То, что происходит сейчас в мире, — это не холодная война. Так считает известный журналист Владимир Познер. И обосновывает он этот свой тезис просто: если раньше был конфликт между двумя идеологиями — советской и западной, то сегодня схлестнулись геополитические интересы. И к чему это все приведет, он прогнозировать не берется. Владимир Владимирович снимает фильм «Еврейское счастье» об Израиле. Мы, конечно, не могли упустить возможности встретиться — проговорили мы с ним сегодня 40 минут. Предлагаем вашему вниманию полную версию интервью Владимира Познера для израильской телекомпании «9 канал«.
Дмитрий Дубов: Жизнь каждого из нас — это своя особенная история. Я, например, в 18 лет оставил дом, родителей и уехал в другую страну, чтобы пройти через кибуц на юге Израиля и работу на чугунолитейном заводе под Хайфой к учебе в Иерусалимском университете. У нас здесь вообще много таких историй, и при этом каждая из них действительно уникальна. Но история вашей жизни даже на этом фоне выглядит как приключенческий роман. Ну согласитесь, мало кто может похвастать такой концентрацией имен и событий — от работы с Маршаком до присутствия на предвыборной речи Франклина Делано Рузвельта. Скажите, вы довольны своей жизнью и довольны ли вы в этой вашей жизни самим собой?
Владимир Познер: На этот вопрос можно ответить очень коротко и сказать «да», потому что было бы странно сказать, что я недоволен жизнью. Но если бы я говорил более подробно, то это было бы не так однозначно. Такая жизнь предъявляет очень много к человеку, и иногда она полна страданий.
Когда тебя вырывают из твоей среды, когда ты лишаешься всех друзей, причем, как выясняется часто — навсегда, когда ты чужак и тебя не принимают, а ты хочешь, чтобы тебя принимали как своего (можно продолжить этот список), все непросто. Поэтому да, доволен, но сказать, что нет шрамов, я никак не могу.
Дмитрий Дубов: В вашей книге «Прощание с иллюзиями» вы не только рассказываете о себе, но и рассуждаете о судьбах людей и народов. Практически в самом начале книги вы пишете о природе русского народа. Будучи рядом, но как бы со стороны, потому что, как вы сами написали, вы ощущали, что по сути своей вы — не русский. Может быть, в том, что Россия была, как вы сказали, «беременна» Возрождением, но так и не разродилась им, виноваты не татаро-монголы, а то, что Россия не была, не есть и не будет Европой? Может быть, действительно у нее свой, особый путь?
Владимир Познер: Я так не считаю, поэтому я написал то, что написал. Я считаю, что отчасти в этом повинен выбор православия, а не католицизма. Ну и во-вторых, конечно же, татаро-монгольское иго — все-таки двести пятьдесят, а то и триста лет, и оно полностью поменяло народ, изменило его вектор, направленность движения…
Нет, для меня Россия, безусловно, — Европа, и для меня главными показателями принадлежности к тому и другому являются культура и искусство, они более всего об этом говорят. Русская литература, безусловно, — европейская литература. Русская музыка, безусловно, — европейская музыка, и русская живопись… Поэтому у меня нет сомнений в этом. Но с Россией приключилась, на мой взгляд, беда, трагедия в лице этих вещей, которые произошли и отбросили ее, действительно сделали ее другой. И от которых она, опять-таки на мой взгляд, до сих пор страдает.
Дмитрий Дубов: Но ведь и то, что сегодня происходит, — тоже отбрасывает Россию от Запада…
Владимир Познер: Вот здесь сложнее. Во-первых, я не очень люблю это слово — «Запад», здесь слишком много разного включено… даже вдруг оказывается, что Япония — это Запад, что вообще как-то вызывает у меня улыбку…
Здесь больше, на мой взгляд, замешано геополитики и вопросов национальных интересов, чем чего-либо другого. В конце концов, когда — в кавычках — «Запад» бомбил Сербию, я не вижу в этом ничего такого, что бы отличало Запад от России. Просто другие интересы. Но методы чрезвычайно похожи.
И методы эти можно перевести в очень простую аксиому: там, где сила, — там правда. Кто сильнее, тот и прав. К сожалению, вот эта политика сегодня главенствует, она продолжает существовать. А всякие соображения этики, морали и прочих других высоких понятий — что-то я их не очень вижу.
Дмитрий Дубов: То есть вот по этому вектору — «права сильного» — сегодня ведется политика?
Владимир Познер: Конечно. И очень давно, кстати говоря. Но сегодня это продолжается.
Дмитрий Дубов: Я хотел бы вернуться к вам. Когда вы рассказывали про вашу первую любовь — к американке ирландских корней, вы написали, что всегда имели слабость к ирландцам. Может быть, потому, что сравнивали ирландцев и русских? По настроению, по любви к алкоголю и дракам…
Владимир Познер: Ну, я говорил, что у меня слабость к ирландкам, и это не то же самое… (Смеется.) А слабость заключается в том, что я обожаю этот медный цвет волос, которым они часто отличаются. При этом у них абсолютно белая кожа, без намека на какие-либо другие… ну, как сказать… что ли, дефекты, которые часто бывают у рыжих.
Но действительно я нахожу, что ирландцы и русские похожи. По взлетам и падениям настроения, по литературному дару, по любви выпить, по любви подраться. По стремлению к дружбе. Очень похожи. И многое нравится мне в этом. Другое дело, что я — увы или не увы — в какой-то момент должен был признаться себе в том, что я — другой. Что мне это не свойственно. Но это совершенно не означает, что это мне не нравится. Это вопрос другой…
Дмитрий Дубов: И вот здесь я хочу вас спросить, Владимир Владимирович, кто вы по национальности? Или, вернее, так: кем вы сами себя ощущаете? И где ваша родина?
