Ю.ЛЮБИМОВ: Серый.
В.ПОЗНЕР: Вас не уволили, но вы сами, как бы, уволились. И вы бы хотели, чтобы это закрасили?
Ю.ЛЮБИМОВ: Нет, не хотел бы. Почему? Это очень много прекрасных людей, которые ушли из жизни. Почему же их я должен?..
В.ПОЗНЕР: Но вообще, это же память.
Ю.ЛЮБИМОВ: Память. Нет, не хотел бы. И когда до меня доходят всякие слухи, что они хотят эту, предположим, где портреты на досках… Нужно сделать белую стену, это всё снять. Обыкновенных таких выскочек, которые не понимают даже, где они работали. И, конечно, когда такое происходит, я вам и привел цитату Константина Сергеевича. И почему, например, наш мир актерский, режиссерский… Единственный человек, который не писал доносов, это был Качалов. Один! А остальные писали, что он уже старый, он не может с Немировичем, мы – молодые люди.
В.ПОЗНЕР: Это вы точно знаете?
Ю.ЛЮБИМОВ: Да, точно. Вы можете это проверить.
В.ПОЗНЕР: Вы знаете, меня поразили ваши слова, которые были сказаны вами всего лишь 4 года тому назад в 2009 году. Вас спросили: «Юрий Петрович, вы себя чувствуете легендой?» И вы ответили: «Я чувствую себя старым загнанным волком. Вот и всё». Вы так ответили. А я подумал: «Если б вы так ответили до горбачевских времен, когда, действительно, вас загнали так, что…» А тут, вроде бы, все неплохо, все-таки, какой-то сдвиг. Но почему вот такое чувство? И у вас сейчас такое чувство?
Ю.ЛЮБИМОВ: У меня странный, может, детский ответ какой-то. А зачем театр вы разорили? Вроде, я полвека занимался. В какой-то мере я же понимаю, что я расширил горизонт, красочный, что ли.
В.ПОЗНЕР: Несомненно.
Ю.ЛЮБИМОВ: Что это не политика, это мой внутренний мир, который давался мне особенно хорошо в книге, которую не я написал, а эти педагоги написали. Это кто читал, резюме было потрясающее: «А когда вы успели репетировать? Вас же все время вызывали и чистили. А когда же вы работали-то? Там впечатление, что каждый день вас куда-то вызывали». А умные люди, которым, все-таки, нравилось мое искусство, оттуда… Они речи писали. «Зелененькие» их называли. Они за меня заступались. И говорили: «За что вы его так кроете-то?»
В.ПОЗНЕР: А за что? Как вы думаете, за что?
Ю.ЛЮБИМОВ: Вы меня поймете, я думаю. Что я на их мышлении, кто руководит, я оказался чужим. Что не так я, как-то по-своему. А надо бы, чтобы заставить его, чтобы он так же. Но это уже нельзя, это запрещено. Ломать внутренний мир человеку – это, извините, историей довольно раскрыто, достаточно.
В.ПОЗНЕР: Известно, что вы не ломались, это понятно, и не прогибались (это тоже известно). Кстати, таких примеров не очень много.
Ю.ЛЮБИМОВ: Почему? Иногда я торговался.
В.ПОЗНЕР: Торговаться – это другое совсем. Я вспомнил Горбачёва. Кстати, хочу вас спросить, а как вообще вы относитесь к Горбачёву?
Ю.ЛЮБИМОВ: Скорее всего, никак. Мне было больно… У меня шла премьера в Германии. И вдруг в ложу, где я сидел на премьере, открылась дверь и директор театра со своим штабом (потому что премьера) с бутылкой шампанского, со слезами на глазах: «Вас пустили в Россию. Вы снова обрели родину». Они плакали. А я – нет. Я задумался глубоко, чего мне делать.
В.ПОЗНЕР: А почему вы вернулись, раз так?
Ю.ЛЮБИМОВ: Сменили политику. Только. Да вы со мной согласны. Я – годная фигура, было под рукой.
В.ПОЗНЕР: А Ельцин как? Никак тоже?
Ю.ЛЮБИМОВ: Со мной всё парадоксы сплошные. Какой-то праздник был во французском посольстве. И они отлавливают каких-то фигур и в другую комнату так. Значит, они меня отловили и говорят: «Вот в эту комнату». И я вижу в этой комнате одного Ельцина. Больше никого нет. Мы так смотрим друг на друга и молчим. Потом я говорю: «Простите, вы – Ельцин?» Он говорит: «Ельцин. А в чем дело?» Я говорю: «Позвольте представиться вам. Любимов» — «А, вы этот самый?»
