О Германии
— Вы сняли весьма резкий многосерийный фильм о Германии, что вызвало немало критики. Эта страна стала домом для вашей дочери и внуков, но вы ее совершенно не принимаете?
— Знаете, каждый раз, когда я вижу документальные ленты, связанные с концлагерями и с гетто, и то, что там происходило, я начинаю рыдать. Я не могу это выдержать. И когда я думал, а почему я рыдаю, я понял, что я рыдаю от бессилия. И тут возникает такая волна ненависти… Я бы всех их положил, всех до последнего. И, видимо, это сидит очень глубоко. Я не могу простить, не могу ни при каких обстоятельствах, и забыть не могу, и не забуду никогда. И хотя меня-то это не задело, ну моего деда расстреляли за то, что неправильная фамилия. И потом, конечно, вот эта немецкая точность, расчетливость, как побольше убить и поменьше потратить… Меня захлестывает. Захлестывает, я сам признаю это. И меня — да, ругали за это. И — на здоровье.
— В книге вы пишете о том, что в немецких концентрационных лагерях после победы НКВД организовал уже свои лагеря — и в Бухенвальде, и в Заксенхаузене, через которые прошли десятки тысяч немцев. А в фильме об этом ни слова.
— Потому что фильм о Германии.
— А не потому, что он вышел в путинское время?
— Вы просто меня не понимаете совершенно… Это фильм именно о Германии, серьезная попытка понять, как может народ такой страны, с такой колоссальной культурой — как они могли пойти за этим смешным, пускай с определенным шармом, усатым человечком? Как они могли? И как они могли поддерживать все то, что происходило? Они знали — это все сказки, что немцы не знали (про лагеря и печи), — они знали. Это поразительно интересная тема, потому что это значит, что любой народ может до такого дойти. Но: внук мне рассказывал, что в школе им объясняли, что виноват не только Гитлер и не только нацистская партия, и не только приспешники, а что виноват немецкий народ, потому что он поддержал это. Перед этим я снимаю шляпу — и об этом я говорил в фильме.
К сожалению, наверное, я никогда не сделаю фильм о России. Не сделаю, потому что глаз замылен: его должен делать иностранец. Знаете, когда моему внуку, который живет в Германии, было 10 лет, он приехал в Россию, мы поехали на дачу, он увидел столб электрический и спросил меня: «Вова, а почему столб кривой?» Я посмотрел: действительно кривой, но раньше я не видел, что столб стоит криво, а он привык, что в Германии столбы стоят прямо. То есть я в фильме о России мог бы быть вторым голосом, я могу объяснить, почему «столб криво стоит», но я не увижу, что он кривой. Поэтому я не могу снимать. Хотя мне есть, что сказать. Никогда не покажут — это вопрос другой.
И вообще, чтобы вы имели в виду: наличие или отсутствие Путина или не Путина для меня не играет роли. Мне могут не дать что-то сделать, это могут. Но чтобы я сам себя цензурировал? Я не безрассудный человек, я не стану специально подвергать себя или своих близких опасности, специально, чтобы показать: эх! Потому что я всегда думаю: а какой результат, какая цель, чего я хочу добиться этим. Я обязан об этом думать, потому что есть люди, которые от меня зависят. Но просто тот факт, что это может не понравиться Владимиру Владимировичу, ну, ей Богу, это для меня не соображение.