Я не чувствую себя русским.
И не чувствую себя евреем, хотя должен внести некоторую поправку: когда я сталкиваюсь с антисемитизмом в любом виде или когда я вижу на экранах телевизора документальные или архивные материалы, связанные с Холокостом, я испытываю такой гнев, такую ненависть, а иногда плачу от того, что исправить то, что произошло, я не могу и ничем помочь не могу, то я начинаю думать, что, может быть, как раз во мне в этот момент говорит еврейское начало… А может, и нет, я не знаю, что говорит…
Дмитрий Дубов: Я бы хотел от этого разговора о национальности перейти к разговору о таком понятии, как родина. Вы пишете, что покинуть родину человек может лишь по одной по-настоящему убедительной причине: из-за невозможности более жить там. Он не уезжает за молочными реками, он уезжает от чего-то потому, что жизнь удушлива.
Владимир Познер: Потому, что он не может там жить. Не желает, не может…
Дмитрий Дубов: Россия — не ваша родина, но так случилось, что именно в России вы прожили большую часть вашей жизни. Вы все еще считаете, что пока не настало время вам уезжать оттуда?
Владимир Познер: Что значит «настало время»? То есть настало ли такое время, когда я больше не могу там жить? Нет, не настало. У меня прекрасная работа, которую я обожаю и которая, я чувствую, важна для многих людей. Я сужу об этом по тому, как меня встречают, куда бы я ни приезжал. Кроме того, моя жена родилась в Москве, и ее работа связана с Россией очень тесно. Она промоутер и привозит выдающихся музыкантов из других стран в Россию. Поэтому мне уехать непросто. Но я допускаю вполне, что ситуация может оказаться такой, когда я сочту, что я должен уехать.
Дмитрий Дубов: Именно об этом я и хочу спросить. Я не говорю о вас лично, я говорю об атмосфере, которая меняется в России в последние годы…
Владимир Познер: Это будет тогда и в том случае, если я пойму, что я больше не могу работать так, как я работаю. Если я буду лишен этой возможности. Потому что в значительной степени смысл моей жизни — в работе. И если я не смогу ее делать, тогда я буду жить там, где мне… ну как вам сказать… более всего уютно. А это будет в Париже.
