— Женя, нет элиты. И виноват Сталин, который уничтожил русскую элиту. Интеллигенция даже на английском языке называется inteligencia, потому что нет этого нигде, это как алмаз, который формируется из самого мягкого вещества, который называется углерод, но под колоссальным давлением, и получается вот самое твердое вещество. Его очень мало, оно драгоценное, но вот оно так получается. Русская интеллигенция — это тот же алмаз. Но, в конце концов, этот алмаз разбили к чертовой матери, и другого не стало. Это не просто эрудиция, это совершенно другое отношение к стране, к обществу, к людям и прочее. Это и есть элита. В других странах нет интеллигенции, но есть элита. И поэтому мы имеем то, что имеем, и ничего с этим не поделаешь.
— И тем не менее выбор есть у каждого человека.
— Я согласен, конечно, у каждого есть выбор. У вас — свой, у меня — свой. Ни от кого нельзя требовать, чтобы он шел на баррикады, каждый делает свой выбор. Я знаю, что иные считают, например, что я приспособленец, что я должен был хлопнуть дверью, уйти. Пускай считают, меня это совершенно не трогает. Я знаю, что я делаю, я знаю, для чего я это делаю.
— Для чего?
— Я убежден, что то, что я делаю, — позитивная вещь — чтобы люди думали. Я считаю, что это позитивное влияние. И прекрасно понимая ваш вопрос насчет Геббельса, это тоже выбор. Я еще раз говорю, я не работаю у Геббельса, и у нас не фашистская диктатура. Ваш журнал выходит. С трудом, со страданиями, но он-таки все-таки выходит, будучи абсолютно оппозиционным и порой довольно резким. И «Дождь» при всех страданиях продолжает выходить. И «Новая газета» продолжает выходить. При всем том, что мне нынешняя атмосфера глубоко отвратительна, я не могу сказать, что это то же самое, что было тогда (в советское время), потому что я очень хорошо помню, что было тогда. И вы тоже помните.
— Мне кажется, что при Брежневе были понятные правила игры, сейчас они значительно более расплывчатые.
— Правила простые. Если вы хотите по той или иной причине работать, например, на государственном телевидении, то вы понимаете, что, скажем, публично критиковать Владимира Владимировича Путина вы не можете. Нет, вас не посадят, конечно, но выгонят. Где-нибудь вы устроитесь. Тогда было намного страшнее. Тогда стучали со страшной силой и с результатом. Ведь я был невыездным почти 40 лет. 40 лет! При том, что я не был никаким диссидентом. Более того, я был пропагандистом, я был «за», я верил долго. Но я отказался сотрудничать с КГБ, и мне сказали: «Вы нас попомните». Что было правдой. Сейчас этого нет. Главное, что было тогда и что есть сейчас, это полная незащищенность. Если захотят с тобой что-то сделать, то никаких шансов у тебя нет, кроме как бежать. Все.
— Почему вы не уезжаете? Вы гражданин Франции, гражданин США, дочь у вас в Германии.
